Париж. 1848 год

Затихли в Париже уличные бои,
Поумерили свой пыл парламентские схватки,
Первое ликование схлынуло у парижан.
В собрании те заседали, кто не был на баррикадах,
Парижские улицы были пусты,
Лишь патрулировали по ним войска.
В Тюильри горели костры из срубленных деревьев,
Разбили там бивак конные полки.
Новоявленные гвардейцы лавочников грабили
И бараньи туши жарили на углях.
Демонстрация была разогнана в Марселе,
В Руане и Лиможе – везде расправы,
«Да республика ли это?» - спрашивали многие себя.
Вот ворвались в национальное собрание рабочие,
Их представителям требовали слово дать,
Но вскоре арестованы они все были,
Все маски были сброшены –
Слово «социалист» стало клеймом у буржуа.
Вот манифестация в Париже началась:
Десятки тысяч толпились на бульварах,
Недоумение было у всех на лицах –
Никто не знал, что же им делать дальше.
Построились и с «Марсельезой» к собранию пошли,
Но загородили им путь драгуны.
Пока что в силе оставался у них приказ –
К повстанцам оружия не применять,
И драгуны рубили саблями плашмя,
Но остриями, если кто-то сопротивлялся.
С уличной тумбы оратора стащили
И кто-то ударил его прикладом в горло.
Поначалу холостые пушечные залпы раздались,
Хотели Гинах и Форестье обойтись без крови,
Но следом по манифестации ударила прицельная картечь…
В фабричных районах ещё шли бои,
В Сент-Антуане фабрику заняли работницы,
Красное знамя вывесили они над ней –
Их расстреляли войска из пушек…
Вот у своего дома стоит юный гвардеец,
Почти что мальчик с воспалёнными глазами,
Он хвастает, что пятерых штыком пронзил,
И, кажется, пьян до сих пор от вида крови.
Были бледны, молчали женщины вокруг,
Потом все скорбно разошлись,
Мальчишка, из которого убийцу сделали,
Постоял немного и домой побрёл…
В Париже три дня расстрелы продолжались,
Были расстреляны тысячи повстанцев,
Канонада и ружейные залпы долго раздавались…