Неоконченный спор

Ещё чуть-чуть – и счастья нет.
Проститься – вечности не хватит.
Ты, помню, теребил билет,
А я, волнуясь, мяла платье...
Ольга Печорина
– Как же ненавижу я, и весну, и лето, это легкомысленное до безумия, если не сказать – циничное, время, – с брезгливой неприязнью выражал внезапное ожесточение Виталий, шагая в направлении дома, где жил его школьный друг, еле переставляя ноги, хотя на самом деле его взбесил совсем не сезон года.
– Куда ни глянь – всюду полураздетые бабы выставляют напоказ буфера, животы и голые коленки! Намеренно демонстрируют. Соблазняют, искушают, заманивают с неприкрытым коварством, морочат нам, мужикам, головы. Провоцируют, возбуждают. Вот, мол, какие мы аппетитные, сладенькие; влюбляйтесь – не пожалеете. Невинными очаровашками прикидываются, а на самом деле искусно манипулируют. С корыстными, между прочим, целями. Целые спектакли способны разыграть, чтобы понравиться. Навязываются, делают вид, что ластятся, а сами коготочки точат. Контролировать норовят, в любовных наркоманов парней превращают. Ненавижу!
Генка Крупчатников был единственным в близком Виталькином окружении другом, не клюнувшим по его мнению до сих пор на лакомую приманку. Только с ним можно было разговаривать, не пряча взгляд, не боясь услышать в подробностях очередную слюнявую историю о страстной или неразделённой любви, или того хуже – байку про то, кого, как, в какой позе и сколько раз оприходовал.
Подобных разговоров Виталик не выносил, как и напускную браваду по поводу объёмов запросто выпиваемых литров спиртного, уникальной способности с одного удара свалить быка, и о футболе.
Его истинное предназначение в этом мире – служение отечеству, а так как более других призваний его привлекает математика, точнее – её практическая реализация в виде программных кодов и вычислительных систем, именно это направление познания он готов впитывать как губка.
На самом деле его личное мировоззрение не всегда было таким однозначным, а о Генке, оказывается, он вообще ничего не знал.
Но, обо всём по порядку.
Ещё в школе он влюбился в Лизу Соколову, шуструю рыжеволосую одноклассницу. Девочка уютно пахла бисквитом, посыпанным тёртым шоколадом. Аромат этот сводил его с ума с раннего детства. Такое лакомство мама пекла по большим праздникам.
Когда Виталик целовал Лизу, воздух вокруг наполнялся вдобавок ароматом спелого апельсина, точнее его корочек, когда из них брызжет маслянистый сок.
У девочки были удивительно сладкие губы. Впрочем, в Лизе ему нравилось всё.
Он помнил, даже умел силой воображения воспроизводить ощущение зыбкой пелены, в которую погружался в минуты, когда от одного лишь прикосновения к талии любимой вокруг застывала блаженная тишина, и странным образом замедлялось время.
Пространство вокруг медленно закручивалось в подобие вихря, вспыхивало радужным свечением, которое беспрепятственно проникало внутрь тела, вызывая состояние восхитительно вкусного блаженства, которое хотелось удержать как можно дольше.
Нечто удивительно интимное происходило каждый раз, когда они застывали, сливаясь в страстном поцелуе. В первое мгновение, когда уста смыкались, Витилик слышал одновременно два пульса, как запущенные с интервалом метрономы: торопливый темп биения её сердечка, и свой – прерывисто клокочущий. Стоило почувствовать вкус близости на губах, как биение переставало быть обособленным, становилось единым, общим.
Трепетное волнение и ощущение сопричастности не исчезало даже тогда, когда не удавалось встретиться по несколько дней.
Лиза была совершенством.
Именно так – была, а не казалась!
Влюблённые провели вместе двести восемнадцать дней, каждый из которых Виталик помнил поминутно.
Когда смущаясь, стыдливо пряча взгляд, Лиза сообщила что влюбилась в другого юношу, он долго не мог осмыслить как такое возможно.
Юноша изнемогал под грузом непосильных мыслей, выл от обиды и бессилия, считая себя несправедливо обиженным. Чрезмерная эмоциональность была свойственна его чувствительной натуре.
Попытку вскрыть вены по чистой случайности предотвратил Генка.
С тех пор Виталик считал, что всё зло в мире исходит от женщин. И не только от молодых. 
– все они, коварные и жестокие, одним миром мазаны, – накручивал себя юноша.
Ему повезло найти такую работу, где не приходилось общаться с носительницами дьявольских соблазнов. Второго предательства тонкая душа юноши не смогла бы выдержать.
По ночам Виталию снилось, как Лиза стоит перед ним на коленях, слёзно умоляя простить. А он непреклонен, потому методично наносит себе смертельные раны.
Кровь, противно воняющая бисквитом, посыпанным тёртым шоколадом, со свистом хлещет из вскрытых огромным ножом ран, липко стекая по обезображенному ужасом лицу любимой, которая плачет кровавыми слезами, заламывает руки, целует его ноги, трясущиеся в судорожных конвульсиях.
– Пусть мучается, – торжествует обескровленный мозг, – пусть эта смерть до конца дней терзает её порочную совесть.
Этот сон юноша ни разу не смог досмотреть до конца. На одном и том же месте Виталика посещал панический страх, отчего он просыпался в поту с сильным сердцебиением, после чего до самого утра не мог сомкнуть глаз.
Чтобы забыть, или забыться, юноша уничтожил все до единой фотографии с её изображением. Потом сжёг посвящённые Лизе стихи, выбросил в мусор все предметы, напоминающие о ней.
Увы, легче не стало. Ведь любовь – это сладкий сон, мистическая одержимость с ослепительно яркими визуальными галлюцинациями, причудливо искажающая действительность иллюзия, порождающая сотканный из миражей воспалённого воображения облик, который невозможно разрушить силой воли.
Когда любовь уходит из жизни, она навсегда поселяется в сознании, превращаясь в сугубо эгоистичное явление. Человек наслаждается собственными переживаниями, по большей части выдуманными, чутко прислушивается к ощущениям, которых лишился не по своей воле и ждёт от органов чувств отклика: сладко ли мне, любо ли!
Страдать и маяться можно сколько угодно долго – пока не повстречаешь другую любовь.
Не так давно Виталик случайно столкнулся на улице с предметом скорбных романтических мук с маленькой девочкой на руках.
– А ведь это могла быть моя дочь, – больно лягнула его смутная догадка.
Лиза виновато улыбнулась, даже пыталась что-то сказать.
Виталик отвернулся, убежал.
В тот день он впервые напился до беспамятства.
К Генке юноша шёл за утешением и советом. Больше ему не к кому было прислониться. Родители не в счёт – они его совсем не понимают.
Последний раз друзья виделись года два назад.
Крупчатников был рад его видеть, терпеливо выслушал бессвязный монолог. Однако вопреки ожиданиям, успокаивать не стал.
– Всё Виталец, пора тебе финишировать с мексиканскими страстями. Мелодрамы – развлечение для недоразвитых девочек. А ты - мужчина. Жизнь – занимательная, брат, штукенция. Лизка твоя уплыла в открытый океан… на другом пароходе. Тебе с ней не по пути. Мы отправляемся в Крым. За удачей и счастьем. Там, Виталец, такие аппетитные степные курочки обитают – слюни текут. Топчи любую!
– Ты про что, Геныч. Я же теперь баб на дух не переношу. От них одно лихо.
– Чудак-человек. Знаешь, что такое работа с образами? Вот ты, например, о чём сейчас думаешь, мечты заветные у тебя есть, цель, что-нибудь окрыляющее?
– Хочу жить на необитаемом острове. Сделаю куклу, похожую на Лизу… и сожгу её с особым цинизмом… чтобы следов не осталось!.
– Вот именно…. и я о том же. Столько времени прошло, а ты её до сих пор простить не можешь. В чём она не виновата? Образ будущего нужно создавать, творить. Какой представишь реальность, в такой живёшь. Диалектика, брат. Слушай, только откровенно, ты когда-нибудь девчонку раздетую видел?
– Это как?
– Обыкновенно, дурень, без одежды
– Это пошло! Как ты мог такое подумать. У меня в жизни только одна любовь была, другая мне не понадобится.
– Да, Виталец, дятел ты… голова-то не болит? Короче, ромео недоделанный, пошли, буду обучать азам. Сейчас я тебя здорово развеселю.
– Для этого я к тебе пришёл, да… друг называется!
– Если не я, то кто… кто откроет тебе глаза? Ты же в иллюзии застрял. На землю вернись. В двадцать семь лет пора взрослеть, если ещё не поздно. Короче, дружище, отправляемся на гастроли. Буду знакомить тебя с женщинами… красивыми и разными. На сборы две недели.
– На какие гаcтроли, какими женщинами!
– В Крым едем, на археологические раскопки. Представь себе: сорок изнурённых длительным  воздержанием прелестниц. Мужиков – ты да я, да мы с тобой. На руках носить будут – в очередь на приём к тебе запишутся. Лекарство от тоски дорого стоит. Если кто отказать посмеет – только свистни. Накажем.
– Не нужен мне никто. В аду я уже побывал, на рай не рассчитываю.
– Ты давно в раю живёшь, Виталец. Оглянись! Пойми, дурья твоя башка, бабы ведь как устроены – поцеловал – значит, застолбил. Можно гнездо вить. Это же счастье великое – в любовь поиграть. Ты свою Лизку почти год тискал, но так ничего и не понял. Замуж она хотела: семью иметь, детишек. Потому сразу и родила. Лучше бы счастья ей пожелал.
– Я к тебе, как к другу.
– Ну… а я чего? Просил помочь… просил. Будем проводить интенсивную терапию в сложных полевых условиях. Про Лизку моментом забудешь. Некогда станет горевать, когда ознакомишься с настоящими женскими тайнами… в первоисточнике, так сказать. Открою тебе как другу все секретные коды. На месте, в степу бескрайнем. Собирайся.
– У меня работа, карьера Да и не хочу я в земле ковыряться.
– Молодо-зелено. Плюнь на карьеру – она того не стоит, чтобы за неё держаться. Археология, брат, тем паче любовь земная… это… разок копнёшь – растворишь. Где-то так
Когда всё было готово к поездке, оформлены документы и подписан контракт, Генка вдруг ехать отказался.
– Влюбился я, брат. Кобылицы степные подождут малёхо. На этот раз всё предельно серьёзно. Женюсь. Такая, понимаешь, попалась… резвая, породистая. Без свадьбы никак. Да ты не переживай, всё будет в ажуре. Слушай сюда…
– Так бери и её с собой.
– Кто же в Тулу со своим самоваром! Нет, Виталец – не вариант. Она у меня бизнес-вумен, её от конкурентов день и ночь охранять нужно. Вот ты, Лизку свою упустил по собственной дури. Надо было брать её за рога и… пацан ты ещё, жизни не знаешь.
В Симферополе на вокзале парня встречала худая чернобровая девица с глазами-бусинами. В руках у неё был плакат, на котором красовались его имя и фамилия.
На девушке было открытое спереди, коротенькое кокетливое платьице из жёлтого ситца, туфельки в цвет. Из-под косынки опускались на груди тёмные, почти чёрные косы.
Зрение юноши невольно сфокусировалось на высокой груди и тонюсенькой талии, отчего у него приоткрылся рот и загорелись уши. Недаром Генка расхваливал свой табун.
Девушка приветливо улыбнулась, крутнулась на малюсеньких каблучках, давая себя разглядеть, игриво огладила бока и бёдра, вжала животик, призывно чмокнула губами и тут же изобразила ангельскую невинность.
Встретив его заинтересованный взгляд, она оживилась, – вы Виталий, я вас сразу узнала. Белый-то какой. Словно век не загорал. Генка, почему не приехал?
– Жениться надумал. Откуда вы его знаете?
– Да так, – смутилась девушка, – и не знаю вовсе. Он с нами два сезона курган копал. То есть, изысканиями занимались мы, а он… поваром Генка был, разнорабочим, посыльным. Готовить, правда не умеет, но его все любили. Меня Оля зовут, фамилия Норина. Я в экспедиции за снабжение отвечаю, и обязанности фельдшера исполняю… по совместительству. Заболеешь – заходи. Любую хворь заговорю.
– Так уж и любую.
– Отвечаю! У меня дар.
Оля легко подхватила объёмный Виталькин рюкзак, половину которого занимали книги по программированию.
– Я на машине. Лидия Романовна приказала доставить тебя в свежем виде.
– Это профессиональные шутки такие?
– Скорее реальность степного быта. Температура воздуха днём доходит до сорока пяти градусов, часа два пути – сам понимаешь. Мчать буду с ветерком. Смотри – не вывались на какой-нибудь кочке.  Ты на юге впервые?
– Да, никогда не был в ваших краях.
– Вовсе они и не наши. Устроишься – покажу тебе море. Я тебе всё покажу. Жить будешь с Красновым. Он у нас как бы механик. Нормальный в принципе чел, но пьяница. Не понимаю, почему Лидия Романовна с ним возится. Хотя… он к ней частенько захаживает. У нас же девичье царство. Над тобой шефство беру я.
Оля  скатилась на обочину, пытливо посмотрела Виталию в глаза, – надеюсь на взаимность. Ты женат?
– Молод ещё.
– И девушки нет?
– И не было… никогда.
– Все так говорят. Целоваться умеешь?
– Не собираюсь отвечать на провокационные вопросы.
– Я, Виталик, рассчитываю на любовь… взаимную.
– Ты чего! Какая любовь, я тебя даже не знаю.
– Какие проблемы, давай знакомиться. В экспедиции со мной не пропадёшь. Сейчас по пути небольшая миндальная роща будет, за ней сад с тутовником. Я покрывало с собой захватила.
Виталька вжался в сиденье, притих. Такое обхождение было для него признаком керайней распущенности, если не вульгарности.
Ему стало страшно. За себя.
– Сорок женщин, – запаниковал он, – а если каждая предложит подобное! Ну, Генка, ну, интриган!
– Вылезай, касатик, приехали. Узнаем друг друга поближе. А ты ничего. Замуж позовёшь?
– Устал я, Оленька. Дорога, сами знаете, выматывает. Давайте позагораем в другой раз. Я ведь только приехал.
– Вот именно. Обещаешь, что больше ни с кем… только со мной.
– Вы о чём?
– О любви, Виталик, конечно, о любви. Скучно тут без мужчин. Ты не думай, я верная. Если ты со мной по-доброму, я вся твоя, так и знай. Поцелуй хоть разок, с тебя не убудет, у меня есть, чего подстелить. Я ведь сладенькая. Если кого полюблю – не отступлюсь. Ну же, не робей. Вот здесь потрогай, тебе можно.
– Ты же меня совсем не знаешь.
– Это ничего. У меня интуиция. В степи людей сразу видно. Ты не предашь.
– Поехали, Оля. Я так не могу.
Палатку ему выделили просторную. Краснов спал. От него ужасно разило перегаром.
Познакомившись с Лидией Романовной и своими обязанностями, Виталик решил искупаться. Переоделся, взял полотенце и пошёл к морю, которое никогда прежде не приходилось видеть.
Вода была тёплая, прозрачная, здорово освежала. Неожиданно набежала волна, хотя был полный штиль, за ней ещё несколько. Он поплыл.
Пока купался, одежду и сланцы смыло в море. Брюки он нашёл, остальное унесло. Пришлось идти босиком. Через несколько шагов Виталик понял, что это немыслимо сложно. Кругом таились злые колючки.
Навстречу ему бежала Оля.
– Почему босиком! Это тебе не в городе. Показывай пятки. Ну вот, как дитя, ей богу. Сядь на полотенце, жди. Сейчас что-нибудь принесу. С тебя поцелуй. Теперь не отвертишься.
Девушка хитро посмотрела, развернулась.
– А чего это я должна в кредит стараться? Каждый труд должен быть достойно оплачен. Целуй сейчас.
Виталий закрыл глаза, сжал губы. Оля обхватила его за плечи и голову, прижалась жарким телом, впилась в губы. Она оказалась сильной. Вскоре язык шустрой девчонки хозяйничал у него во рту.
Вопреки ожиданию было невыносимо сладко. Нечто властное странными вибрациями откликалось внизу живота.
– Так я это, – сказала девушка, когда завершила процедуру предварительного знакомства, –  покрывало принесу, время есть, а ты до утра и вовсе свободен? Позагораем, я тебя в курс местной обстановки введу.
– Не сегодня. Мне нужно побыть одному.
– Как знаешь. Буду ждать, когда созреешь. Помни, что мне обещал.
– Ты о чём, Оля?
– Только я. Узнаю, что по девкам бегаешь, зашибу. Ладно, жди.
Время летело быстро. Виталий освоился, свыкся с жарой, неудобствами, скабрёзными шутками и откровенно бесхитростным заигрыванием девушек и женщин, которые наперебой оказывали ему знаки внимания, старались освободить даже от чисто мужских обязанностей.
Юноша перестал с опаской относиться к сотрудницам, охотно отзывался на их шутки и решительно пресекал домогательства.
Оказалось, не так чёрт страшен, как его малюют. Девчонки были замечательные, он понимал теперь, почему Генка подсел на работу в экспедиции.
По вечерам и в свободное время Виталий бродил с Олей по берегу, иногда уходили далеко в степь, где паслись табуны лошадей и отары овец, прямо из-под ног выпрыгивали зайцы и срывались с места стаи перепелов.
Иногда они целовались. Это было волшебно.
От девушки пахло полынью и чем-то ещё, возбуждающим впечатлительное воображение.
С некоторых пор в его сознание просочились и моментально обжились там странные желания и мысли. Мало того - фантазии не желали покидать извилины мозга.
Разве это нормально, когда хочется такого… постыдно непристойного, порочного, если не сказать – безнравственного!
Виталик представлял себе обнажённые женские тела в немыслимо бессовестных позах. Они звали его, пробуждали тем самым до безобразия сладкое возбуждение, заставляющее ягодицы и живот напрягаться,  взбудораженную плоть пульсировать, испытывая при этом восхитительный восторг.  Чувственное послевкусие после неминуемой разрядки долго терзало удивлённое происходящим тело. Предугадать начало путешествия в страну навязчивых эротических грёз было невозможно, становить – тем более. 
Он переживал по поводу нового влечения. А ещё временами стал забывать Лизу.
Её место в глубине души стала занимать Оля. Более того, ему стало недостаточно поцелуев и объятий. Нестерпимо хотелось прикоснуться к её обнажённому телу и, это казалось поистине немыслимым, очутиться у неё внутри.
Сами знаете – нет ничего, страшнее неведомого. Виталик не мог решиться на углубление отношений, хотя чувствовал, что он и она становятся одним целым.
Однажды они гуляли по кромке моря, наблюдая очередной кровавый закат. На берег медленно накатывали волны, галдели неугомонные чайки. Рука в руке так приятно объединяла, пробуждала романтическое настроение, стимулировало восторженный эмоциональный отклик, желание жить интересно, ярко.
Молодые люди, увлечённые задушевным разговором, не заметили, как сгустились южные сумерки.
– Давай искупаемся, – предложила Оля, – сегодня потрясающе ласковое море, удивительно яркая Луна. И звёзды. Смотри сколько их! Искупаемся, ляжем на берегу и будем ждать, когда одна из них упадёт. Загадаем заветное желание. Чур, одинаковое. Ты о чём мечтаешь? Хотя, чего я, глупая, спрашиваю. Обо мне мечтаешь. Ведь мечтаешь, да! Скажи, чего бы хотел… очень-очень, прямо сейчас.
– Не знаю, брюки не хочется мочить.
– Так мы голышом. Нет же никого, кроме нас двоих. Двоих – понимаешь! Ночью купальник без надобности.
– А ты?
– И я тоже.
Оля ловким движением сбросила платье, сняла трусики, закрутила косы бубликом, подвязала их косынкой и взяла Виталика за руку.
Упругие холмики грудей стояли торчком. Виталик смутился, его затрясло.
– Нравятся… только честно А так, – Оля кружилась, подтягивая животик, выпячивая грудь.
– Ещё бы, но...
– Никаких но, мальчишка! Парадом сегодня командую я, возражения исключены. Искупаемся, постараюсь приглянуться тебе ещё больше. Скидавай порты и в море. Сегодня нам предстоит… впрочем, не буду тебя пугать. Сам увидишь.
Оля побежала, смешно виляя задом, сходу нырнула. В голубовато-оранжевом свете луны грациозное тело выглядело впечатляюще.
Первая неловкость быстро улетучилась. Отчего бы ему опекать свою застенчивость, если девушку роль русалки нисколько не смущает!
Они плыли совсем рядом, иногда задевали друг друга, дурачились, отчего между ними проскакивал чувствительный разряд неодолимого влечения.
На берегу, Оля накинула на плечи его рубашку, прижалась к Виталию. Он с наслаждением ощущал влажную упругость напряжённой от долгого купания в прохладной воде груди, впервые в жизни испытывая на себе магию совершенного женского тела, скрытую в обыденной жизни от посторонних  глаз драпировкой.
Любовники стояли неподвижно, прислушиваясь к своим желаниям, к гулкому биению взволнованных близостью сердец и замедленному, намеренно сдерживаемому дыханию.
По измученным ожиданием телам бегали табуны жёстких мурашек, вызывая озноб, хотя воздух ещё не успел остыть.
Оля дотянулась до Виталькиных губ в ожидании поцелуя, вжалась в него, словно хотела приклеиться. Уединение, предельная близость, пряные запахи ночи, романтическая обстановка, обнажённые тела не могли не разбудить страсть. Древнейшие позывные требовали воплощения желаний.
Но куда деть страх, который заставляет вибрировать внутренности, словно тело сковал холод.
Отказаться от зова природы не было никакой возможности, но сделать первый шаг – тоже..
– Что ты со мной делаешь, Оля!
– Неужели не понимаешь, глупенький, я влюбилась. Сейчас задохнусь от желания. Ну же, преодолей страх, сделай то, чего требует твоё и моё тело!
Виталий осторожно уложил девушку на одежду. Отчего-то в памяти всплыла нелепая Генкина фраза о том, что можно пить молоко любви прямо из сосцов.
Аккуратные груди почти умещались в ладонях, они были плотными, удивительно нежными и зовущими. Прикосновение к соблазнительным холмикам вызвало эйфорию. Захотелось потрогать всё, что ещё недавно было сокрыто под покровами одежды.
Пульсация крови то замирала на краткий миг, то шла вразнос, торопя события.
Любовники не заметили, что стонут в унисон. Всё получилось само собой, хотя Виталий совершенно не представлял, что и как нужно делать.
Видимо, сработала генетическая память.
Оля кричала так, что пришлось зажимать её рот ладонью. Скорее всего, это была уловка: влюблённая женщина хочет, чтобы память мужчины зафиксировала её в пиковый момент ликующего торжества, когда она способна произвести на партнёра поистине неизгладимое впечатление. 
Когда всё было закончено, Виталий упал рядом с девушкой на песок, не в состоянии выровнять дыхание.
– Я люблю тебя, Оленька! Не представлял, что это настолько здорово. Можно, я ещё…
– Милый, тебе всё можно.
В конце августа неожиданно приехал Генка. По какой-то причине свадьба разладилась.
– Ну, её, эту томную элитную диву, Виталец. Её место в золочёном будуаре, а я хочу просто жить. Понимаешь, брат, я окончательно осознал – мне недостаточно иметь в конюшне одну кобылицу, даже если она резвая, длинноногая, чистокровных кровей, обучена в высшей школе верховой езды эффектным трюкам. Предпочитаю резвиться в табуне. Да, братишка, а Оля Норина всё ещё здесь?
– Тебе зачем?
– Спор у нас… незаконченный спор, дружище. Последнее слово всегда должно быть за мужиком. Ладно, пойду генеральше представлюсь. Лидия в принципе знает, что я приеду, но всё равно нужно доложиться. Вечерком посидим у костра, я несколько пузырей лекарства от тоски привёз. Заживём, брат. Чувствую волю, настоявшийся степной дух, ржание кобылиц. Как я по ним соскучился! Так и хочется крикнуть – девчонки, я здесь, с вами-и-и!
Вечером добрая половина аборигенов сгруппировалась у костра. Жарили шашлыки, пили водку с пивом, пели разудалые песни под две гитары.
Оля медовым голосом выводила чувственные рулады. Виталий едва не расплакался, настолько драматическими и грустными были тексты песен.
Генка в свойственной ему залихватской манере веселил всех.
Несмотря на непристойности и вульгарное остроумие он был в центре внимания.
Друг постоянно кого-то из девичьего малинника целовал и тискал, не стесняясь лезть под юбки, по-хозяйски охлопывал крутые бёдра, мял груди.
Его поведение было для Виталия непонятным, желание тихонько покинуть вульгарные посиделки крепло с каждой минутой, но Оля была возбуждена азартом исполнительницы баллад, надо было её дождаться, чтобы прогуляться перед сном, а при удачном стечении обстоятельств повторить интимный заплыв, что уже стало превращаться не просто в привычку, в потребность.
Шумный,  невыносимо жизнерадостный друг вдруг подошёл к Оле, запросто обнял, запрокинул её голову, прижал к себе, дерзко ухватив за зад.
Любимая, вопреки логике, не сопротивлялась.
– Как я рад тебя видеть, цветочек аленький. Цветёшь, подруга, благоухаешь. Как я по тебе соскучился. Давай-ка выпьем на брудершафт, поцелуемся.
В груди у Виталия образовался ком, заперший дыхание.
Его затрясло.
Юноша развернулся и ушёл в лагерь. Спустя час или два, успокоившись, захотел поговорить с подругой.
Её нигде не было. Генки тоже.
Что-то внутри заставило бежать на берег, где они с  Олей обычно купались по ночам и любили друг друга.
Задорный смех был слышен издалека. Его друг, теперь уже бывший друг, и бывшая возлюбленная, в этот головокружительный миг он так решил, выходили обнажёнными из моря, держась за руки.
Досматривать спектакль до конца Виталий не стал. Подобное любопытство представлялось ему неприличным.
В палатке Лидии Романовны горел свет. Он робко поскрёбся, – извините, я вынужден уехать… по семейным делам.
– Знаю я ваши… семейные… что тут скажешь. Действуй. Если до утра не передумаешь. Зарплату вышлю по почте. На дорогу, надеюсь, деньги есть?
– Имеются, – кислым тоном ответил Виталий, еле сдерживая слёзы, – не передумаю.
– Понимаю. Оленьку не поделили. Зря она так. Генка… работник, конечно, хороший, но не семьянин. Его хотелкам простор нужен, всех на свете баб хочет хотя бы по разу осчастливить. Жаль, очень жаль. На следующий год на тебя рассчитывать?
– Не знаю. Теперь я совсем ничего не знаю.
– Можешь ко мне свои вещи принести, чтобы беды не случилось. Утром машину выделю. Не бойся, приставать не буду. И не куксись… это, дружочек, жизненные реалии. Коля любит Олю, а Оля любит Васю. Хорошо, когда так. Случается, что Колю, девочка тоже любит. Может быть, торопишься всё же? Если пришёл в театр – досмотри спектакль до финала, который может оказаться весьма интригующим.
– Нет желания принимать участие в отборочном турнире. Объезжать кобылиц, Лидия Романовна, не умею. Спасибо за поддержку. А к вам, пожалуй, подселюсь.
Утром Виталий обнаружил Олю у входа в штабную палатку.
Она чутко дремала, прислонившись к натянутому брезенту. Оказывается, там, на берегу, девушка его видела.
Оля долго извинялась, плакала, пыталась прижаться к Виталию.
Он был непреклонен.
Приехав домой, Виталик приобрёл ящик водки. На душе было паршиво. Жить не было ни малейшего желания, умирать, впрочем, тоже.
Пил он методично, с расчётом никогда не трезветь.
Сначала было противно, потом втянулся.
Недели через две, когда запасы горючего закончились, на выходе из квартиры он столкнулся с Олей. Оказывается, она тоже уволилась.
– Если не сможешь меня простить, я его убью.
– Случившееся отменить невозможно. Будь счастлива, Оля. Кого… и зачем ты собралась убивать? Пусть живёт.
– Твоего… то есть нашего… ребёнка. Я беременна… от тебя, Виталик, поверь. У нас с Генкой ничего не было. Врать не стану, если бы ты нас не нашёл, скорее всего он бы меня уговорил. Старая любовь, сам понимаешь. Ты ведь свою Лизу тоже не отпустил. Тогда я ещё не знала, что у нас будет ребёночек. Скажи честно, он тебе нужен?
– Милая девочка, не представляешь, как был бы я счастлив, не будь того ночного купания.
– Да или нет!
– Нужно подумать.
– Сколько… можно я подожду, когда ответишь?
– Уверена, что не только ребёнок причина того, что ты здесь?
– Клянусь… я люблю тебя. Не представляешь, что со мной творилось все эти дни.
– Хорошо, раздевайся. За водкой сбегаю. Похмелиться нужно, иначе не смогу размышлять. Но это совсем не значит, что я тебя простил. И да, ещё один вопрос: вы закончили свой спор с Генкой?
– Какой ещё спор?
– Думаю, тебе лучше знать. Генка сказал, что последнее слово в этом споре будет за ним.
– Ну, уж, нет! Тут он не угадал. Можно я тебя поцелую… авансом?
– Нет. Пока нет. Удивительно, откуда Лидия Романовна знала, чем завершится ваше с Генкой свидание?
Как же ему была нужна эта милая девочка, близкая и далёкая, совсем недавно залюбленная до невменяемости и в то же время чужая, потому, что боялся ей поверить.
Но ребёнок – это убедительный, несокрушимый аргумент в пользу примирения.
Витька понимал, что любовь – одна из самых загадочных иллюзий мира, но как и зачем без неё жить – не знал.
Оля стояла в позе лакея и ждала – вернётся ли к ней, да и к нему тоже, ощущение утерянного по глупости счастья. Ведь ничего в жизни не происходит просто так: любое событие предопределено неуловимыми движениями души, реальными поступками и желаниями, о которых мы не всегда можем догадываться, а иногда сознательно прячемся от них.