Малиновая Лада

Дорога не казалась лентой.
Полоска лишь играла роль
под брызги луж, не без акцента,
и темень крыла исподволь.

Лес крючил ветви справа, слева.
Канава вилась. И змеёй
шипела, шиной. На колени
забрала'сь,
       прогнулась,
                впилась
сквозь горло в сердце и в ребро.

Глаза смотрели безотрадно,
а нескончаемая даль
виднелась мокрой и прохладной.
Тоскливо, муторно и жаль

ресурса стали и резины,
деревьев, вырванных в глуши,
коротких деревень и длинных,
с погостом малым и большим.

Туманит их вечерней тенью.
Из слепоты косых окон,
сквозь вросшую по крыши зелень,
то вздох послышится, то стон.

Так длится призрак бесконечно,
и ночь вдали белым бела.
И не отличен каждый встречный
случайный город от села.

А время движет понемногу,
и даль становится светлей
от бликов злата и натёртых
порогов и крестов церквей.

Беснует демон по округе,
над куполами звон поплыл.
Торчат то головы, то руки
из рек, обочин и могил.

И что-то быстро повторяя,
поспешно двигаются рты:
Клянут, орут и умоляют,
грозят и требуют простить

своих детей, отцов и внуков
и весь больной славянский род
за пьянство, слабость и поруку,
терпимость и немой исход.

А демон словно бы прикован
цепями к главной из церквей,
а может так же он оторван
от своих правильных кровей,

он корчит рожи и плюётся
вокруг отравленной слюной,
внезапно плачет и смеётся
над мёртвыми и над собой.

И длится сон под фимиамом
усталости, благой, как смерть.
Но вдруг фанфары из тумана!
И я живой, живой на треть!

И словно мама молодая
меня укрыла на руках
от лихобесия спасая.
Виденья превратились в прах.

О мама! Счастлива и рада,
когда успел я руль схватить.
Как вихрь, малиновая Лада
нас обгоняла по пути.

Не вспомню дня светлей и краше!
Берёз шальная кутерьма!
Из задней шины обогнавшей
летит булыжник на меня.

Песок струёй в стекло, и дребезг,
и от удара сложный скол.
Но не насквозь. Хоть быль, хоть небыль…
Японцы знают в стёклах толк.

- - - - - - -

Дубы, кустарник и березы.
Всё так же зелен Райский Сад,
где лезут Евы вон из кожи,
Адамы ссутся с бодуна.