Поезд

       Он не мог  и не хотел этого делать. Его так не учили. Но  крался, точно вор.  Медленно, никогда не разгоняясь, ночами - сквозь порушенные города и косые дожди, оставляющие на его теле, уже  давно не знавшем ухода, всё новые грязные штрихи, как отметины того, что он, железяка, не должен был чувствовать.
       Чувствовал. И пытался по-своему. В те короткие внезапные остановки, на забытых Богом и заброшенных Теми полустанках или участках без насыпи, окружённых облысевшим, местами  обугленным  лесом, молчаливым и равнодушным ко всему, что не было им.
       Когда двигался, жизнь внутри чрева замирала. Но возобновлялась в часы передышек. Лучше бы - нет.
Не та приятная и когда-то привычная кутерьма, расползавшаяся волнами по всей его длине множеством знакомых человеческих запахов, и отдающая примиряющим хором позвякивающих о стенки стаканов, вперемешку с каким-то особым воодушевлением  шарканья  тяжёлых вальяжных чемоданов и всякой другой ручной клади.
Это  -  сила, как бы и не человеческая, но от человека, одного, с плоским лицом без черт, и не с человеческим усилием в попытках изъять, освободить от лишнего уже,  давая  место  вновь пребывающим.
Освобождение обычно происходило через последнюю дверь в тамбуре фигурой плотного телосложения, низкого, почти карликового роста, некогда женского пола, одетой в униформу очевидно для того, чтобы явно - различие, и каждый внутри, содрогнувшись, мог успеть  вжаться в какой-нибудь тёмный угол, чудом не занятый такими же как он.
В другое время Униформу  можно было бы назвать и изобретательной.
Всё, что уже не подавало сигналов, стаскивалось ею в охапку и громоздилось. И  после, на остановках..  Холодно,  безучастно.
Обмякшие, уже почти, вычислялись натасканным зрением, и тоже выводились,  не способные к сопротивлению, через ту же дверь.
Она и не закрывалась. Подпёртая чьим-то башмаком, давала врываться потокам свежего воздуха и, заодно, не мешала Ответственному Лицу  сновать туда-сюда.

       Уследить за всем, что происходило внутри, он, конечно, не мог. Да, и не все они были ему одинаково интересны. Иногда, даже, по-настоящему, железно переживал. И тогда с каким-то особым грохотом и протяжно-визжащим стоном его бесконечные грузно переваливались через стыки рельс в попытке рвануть назло предписаниям.

       В один из ветреных неприятных дней, когда сизые облака нависли так низко, что казалось - можно залезть на его крышу и дотянуться,..
на одной из стоянок произошло нечто такое, что чуть не выбило его с колеи.
Униформа, с привычной сноровкой уже, пропихивала  две  очередные жертвы к зияющей дыре  выхода. Безмолвно упираясь, обе женщины  двигались как во сне, пытаясь  задержать остатками сил и своими слабеющими крючками за всё, что попадалось.. Одну из них, ту, что одной рукой прижимала к себе замотанное в одеяло тельце с болтающимися ножками без туфелек, хотя и с трудом, он узнал.
Она.
Та, которая.

Наверное была ещё молода, и когда-то красива - это он угадал по какой-то особенной, мягкой улыбке, которая на мгновение расслабляла мышцы её лица и немного разглаживала, уже успевшие стать глубокими, борозды,
в минуты, когда  что-то тихо лепетала своей малышке.
Он словно застывал, заворожённый этой улыбкой, замедляя при этом свой ход. И, вот, также, как она сейчас цеплялась за жизнь, он всё это время, не осознавая, цеплялся за мысли о ней. Что, вот, она, среди всех..

А к вечеру того же прибыла очередная партия.
Уже вовсю хлестал дождь, ожесточенно, истово, будто смывая. И с новыми пассажирами внутри заселились другие сырость, грязь, болезни и, точно животная подавленность того страшного и теперь уже совсем чужого мира, от которого они все безуспешно пытались сбежать.

   
       Нет, это не было похоже на спектакль. В котором он  -  зрителем.
Тем, которого  принуждали участвовать. Вернее - соучаствовать.
И это не предполагало, а скорее полностью исключало изъявление собственного..  -  он не знал, как назвать.
Оттого, что не было определения происходящему в его перевозочном понимании.
Перевозки должны выполняться!
Если бы мог.  Вот, только..
Наверно  изменил  бы  ход.  Гнал  без  остановок. Не  трусливо,  перебежками. И не смотря на..
Не  поднося  снаряды  невидимому  врагу