На костюме васильковом, на жилете голубом

На костюме васильковом, на жилете голубом
Я стою с Вором Фартовым, за него скажу потом,
Я на улице пацанской, я у баров и кафе,
Я с прической хулиганской на пробитой голове.

Я уже в начале лета лет пятнадцать так назад,
Криминального эстета, что любил восход, закат,
Там чуть сзади шла Татьяна, за неё скажу сейчас,
Неземной красы и пьяна, с бесовщинкой правый глаз.

Мы карабкались по трубам, мумба, юмба, ватерпас,
Я был фраером безумным, Вор Фартовый сдал всех нас,
Он всю жизнь сидел в бараке, и янтарная луна,
Ночью был зарезан в драке Вор в Перово, это да.

Это нет, мне не носила на высоких каблуках
Передачи Таня, сила у меня была в руках,
Как горячий жженый сахар гнул я гвозди, пятаки,
Я ночами, парни, плакал, что она жила с другим.

Был всезнайка и повеса, лето, первая любовь.
Я в себе увидел беса и Вора пролил я кровь,
Не Вора, а коммерсанта, он катался на бэмвэ,
Жизнь стояла на пуантах, смерть свистела в голове.

Шерстобитов бил в куранты, и красива, и бледна,
Таня шила сыну банты, и избив, и обругав,
Я на каннском фестивале встретил в бежевом ее,
Мы с ней там такого дали, что кричали негры «yo».

И средь блочного комфорта не окраинной Москвы,
Я стоял легко и гордо, вспоминая эти сны,
Я стоял на пьедестале не из премий и венков,
Мне в тот год свободу дали, дали, и я  был таков.

Жизнь, она, друзья, короче, да и сшита наугад,
Не на то вообще мы дрочим, цель не видим, правда, брат,
Дева тешит до предела, до известного вполне,
Искалечим в битве тело, не вернётся душа, не,

Не пускай, горит комфорка, и разбросаны носки,
Вова Фрай, живет он в Горках, умирает от тоски:
- Джем, Хабаровск, Вова Пудель, мерседес Сахно пробит!
- Но об этом мы не будем, - сердце сердцу говорит.