Ждёт меня домой...

  ЖДЁТ МЕНЯ ДОМОЙ...

   Отноябрило, отдождило, откуролесило. Огород убран, дров целая гора... Жируй себе! Вот и декабрь-зимничек, предновогодье, а снегу -- воробушку по щиколотку. Зима

называется! Хорошо, хоть подморозило малость.
   Федот ходил по двору, поминутно спотыкаясь о закоченевшие за ночь барханы вчерашней грязюки, рассуждал: "Надобно бы как-то сыну в город домашнего свезти;

внученьку бабушкиными вареньями попотчевать. Только вот на чём? Оно, конешно, можно и на автомобиле... На котором?  Да хоть на "Ладе" Саньки Колесникова!

Сашок, конечно, не откажет -- уважительный малый, но за здорово живёшь не повезёт, заломит -- не выговоришь... А на лошадке хоть и несподручно, некомфортно, зато

дешевле. Да и тридцать вёрст для мово Чубара -- тьфу!"
   Решил, что гвоздь вколотил. О чём тут же и уведомал свою "бабулю": "Собери, Марфа того-сего, а я на Чубарке того, пораньше..."
   Не спалось Федоту -- думами невесёлыми отпугивал назойливого Морфея: "Как они там, городские наши? Сами навестили бы, что-ли, внучонку показали бы -- уже

большая, небось... Уехали -- как в Дон канули; цельный год ни слуху от них ни духу!"
   Ночь всё противилась, не уходила. Но вот словно кто-то тряпочкой провёл по краешку горизонта, он и посветлел, проявился чуть -- верный признак скорого рассвета.
   Под петушиный грай и лай деревенских псов Чубар выволок повозку за околицу и цок-цок-цок! по асфальту...  Федот даже покемарить исхитрился. А перед самыми

городскими дачами вдруг загорланил: "У мине жена-а, ох, красавица! Ждёть мине домой, ждёть, печалица-а-а..." Как-то особенно нежно, с придыхом выдал Федот "Ох-х!",

аж у самого мурашки по спине прошелестели. И представилось ему: вот она, молодая, красивая идёт-летит по большаку, а обочь её -- рожь, цветки васильки...

Расплетёт Марфушка на ходу косу (до пояса была!), а ветер-озорник её густющие волосы -- волнами, платьице ситцевое колокольцем... Не раз бывал бит Федот

ухажёрами Марфиными, сам бивал их до крови -- не одному сопатку расквасил. И отстоял синеокую красавицу, отбил-таки.
      
                *   *   *
   ...День был сбботний, люд городской выходновал, так что жиденькое движение авто по улочкам города никак не мешало продвижению гужевого транспорта. С

расспросами-переспросами нашёл Федот и нужную улицу и девятиэтажную громаду на отлогом берегу речки, и квартиру люди добрые указали...
   На звонок выскочила молодайка в сиреневом полупрозрачном пеньюаре -- невестка Федота Нина.
   -- Ой, Витя, к нам гости!
   -- Какие ещё гости? -- донеслось из недр квартиры.
   -- Папа приехал... твой папа.
   Вышел сын -- всклоченный, заспанный, босиком.
   -- Батя?! Как, откуда?
   Федот замялся:
   -- Здорово вашей хате и всем вам здравствовать! А я тут это... привёз... из харчишек кое-что. Ты пособи мне, сынок.
   На шатком, испещрённом тайными знаками скрипучем лифте подали груз к площадке седьмого этажа (эк вас занесло куды!). Сын досадовал:
   -- Па, на лошадёнке в такую даль... Как же так? Позвонили бы хоть...
   -- Дык, сынок, чтоб дозвониться вам, во-о-он на какую бугряку приходится влазить... У меня ноги, сам знаешь, а бабка... Учу-учу -- никакого толку! Не втямлюсь,

говорит, на каку тута кнопку давить, в каку дирку кричать. Вот я и того... Да, Витюш, коня как-то надо бы где-нибудь...
   -- Да без проблем! -- отвечал сын. -- Ща припаркуем.
   "Припаркованный" к хилому топольку коняга беспрестанно переминался, пританцовывал, словно на раскалённых угольях стоял. Федот подошёл к привязи, присел на

корточки, покачал головой, присвистнул:
   -- Ой-ёй-ёй! Нелады, однако... А ну-ка, Чубарко, дай ножку! Ногу дай!
   Конь коротко заржал и послушно, к брюху копытом, согнул переднюю правую. Федот внимательно осмотрел лошадиную "ступню", поколупал в ней ногтем...
   -- О-хо-хо! Сын, ему роздых не помешал бы... Часиков пять-шесть; нельзя ему в обратный путь не отдохнувши.
   Сын задумался: "пять-шесть часиков..." Покосившись на на взмокшее от трудов тягло, вздохнул, сказал:
   -- Вот, что, отец, по всем прикидкам, ночевать тебе у нас. Ладно, айда к столу -- по маленькой, за встречу!
   Вошли в квартиру. Пятилетняя Юлька тут же бросилась к гостю:
   -- Дудуска плиехал! Дедуска плиехал!..
   И будто турникет стальной клацнул перед носом Федота:
   -- Юля, оставь дедушку в покое! Дедушка устал.
   -- Он не устал, он не устал! -- захныкала малышка.
   Невестка схватила дочку за руку и поволокла в спальню.
   Сели за стол. Выпили по чарке. Сидели, ели, а разговор -- "сурьёзный разговор" -- не клеился. Сын только вздыхал да подкашливал, невестка как-то уж слишком

наигранно и эмоционально без умолку щебетала о каком-то происшествии, случившемся в их районе, предлагала гостю отведать то того, то сего... А гость смущённый и

неловкий, не знал куда себя деть...
   -- Вы кушайте, Федот Васильич, кушайте, не стесняйтесь! Вот горчичка, кетчуп, роллы берите, суши... Пива, правда, нету... Вить, слетай за пивком!
   "Вить" слетал, без понуканий -- в пять минут уложился. Пили пиво... Пили молча.

                *   *   *
   На улице быстро смеркалось. Зажгли фонари. Этажом ниже крутили разухабистый блатняк... Что-то шваркнуло в стену кухоньки -- "оттуда" шваркнуло, бабахнуло над

головой, заскрежетало на лестничной площадке, завизжало во дворе... Город!
   Федота клонило в сон: устал!
   Постелили ему в коридоре -- невестка развернула армейский, скатанный в рулон матрац, дали одеялко, подушку ватную...
   -- Папа, не жестковато? Если что, спецовку Витину подстелите; она над вами, на вешалке...
   -- Ничё-ничё, -- виновато лыбился Федот, -- на печи, чай, не мягше, а тут вольготненько -- и вам не мешаю и сортирчик рукой подать... Ты уж прости, дочь, мелю что ни

попадя.
   Потихоньку смолкли ночные шумы. И вновь раздумья-образы обступили Федота, словно терновые кусты в предуренней мгле: "Как она там, моя Марфонька без меня?

Сидит, верно, в святом куте под божницею, ждёт... А я... Разлёгся тут... Обещал же к ночи возвернуться... Эх!"
   ... Скрип дивана, говор из спальни: невестки -- отчётливый, сына -- глухой, неразборчивый, как в бочку порожнюю:
   -- ...а я его не звала...
   -- ...бу-бу-бу...
   -- ...без их картошки обошлись бы; её на рынке завались...
   -- ...бу-бу-бу...
   -- ...Вить, а запах от него какой... как бы заразу не занёс... Юлька, глупышка, на руки к нему...
   Федот шумно ворохнулся в своём "алькове", надсадно закашлялся. Минутная тишина, и -- голосок невестки, ласковый, участливый:
   -- Папа, вы не спите? Вам не холодно?
   Федот не откликнулся. Он готов был тут же и немедленно сгореть от стыда: ну зачем его по-юношески острый слух воспринял то, что ему не следовало бы слышать!

Федот плакал. Без всхлипов плакал, с окаменелым лицом. Обильные (откуда их столько?!) слёзы, словно намереваясь вконец иссушить и без того высохшую плоть

мужицкую, по овражкам щёк скатывались к скулам, перетекали в рытвины задубелой от ветров и солнца шеи, прятались под рубахой.

                *   *   *
   Домой Федот ехал, будто с поминок. Но вот, из каких-то неведомых глубин, из далёкого далёка, родниково-чисто, светлым лучиком, вопреки дурному настроению,

возникло радостно-печальное и он зашептал: "Ждёт меня домой, ждёт, печалится..."
   В голос Федоту нынче не пелось.

                Владимир ХОТИН