Эрлиндион. Адепты. Часть первая

Вступление

Сияют шпили града величаво,
И солнце пляшет в разноцветных витражах.
Кричит, ликует весь народ и славит,
И город целиком утоп в цветах.

Гнездо Орла сегодня правит праздник.
Властитель Неба триста лет тому назад,
Явился предкам, приказал сей пастве,
Воздвигнуть на холме том, славный град.

И город рос как на дрожжах опара,
И вскоре центром стал Империи Орла.
Железной волею святого государя,
Вся ересь была выжжена дотла.

И вскоре не найти окрест народа,
Иль замка или лорда, что способны,
Супротив натиска Священного Похода,
С мечом на поле битвы, и не дрогнуть.

И покорились все без исключенья.
И Бог-Орел расправил крылья над землею.
И преданы былые идолы забвенью,
Поход закончился победою над тьмою.

И торжествуют силы Поднебесья,
Веком Орла сию эпоху нарекли,
Но нет конца гордыни, наглости и спеси,
И разгораются потухшие угли…
***********************************************************

Песнь Первая. О том, как свет одних порождает тьму в других

В незримой тьме болот Нетторианских,
Где тихо шепчет мертвый лес.
Где нет дорог проехать дилижансу,
И не совьёт гнездо головорез.

Есть круг камней, извечных монолитов,
Что издавна хранят эти края.
Неслышным зовом манят прозелитов,
То тайных знаний кладезь. Из небытия

Явились миру, жизнь, связав с не жизнью,
И обещают ищущим бессмертье.
И тот, кто не страшится этих мыслей,
Обязан принести кроваву жертву.

И алой влагой камни с паутиной,
Что гравером неведомым набита,
Их окропить и заплатить чужой судьбиной,
За Бога Смерти милость неофиту.

Деревья черные то место окружают,
И ухмыляются изгибами наростов.
Ветвей иссохши пальцы воздевают,
Словно покойники, что пляшут на погостах.

То кажутся живыми, то застынут,
То данс макабр зачинают, хоровод.
И в темноту той проклятой долины,
Лишь сумасшедший забрести рискнёт.

Бесстрашно путь ведёт среди чащобы,
Усталый юноша, несёт он на плече,
Свой тяжкий груз, чтобы найти те тропы,
Что жизнь вернут погашенной свече.

Качается головка бездыханно,
И бьется в такт его шагам о грудь.
Уста её сомкнулись слишком рано,
Никто не в силах снова разомкнуть.

Лишь Нургаал, Властитель Царства Смерти,
Способен юноше любимую вернуть.
Готов служить и стражем стать умертвий,
На верность Богу Тени присягнуть.

И ничего ведь не осталось лучше,
Он еретик — могилу осквернил.
Обрёк себя, навеки он заблудший.
И душу девушки любимой погубил.

Так скажут о нём праведные люди,
Но их суждения не трогают его.
И кроется в безжизненном сосуде,
Причина, ведшая к Владыке Пауков.

К нему он обратить свой взор решился,
Заветы предков этим он предал.
И дабы тёмный тот обряд свершился,
Отступником в глазах их стал.

И вот достиг он Нечестивой Рощи,
И перед ним открылся круг камней.
А путь ужасный оказался проще,
И нет здесь монстров и танцующих теней.

Скелетов злобных и гниющих зомби,
Которыми пугали старики.
Останков после дикой гекатомбы,
Вампиров, скалящих кровавые клыки.

Всё это сказки, чтоб отваживать пугливых,
«Мой дух силён, не отступлюсь от цели.
И хоть стою у жизни на обрыве,
Пройду  без страха, где другие не сумели».

И юноша сложил свой скорбный груз
На камень, что похож был на алтарь.
«Надеюсь, милая, я в том не ошибусь,
И вновь вернется к тебе жизни дар».

Прижался он щекою к волосам,
Коснул губами хладный её лоб,
К бегущим над главою облакам,
Он бросил взгляд на черный небосвод.

«Владыка Тени, я с почтением взываю,
Навечно отрекаюсь от Орла.
Живым иль мертвым я служить желаю,
Услышь призывы своего раба.

Я буду защищать твои владенья,
Преградой Свету стану для Тебя.
На стороне Твоей приму сраженья,
Орла служителей своей рукой губя.

Лишь об одном смиренно умоляю,
Ты в мир живых, верни любимую мою.
Я верной службой дар сей оправдаю,
Твоих врагов со света изведу».

Блеснул клинок во мраке темной ночи,
Рассек ладонь, и брызнула на камень,
Сияющая россыпь красных точек,
И расплылась кровавыми цветами.

И юноша тут затаил дыханье,
Небесных молний, грома ожидая.
Но тишина, не сбылось заклинанье,
И ничего, и только тьма густая.

И в тишине проклятия раздались,
То юноша хулит Богов жестокость.
И эхом его крики отражались,
И в гневе растворилась хладнокровность.

«Будь проклят ты, Владыка Поднебесья,
За преступление твоих проклятых слуг,
Что учинили зверство над невестой,
И ты будь проклят, Пустоты Паук.

К несчастного мольбам глухи вы оба,
Не вижу выхода иного для себя,
Теперь передо мной одна дорога,
И значит такова моя судьба».

Возлёг он на алтарь к своей подруге,
Одной рукой её за талию обнял.
Другою он закончил свои муки,
Вонзив по ручку в грудь себе кинжал…

Песнь Вторая. Повествующая о том, как над Градом Небесного Владыки сгущаются тучи.

В мощеных улочках битком, не протолкнуться,
Проспект запружен толпами людей.
Желает каждый смертный прикоснуться,
К процессии достойнейших мужей.

Шагает гордо Император Дестуран,
Орлана перья шлем златистый украшают.
И плащ карминовый, что ярче тех румян,
Которыми себя девицы покрывают.

Доспех златой как оперенье птицы,
Которой служат люди сих земель.
В руках — аквилА, и никто не усомнится,
Что пред тобой владыка, и досель

В Империи держался сей порядок.
Но Дестурана хмурится чело,
И разодетые ряды аристократок,
Досаду вызывают у него.

На Площади Хранителя Небес,
Перед Орлиным Храмом Император
Остановился, Аквилу вознёс,
И с речью обратился к знати.

«Великая эпоха процветания,
Что не закончится под сенью крыл Орла,
Единственного Бога, чьи деяния,
Зажгли огонь,  и отступила мгла.

И стар и млад, и беден и богат,
Любой обязан чтить Владыку Неба,
А кто отступится от сих догмат,
Тот Небу — враг и лично мне враждебен.

Так помните: мы все под Его взором.
Служить и верить приказал нам Бог.
Еретиков изгоним мы с позором,
Настал момент, их жизням срок истёк!»

Толпы овации и шум рукоплесканий,
Так бурно были встречены слова.
И не погас восторг народных обожаний,
Как он вступил во храмовы врата.

Пред каждой статуей Небесного Владыки,
Он на колени встал и голову склонил.
Молитву прошептал и возложил гвоздики,
Исполнил ритуал, Властителя почтил.

И вышел Дестуран  в Святого Зала центр
И аквилой ударил в пола мрамор,
И храм заполонил металла звонкий тембр,
И в ожидании каждый герцог замер.

«Светлейшие милорды, мы собрались,
Дела имперские не терпят отлагательств.
Возможно, люди ереси предались.
Уж слишком стало много посягательств

На Веру нашу. До меня доходят слухи,
Мирские земли порча поглощает.
Что благородные к тому слепы и глухи,
И темнота их души развращает.

Но о делах духовных лучше скажет,
Верховный Инквизитор де Бьюрман,
Прислушайтесь, виновных он укажет,
И всякому воздаст он по делам».

И вышел в центр Залы человек,
Орлиный нос, надменный взгляд, едва кивнув.
Грехов немало он рукой своей пресёк.
За что в народе прозван был «Кровавый клюв».

В Империи он властью обладает
Духовной, что превыше остального.
И холодок по спинам пробегает,
Ведь волен он казнить почти любого.

«Сегодня светлый день, но мысли мои тёмны,
И герцоги в том есть ваша вина.
Враги Орла хитры, коварны, вероломны,
Но им не скрыться от Его Крыла.

В руинах Дарга появились тени,
Культ Нергаала голову поднял.
И может дело в разума затменье?
Коль герцог Дорген всё это проспал?

А может дело хуже? А может дело проще?
И герцог предал Веру предков и отцов?
И культу Смерти присягнул он в Роще?
Польстившись на дары Владыки Пауков?»

Лорд Дорген побледнел, ведь тяжки обвиненья.
Нахмурившись, он выступил вперед.
Взглянул на Императора и на его сомнения,
Обвёл глазами остальных господ.

«Нет, Инквизитор, ты не прав, Орёл — свидетель,
Моим словам и чистым помыслам моим.
За то, что в топях происходит, не в ответе,
То издавна прибежище еретикам лихим».

«Это твои владенья, герцог,-
Кровавый Клюв его слова прервал,-
Не убеждай и в этом не усердствуй,
То вотчина твоя, и там ты — генерал.

Мы собрались не ради оправданий,
Войска готовь и выступай в поход.
Господь послал тебе толику испытаний.
Так докажи, что не загнил твой плод».

«Вы знаете,  что гиблые те топи,
Там не проехать конному и пешим не пройти,
Я погублю людей и утоплю в болоте,
И это не поможет культистов извести».

«Так что ты предлагаешь? Не шевелиться вовсе?
Позволить этой гидре детей своих плодить?
И наблюдать за ересью спокойно, философски?
И ждать пока она, твой край заполонит?»

Нет, я не ошибался, в душе храня надежду,
Но оказался прав. Ты еретик, милорд.
Гнилой росток, что в сердце, мы непременно срежем,
Найдем иного герцога, который в Вере твёрд.

«Довольно, Инквизитор, - вмешался Император,-
Твои дела духовные, а светские — не трожь.
Кого казнить иль миловать среди подвластной знати,
Одна из привилегий и тяжких царских нош.

Лорд Дорген честен с нами, и я не сомневаюсь,
Бывал я в тех краях, и знаю не со слов.
К руинам тем проклятым, где ересь зарождалась,
Нельзя пробиться силой одних лишь кулаков.

Тут нужен небольшой, но храбрый и умелый,
Отряд с надежным командиром во главе.
И на примете есть, тот, чей клинок смертелен,
То рыцарь Годфруа, несущий людям свет.

Немедля в путь отправится.  Лорд Дорген,
Ты сей же чай найди ему проводника.
А за кампанией присмотрит зорко,
Недремлющее око, де Бьюрмана рука.

Отправь с ним человека, Инквизитор,
Который в чарах, магии сведом.
Пусть Годфруа послужит он эгидой.
Мы эту ересь с корнем изведём.

«Да, будет так, Владыка Дестуран, -
Верховный Инквизитор произнёс, -
Да охранит во тьме наш путь  Орлан,
И сбережёт от тёмных сил угроз».

Песнь Третья. В которой говорится о сердцах жителей Ард-Дигорна. Огненных и ледяных.

Средь снегом припорошенных вершин,
Среди бесчисленных отрогов горных.
Стоит гора как древний исполин.
На ней утес, что к небесам повернут.

Там ветры ледяные беспрестанно
Бичом из льда хлестают по щекам.
И на утёсе, что зовётся Безымянным,
Сидит печальный гном, открыв лицо снегам.

Он грустно и угрюмо смотрит в бездну,
И мыслей его мрак, темнее, чем она.
«Да, умереть мне было бы уместней,
 Но даже смертью мне не смыть пятна.

Поведай, как сумел навлечь Твой гнев?
Ответь Вершитель Бури, Верховный ВсеОтец?
Законы осквернил, обычаи презрев?
Так говорят твои Старейшины, Кузнец.

Кто я, чтоб супротив их мудрости идти?
Проклятый полукровка, не человек, не гном.
Мой отчий дом — нигде, и места не найти,
Везде, где б ни был, презираем большинством».

А ветер молча дул, клубя потоки снежные.
«Он не откликнулся, словам моим не внял.
Молчит Водан, нигде мне нет прибежища»
И только шквал от края отогнал.

Поднялся Хельги, снег, стряхнув с колен,
Окинул взглядом горы и вздохнул,
«Давно пора закончить жизни день.
И завершить мой путь, я досыта хлебнул».

Последний раз взял боевой топор,
И лезвие поднёс к глазам своим,
«Друг боевой, надёжен ты, остёр,
Жаль сгинешь ты во мраке долгих зим».

Ладонью стиснул рукоять, с обрыва сделал шаг,
Но видно планы на него у Бога Бурь свои.
И ветра в грудь удар силен, что ледяной кулак,
Которым Повелитель Льда врагов своих крушил.

И покатился, сбитый с ног, тут полукровка вниз.
Облеплен снегом, и с горы несётся этот ком.
И надо ж было, в пору ту, еще судьбы каприз,
Пыхтя и чертыхаясь, наверх шагает гном.

Летя, в падении своём, Хельги его задел,
Отборной брани порцию успел услышать он.
И вместе с ним тот славный гном с утёса загремел,
Незабываем, весел спуск. Теперь летят вдвоём.

«Ну-с братец, Сурт тебя пожри, и бороду дотла
Спали твою, а вместе с ней достоинства мужски.
Водана слуги мы с тобой, не мелочь, детвора,
Чтоб развлекаться как дитя. Прыжки да кувырки

Удел для мамкиных сынков, тех, что без бороды,
Веселья хочешь, сукин сын? Проклятый Суртов внук!
С тобою Хельги так всегда, ты в шаге от беды,
Упрямый ты как толсторог, оболтус и дундук!

Уж, коль погибнуть я б схотел, то с топором в руках,
Напившись меда доброго, под медных труб призыв.
Круша, ломая черепа, и снег, чтоб в полосах
Кровавых следом шел за мной, ну, а не так как ты.

С горы скатиться кубарем, чтобы сломать хребет?
Али бескрылой птицею с обрыва упорхнуть?
Ну-ну, ты рожу не криви, не избегай бесед,
Иль может Хельги позабыл, кто его лучший друг?

Сегодня самый светлый день в Империи людей,
Чем же для нас не повод бочонок осушить?
Пойдём и вздрогнем кубками, в таверне веселей,
Чем на морозе задницу в ледышку превратить.

Сейчас в «Короне Королей» рекою мёд течет,
И ребрышки оленьи уж на огне скворчат.
А если крепкое вино всю грусть не унесёт,
Там на примете у меня есть парочка девчат.

Таких, что вмиг поднимут твой, упавший воина дух.
Там, Хельги, матушкой клянусь, что голова твоя.
А чресла у одной из них, ну слов нет, просто ух!
Подскочит и округу всю осветит твой маяк!

Ну что молчишь, надул свой зоб как старый пеликан.
Иль предложение моё тебе не по душе?
Я помню, что внутри тебя бушует ураган.
А может, стоит доказать неправоту тех шельм?

Я знаю, ты один из нас, и сердце что в груди
Твоей стучит как барабан, там не найти дефект.
И бьется в одном темпе с нами, ритм тот един.
Ты Хельги, славный добрый гном, совсем не человек.

«Спасибо, Радульф, за поддержку и слова твои.
Давно я понял, кто на деле настоящий друг.
Устал я, смалодушничал, что тут греха таить,
Терзает душу сызмала известный всем недуг.

Без промедления  с тобой пошёл бы я в кабак
Отведать мяса, на вина бочонок приналечь.
Но для других моё явленье, словно бы мышьяк,
Не смею на товарища общины гнев навлечь».

«Пустое говоришь, мой добрый славный Хельги,
Кем бы я был, коль испугался старых дураков?
Сидел бы подле мамки, у титьки, в колыбельке,
Меня ты знаешь хорошо: к сраженьям я готов».

Обнял товарища он крепко и похлопал,
Ручищей здоровенной по плечу.
«Идем, сейчас бы слопать антилопу.
От одиночества тебя я отучу».

Песнь Четвертая. О начинающем эльфийском барде Элламенде и его службе в Лесной Гвардии.

Средь золотистых Эленрона крон,
Что нежно шепчут и ласкают эльфа взгляд,
Разносится мелодия, тревожа леса сон.
И лентою струится сквозь череду палат

Лесных. Под сенью вековых дерев
На ветви между небом и землёй,
Перебирая струны арфы, сидит эльф.
Рукой играет, ну, а мыслями он с ней.

Алкариэль, чья красота как звездный свет,
Чьи губы как рубин, блестят сапфиры глаз.
А кожи белизна, ну точно, зимний снег,
И улыбается ему в мечтах, который раз.

И он сумеет доказать  свою отвагу,
Чтоб удивить, положит он к ногам,
Драконью голову, или подобно магу,
Зимой позволит расцвести цветам.

Вот только на пути преграды,
Терзают дух,  покоя не дают.
Драконы обитают лишь в балладах,
Давно исчезли, только в  песнях и живут.

Вот магии б искусством  овладев,
Эльфиек бы влюблял он без труда.
И гнев стихии подчинить сумел,
Любые формы принимала бы вода.

И сотворять из воздуха фигуры,
Скульптур прекрасных лики создавать.
Небесных замков голубой глазури,
Он мог бы величайшим магом стать.

Но и на этом фронте неудачи,
Архонт Иллидрикс невзлюбил его в тот миг,
Когда вместо поставленной задачи,
В хранилище декоктов он проник.

На том конец его магическим трудам,
К лесным границам сослан, их  блюсти.
Не удостоен он любви, конец мечтам.
Не в силах он её забыть и мыслей извести.

Со свистом хищным мимо уха пролетела
Стрела, что с оперением зеленым.
Незабываемую песнь она пропела,
И арфу выронил из рук ошеломленный.

Но не разбился инструмент, несущий радость,
Был пойман ловкою и точною рукой.
Он глянул вниз, эка судьбы превратность,
Там страж стоит угрюмый и смурной.

«Ты бесполезен, Элламенд, ты невезучий.
Ты неспособен наши земли охранять.
А если то не я? А вдруг лазутчик?
Окончилась б тогда судьба твоя.

Не смей перечить, отрок, слишком зелен.
Играешься, устроил балаган.
Разгневан, Элламенд, я неподдельно.
Я в человечий цирк тебя отдам!

Давно тебе нет места среди эльфов,
Позоришь свой народ ты с малых лет,
Владыка Звезд тебя пометил шельму,
То капля крайняя, последний пируэт.

Освобождаю я тебя от твоей службы,
Проваливай скорее с глаз моих.
Отныне лук твой больше нам не нужен.
И в Гвардии нет места для таких».

Бесшумно с ветви соскользнул герой,
Взглянув на стража, руку протянул:
«Верни мне арфу и исчезну с глаз долой».
Забрал добро и тут же упорхнул.

Песнь Пятая. О благородном повелителе эльфов Элиндале и Некроманте Нарондире. Также в ней упоминается о Беалоне.

Пульсирует дыхание оранжевой луны.
В неверном отблеске танцующих лучей,
Владыка Элиндаль в объятиях тишины,
С вершины наблюдает за игрой теней.

Задумчиво глядит и мягкою рукой,
Ласкает зверя, что лежит у ног его.
Прекрасен с древа вид, с площадки смотровой.
Ночи очарованье нарушил звук шагов.

И голову поднял, и показал клыки,
Тот белый тигр, дивный грозный зверь.
«Спокойно, Беалон, ты чуешь мастерски,
Но ярость и задор свой поумерь.

Я жду его давно, известен визитёр,
Приходит он лишь в полуночный час.
И много лет назад старинный договор,
И по сей день, он связывает нас.

Я знаю, что мой гость, тебе не по нутру,
Но ты потерпишь, как терплю его и я.
За службу неустанную тебя благодарю,
Но спрячь клыки, нам нужен сей альянс».

«Опять, ты Элиндаль болтаешь с тигром,
Ты с древами устал вести беседы?»
И стало холодно, лучи луны поникли,
Так словно гаснут они в гостя силуэте.

«По-прежнему твой зверь меня не любит,
По-прежнему желает моей смерти.
Однажды я добуду его шкуру,
Однажды принесу его я в жертву».

И наконец, сквозь облако тумана,
Сквозь тьму, что окружала некроманта,
Лучи пробились, осветив смутьяна,
Мелодий смерти нечестивых музыканта.

Лицо бледно как погребальный саван,
Иссиня-черны волосы спадают,
На плащ пурпурный, что на шее связан,
Паучьей брошью, что огнём мерцает

Зеленым и зловещим, что тревожит,
Из душ живых вытягивает силы.
Живую плоть такой огонь изгложет,
Иссушит в прах и низведёт в могилу.

А за спиной его танцуют тени,
И сочетаются они в орнамент,
Рисует лапы паука воображенье,
То не мираж, слуга здесь Нергаала.

И с ложа поднялся могучий зверь,
Оскалил зубы, изготовившись к прыжку,
И снова Элиндаль к нему простёр
Длань, не желая смерти чужаку.

«Не ожидал таких я, брат, подножек.
Холодной встречи, в доме моего отца
Отныне на гостей спускают кошек?
Так прикажи изгнать меня с дворца!»

«Довольно лицемерий и насмешек,
Будь вежливым, сыграй такую роль.
Ты мне не брат, ты Бога Смерти — пешка».
«Нет, ты ошибся, я не пешка, я Король!».

«И братом не зови меня отныне,
А встреча лишь во имя королевства.
Исполни уговор и сгинь в пустыне,
Под сенью этих древ, тебе нет места».

«Ну-ну, потише, пафосен ты, брат,
В твоих напоминаньях не нуждаюсь.
И в глубине души, ты встрече рад.
Ведь в этом, право, я не ошибаюсь?»

Ухмылка тронула те ледяные губы,
А вот Лесной Владыка не смеётся,
От злости побелел и стиснул зубы,
И нарастает гнев. «Сейчас взорвется»,

Подумал Некромант и спесь унял,
И обстановку чтобы разрядить,
«Благодарю, что ты меня принял», -
Промолвил: «Рад Владыке послужить».

«Такая служба ради эльфов блага,
Не только для меня, но и для Рощи.
Используй нечестивых знаний мага,
Враги пусть убоятся твоей мощи.

Я предоставлю нужные ресурсы,
Всё  что необходимо ритуалу.
Так пригодилось нам твоё искусство.
Судьбы ирония, прислужник Нергаала

Ты поклянешься, что за помощь эту,
Не обратишь ты взора к Златолесью.
Отныне с эльфами в нейтралитете,
Ты сдержишь слово, поклянись своею честью».

«Клянусь торжественно, Владыка Элиндаль,
Пусть договор наш будет нерушим.
И слово моё  чисто как хрусталь,
Угрозе общей мы отпор дадим».

«Здесь «мы» излишне, есть лишь только — «ты»,
И наша сделка для всех прочих тайна.
От дел твоих нужны  мне лишь плоды,
Ты их взрасти скорей, ведь время идеально.

Получишь все, ты через две луны,
К подножию горы отправлю груз.
Ступай, Норандир, хоть дела твои темны,
Надеюсь, я в тебе не ошибусь.

Во мраке растворился Некромант,
И с облегчением Владыка тут вздохнул.
«Имелся ли другой на свете вариант?
Столетья тлеющий огонь сейчас раздул.

Быть может, Беалон, ты дашь совет?
Решишь, не совершил ли я ошибку?»,
Но зверь могучий промолчал в ответ,
Лишь на загривке шерсть свою он вздыбил.

Песнь Шестая. Отряд рыцаря Годфруа начинает свой поход.

Столицы башни за спиною
Исчезли, растворившись в дымке.
И наблюдает за отрядом,
С небес орел четырехкрылый.

«То знак хороший, господин,
Нашей кампании удачу
Пророчит. Значит тех руин,
Легко достигнем и в придачу

Свершим на месте Божий Суд,
И кацеров повергнем наземь.
В земле покой они найдут,
Её мы в красное раскрасим».

«Ты пылок, Милтон и гневлив,
Не худшие для сквайра чувства.
Но хвастаться, не победив,
Распространенное искусство.

Таким грешат лишь дураки,
Которым море по колено,
Или безусые юнцы,
Горды безмерно и надменны.

К кому себя причислишь ты?
Нечистой силы победитель.
Не убоишься темноты,
В которой кроется обитель?

Откуда по свету разносит,
Семян чумных проклятый ветер,
Сейчас ты непомерно грозен,
Увидим мы, когда приедем,

Как ты сразишься с мертвецами,
Не посрамишь своих отцов.
Как ты расправишься с врагами.
Сомнений нету? С нами Бог».

Затих, пристыжен сквайр юный,
И голову он вниз склонил.
Наш юноша опять приструнен.
Взгляд Годфруа остановил

На том священнике, что с ними
Дорогу делит, пищу, кров.
Что навыками колдовскими,
Испепелит всех мертвяков.

Умело правит дилижансом,
Розовощекий инквизитор.
Одет в коричневу сутану,
И темя наголо обрито.

Похож он больше на приора,
Из тех, что иноков гоняет.
Но не похож он на опору,
Что дух отвагой наполняет.

Одной рукою держит вожжи,
Другой он книжицу листает.
Святая книга, книга Божья,
Но рыцарь в небе не витает.

Мне для сражения нужен воин,
С массивной булавой в руках.
Спиной к спине, чтоб встать достоин,
А не разъевшийся монах.

«Святой отец, простите, право,
Солдат простой  и не отесан.
И вот не мудрствуя лукаво,
Позвольте мне задать вопросы».

«Конечно, славный Годфруа,
Перед Империей заслуги,
И пред лицом Бога Орла,
Увидит даже близорукий.

«Я с вами, чтобы помогать,
И сделаю, что в моих силах,
И на вопросы отвечать,
И нежить усмирить в могилах».

«Я вижу, вас, отец, впервые,
Хотя церковников я знаю.
Вы не назвали ваше имя,
И наперед я забегая,

Не зная ваших достижений,
Услышать хочется мне очень,
Что в области твоих умений?
Какую помощь в час урочный

Получит мой отряд от вас?»
Монах, захлопнул свое чтиво,
Насмешливо прищурил глаз:
«Вопрос, конечно, справедливый.

Но памятуя прежний спор,-
На сквайра перевел он взгляд,-
И не желая лишних ссор,
Что для отряда чистый яд.

Представлюсь, я Илларион,
Служитель скромный у Орла.
И я монах, не пустозвон,
Со мною не страшна вам мгла.

А большего я не скажу,
Доверьтесь мне, ведь де Бьюрман,
Верно которому служу,
Не просто так меня избрал.

Расхваливать свои таланты,
Врагу грозить издалека,
Удел незрелых и инфантов,
Участь слепца и дурака.

Ведомых некроманта волей,
Скажу вам, славный Годфруа,
Поднятых с траурной юдоли,
Заблудших душ я повидал».

Сверкнул в глазах Иллариона,
И тут же сгинул огонёк.
И рыцарь понял, нет резона,
Вести и дальше диалог.

Песнь Седьмая. В которой читатель узнает о традиционных гномьих развлечениях. И знакомится со Стурмом Громобоем.

В таверне музыка играет,
И кубков барабанный звон
С каждой минутой нарастает.
Так принято здесь испокон.

Исправно бочку за бочонком,
К пирушке Хемрик добавляет.
Трактирщик, что еще ребёнком,
Узнал, что злато вдохновляет.

Поёт его душа со всеми,
Ведь наполняется карман.
Явись в таверну даже демон,
Он и ему б налил стакан.

Лишь бы тот вовремя платил.
Ведь золото ничем не пахнет.
Так ему папа объяснил,
Жизнь доказала, что был прав он.

И заскрипела дверь входная,
Доволен Хемрик: новый гость.
И вновь ладошки потирая,
Понесся как за костью пёс.

«О, Радульф, старый ты чертяка,
Скорей с мороза заходи.
А что с тобою за салага?
Его ты тоже заводи.

А, это Хельги, друг любезный,-
Главою Хемрик покачал.-
Тебе скажу я, Радульф, честно,
В разгаре пир, кровь горяча.

Ничего против не имею,
Но как бы не случилось худа.
Как постояльцы захмелеют,
Всегда найдутся баламуты».

«Рогатых демонов бояться,
Что из глубин огнем пылают,
Так лучше в шахты не спускаться,
Об этом даже дети знают.

А кто посмеет словом дерзким,
Моего друга оскорбить,
Ублюдок тот, подонок мерзкий,
Вскоре прикажет долго жить!»

Вниманье обратили гномы,
На громогласный его крик.
У многих есть тут переломы,
Радульф слова держать привык.

Знаком драчливый им характер,
Яростный дух и нрав гневливый,
Немного поглядев, зеваки,
Вернулись к полным кружкам пива.

На лавку плюхнулся наш гном,
И Хельги рядом усадил.
«Что там шипит над очагом?-
У Хемрика он вопросил.

«Неси нам пива и вина,
Хмельного меда, всё что есть.
Осушим чарки мы до дна,
Нам окажите эту честь.

Но Хемрик не успел подать,
Поднос горячих сытных яств,
Раздался по столу удар:
«Не нужен нам такой балласт» -

То Балдур громко произнёс,
Чем вызвал в зале тишину.
«Вас, точно Сурт сюда принес,
И рот я, Радульф, не заткну.

Ведь добрым гномам не понять,
Как с полукровкой можно пить?
Бокалы в его честь поднять?
Мне его легче удавить.

А коли встанешь на пути,
Скрестим мы наши топоры.
Ты, Радульф, лучше не глупи,
И лишнего не говори.

А, Хельги, если хочет жить,
Пускай исчезнет поскорей.
Не будет полукровка пить,
Средь гномов, пусть пьёт средь людей».

От ярости стал красным весь,
Топор до боли сжал в руке.
«Я вижу, Балдур, позарез,
Нуждаешься в моём пинке.

Уважу просьбу я твою,
На бой ты выходи со мной.
Твой гонор я сейчас собью,
Клянусь Водана бородой».

И отодвинули столы,
Широкий круг образовали,
Смеются гномы, веселы,
Чужие драки услаждали.

Одно из лучших развлечений.
Без них и пир, считай, не пир.
Традиция для заведений,
Благословит их пусть Имир.

И на ладони поплевав,
В защиту друга своего,
В атаку бросился стремглав,
Врагу чтоб преподать урок.

Но Балдур под него нырнув,
И уклонившись от удара,
Вдруг быстро головой кивнул,
Поймал он рукоять кинжала,

Что метко бросили ему.
И к Хельги мигом подскочил,
«Средь гномов места нет дерьму» -
Сквозь зубы он проговорил.

Но Хельги скор, но Хельги быстр,
Кинжал пронзил лишь пустоту.
Так, словно, иллюзионист он.
Балдуру вдарил по хребту.

И завязалась кутерьма,
Трещат столы, носы и лбы.
И раздают здесь задарма,
На шишки гномы не скупы.

У  Балдура здесь перевес:
Защитников традиций прежних.
Но Радульф в битве сущий бес,
Врагу заехал он в промежность.

Свалился Балдур, застонал,
К груди его прижат топор.
«Сдаюсь, - хрипя, он прошептал,-
Ты победил, окончен спор».

«Нет, не окончен, погоди,
Вот ж вероломная скотина,
Ты проиграл, теперь плати,
И только кровью как мужчина».

Занёс топор над головою.
Порыва ветер отворил
Входную дверь, и тишиною
В тот миг трактир заполонил.

В дверях в сверкающих доспехах,
Возник с седою бородой.
И стало гномам не до смеха,
То их монарх  — Стурм Громобой.

Он просто так Железный Пик,
Свой тронный зал не покидал,
Запущен значит маховик.
Только чего? Никто не знал.

Вступил в таверну, носом шмыгнул,
И потасовку оглядел.
Упавших гномов перепрыгнул.
На стул у барной стойки сел.

«Вы развлекаетесь? Чудесно!
Веселье — это хорошо.
Наверно, гномам стало тесно?
Раз каждый здесь вооружён!

Иль может не дошел закон?
Который издан много лет.
Что жизни погасить огонь,
Другого гнома права нет

Ни у кого, лишь у меня,
Как у Наместника Богов.
Вижу, явился я не зря.
Кто из зачинщиков готов

Передо мной держать ответ?
Хотя и так известно мне.
Это давно уж не секрет,
Кто виноват в этой войне.

Но милосерден ваш монарх,
И не накажет никого.
И не изменится в веках,
Что гномы все за одного.

Чтоб навсегда раздор пресечь,
Вот повеление моё.
Кто им захочет пренебречь,
Того ждет пики остриё.

Отныне Хельги под эгидой,
Он равен нам, он тоже гном.
На этом дело здесь закрыто.
Напоит вас король вином».

И в воздух полетели шапки,
Ушло оружие в ножны.
Непринужденным жестом царским,
Стурм к себе Хельги поманил.

«Я оказал дружок услугу,
И ты в ответ мне послужи.
Не откажи сердечну другу,
Следом за мною поспеши».

Песнь Восьмая. Элламенд возвращается в Дубраву — столицу Эленрона и по пути сталкивается с чем-то неожиданным.

«И что с того, что не годится
В Лесные Стражи Элламенд?
Не стоит с ними мне водиться,
Я для солдат не конкурент.

В круг магов тоже я не вхож,.
Моя ль вина, что я влюбленный,
Забрел в хранилище святош
Безумной страстию влекомый?

Пожрёт их всех пусть Нергаал,
Свою дорогу я найду.
Сражу талантом наповал.
И покажу им красоту

Прекраснейшего из искусств,
Эламоса бесценный дар.
С рождения коснулся уст,
Владыки Звездного нектар.

Из струн способен извлекать,
Мелодий страстных нежный звук.
Душой помогут лучше стать,
И исцелят любой недуг.

Но чтобы в этом понимали,
Бездушны маги и вояки.
Любви ни разу не познали
Насмешники и забияки.

Настал мой час, я вижу ясно,
Довольно глупых всех занятий,
Мне цели не достичь прекрасной,
Так бесполезно время тратя.

Я напишу одну балладу,
И станет та любви копьём,
Что сердцу  принесёт усладу.
Уменье, показав своё,

Её ушам и сотням прочих,
Навеки буду я прославлен.
Польется песнь в лесах широких.
И буду Бардом я объявлен.

И свои стопы он направил
К Дубраве, в облаках витая.
Себя с победою поздравил,
В пути куплеты сочиняя.

Не близок путь к столице эльфов,
Темнеет, солнце закатилось.
Схватило шею ожерелье.
И что-то  на плечо спустилось.

Коварен, горло придавил.
И душит, выступили слезы,
Арфой врага тут приложил.
Поэт, отбросив свои грёзы.

Ослабла хватка, он вдохнул.
Сорвал премерзкую удавку.
«Кто тут со мной шутить дерзнул?» -
Кинжал достав, он громко рявкнул.

И словно для него ответ,
Луна лучом своим блеснула.
И эльф увидел, кем  задет,
Ведь темноту она вспугнула.

Среди  листвы повис паук,
Размером с гончую отродье.
И испускает страшный звук.
Могильный, нет ни грамма плоти.

Поднял глаза и обомлел,
С ветвей спускаются полсотни.
И Элламенд лишь смерть узрел.
Блеск чёрных глаз полуголодных.

Понесся бард наш, словно ветер,
Ему б сородичей найти.
О том, что видел в лунном свете
Скорей других оповестить.

Летит он, словно позади
Сам Нергаал за ним шагает.
И в паутину угодил,
Что делать дальше он не знает.

И ближе слышен стук костей,
И смерть на пятки наступает.
Становится всё холодней.
Да страх под кожу проникает.

Затихло все на краткий миг,
А чернота сильней сгустилась.
Чудовище, ужасен лик
Из непроглядной тьмы явилось.

Паук гигантский, неживой,
А вместо глаз — людские лица,
Тоскою веет неземной
От каждого как от гробницы.

Закрыл глаза несчастный эльф,
Зловоние его учуя.
Простился он с Алкариэль,
О жизни и мечтах тоскуя.

Но свежий ветерок подул,
И очи бард наш приоткрыл,
И в одночасье ускользнул,
Тот страх, что сердце охватил.

Сквозь кроны древ ему луна,
Свои лучи в лицо бросает.
И арфа рядом, и струна
Сияньем лес весь озаряет.

«Ох, ну и сон, подумать право,
Ужаснейший из всех возможных,
Скорей достичь бы мне Дубравы.
И отчего мне так тревожно?»

Песнь Девятая. В которой Милтон и Илларион как обычно не могут найти общий язык.

Столица в семи днях пути
Осталась, уж давно не видно.
Поля, прекрасные сады.
«Чьи это земли, любопытно?» -

Задумчиво промолвил Милтон.
«Ужель, ты юноша не знаешь? -
Илларион ответил тихо,-
Столицу кормят урожаи

Высокородного вельможи,
То земли лорда Александра.
И странно, что для молодежи
Остались тайной эти знанья».

«Я не крестьянин, чтобы знать» -
Милтон вспылил в ответ тотчас.
«Чьё это поле или падь,
Какому лорду свинопас

Принадлежит. А ты монах,
Попридержал бы свой язык.
В словах ты мастер и в речах.
Хорош ли в битве ты старик?»

«Ты Милтон, в сердце гнев впустил,-
Сам Годфруа его прервал, -
Отца святого оскорбил,
Зачем тебе сейчас скандал?»

Милтон пристыженно умолк,
«Простите, его глупость, отче.
Еще не может взять он в толк,
Что путь не станет наш короче

Третировать коли друг друга
Будем на протяженье всём».
«Да, рыцарь, юность близорука,
Но ускользает день за днём.

Спасибо вам за доброту,
Я благодарен от души,
Но я и сам слова найду,
Чтобы огонь сей потушить».

И с хитрецой, прищурив глаз,
Он произнес в тот самый миг:
«Есть правда среди твоих фраз,
Да, я монах, любитель книг.

Махать мечом я не мастак,
Я то отважно признаю.
О твоих подвигах, смельчак,
Позволь услышать старику.

В каких сраженьях и когда,
Ты поучаствовать успел?
Какие брал ты города?
Эй, Милтон, ты не покраснел?»

Не выдержал, смеётся рыцарь:
«Ну что умолк, держи удар.
Ты сквайр мой, а не девица,
Не конюх и не чеботарь».

«Я на турнире в честь Орла,
Что летом прошлым проходил,
Рейнара выбил из седла,
Венок лавровый заслужил!»

«Достойный подвиг, спору нет,
От страха мочатся враги.
Жаль, что среди твоих побед,
Нет ни одной, над тьмы слуги.

Не скачет смерть на лошадях,
С знаменами над головой.
И не нуждается в венках,
Несет с собой лишь смрад густой.

Когда окажешься впотьмах,
Услышишь леденящий вой,
Порадуешься, что монах,
По одну сторону с тобой.

Позорить больше ты не смей,
Словами собственную честь.
Гордыню ты свою убей,
А гнев оставь ты для существ

Что по ту сторону стоят,
И ожидают день за днём.
Что правоверных истребят,
Залив всё проклятым огнём.

Мы все здесь именем Орла,
Собрались в бой супротив сил,
Что выжгут земли и дотла.
И вырастут ряды могил».

Милтон сильнее покраснел,
Коня галопом он пустил.
«Скорей бы мальчик повзрослел,
И верно цели послужил».

Песнь Десятая. Стурм Громобой готовит страшно секретную миссию. И к тому же не первую.

Вы с Балдуром враги, я знаю.
Но с мненьем вынужден считаться.
Хоть действ его не одобряю.
Но нужен, чтобы избираться.

Поддержкой кланов заручился,
А у тебя лишь Радульф — друг.
Как подвигами б не гордился,
Не хватит и его заслуг.

Чтоб защитить тебя от гнева несогласных,
Я долго думал, мудро рассудил.
Здесь оставаться для тебя опасно.
Ты добрый гном, и я постановил.

Тебя  послом отправить к людям,
С ними вести переговоры,
Тебе намного проще будет
Урегулировать раздоры».

«Монарх великий, Громобой,
Но я не грамотный придворный.
За Ард-Дигорн готов я в бой.
Но к людям не посол, бесспорно».

«Ты, Хельги, верно, неучтив,
Не дал царю закончить речь.
Невежествен и тороплив.
Тебя бы в шахту мне упечь.

Так слушай и не прерывай,
Случилась страшная беда.
Поддакивай, на ус мотай.
В Империи наш без следа

Пропал торговый караван,
Исчез бесследно в точке встречи.
В местечке Дориев Курган.
Донёс надёжный наш разведчик.

И люди тоже отмолчались,
Похитили металлов груз.
Видать паскуды не сдержались.
Ужо до них я доберусь.

Ты, Хельги, действуй осторожно,
Узнай, что там произошло,
Сначала выведай дотошно
Что же к конфликту привело?

К имперцам загляни в Остредит.
Это особое посольство.
Узнай, чего там происходит.
Но без знамен, и без позёрства.

Эта помпезность подвела.
Молчат чиновники людские.
От бесполезного посла
Приходят вести лишь дурные.

Надеюсь, скрытность понимаешь,
Изгоем с Радульфом прикинься.
Иллюзий глупых не питаешь.
И в этом деле ты продвинься.

Отыщешь, если груз пропавший,
Клянусь я Хельги пред тобой,
И наглецов, его забравших.
Своей могучей бородой.

Никто опосле не посмеет,
Начнёт здесь бучу поднимать,
Порочить имя, коль заблеет,
Клянусь ему несдобровать.

Ни Балдур, ни иной дурак.
Такое слово Громобоя,
Не допущу я здесь бардак.
Ну, Хельги? Слава ждёт героя».

«Благодарю, мой повелитель,
Ты мудр, умён и справедлив.
Для гномов, ты словно, родитель.
Своей заботою укрыв

Меня, ты поступил по чести.
Немедля в путь отправлюсь я.
Отказ здесь был бы неуместен.
За Ард-Дигорн! За Короля!»

Энтузиазм мне твой приятен,
Теперь ступай и пусть Димлит,
Про груз расскажет, что украден.
Тебя в детали посвятит.

Он выдаст злато, снаряжение,
В общем, с расспросами к нему.
Расскажет про маршрут движенья.
А я устал, пойду в корчму.

Песнь Одиннадцатая. Отряд Годфруа на подступах  к Темнолесью сталкивается с влиянием Нургаала.

Закончились деревни безмятежные,
Спокойные владения Орла.
И Годфруа повёл на земли грешные,
Свой храбрый малочисленный отряд.

А черная вода несётся быстро,
И впереди возник Граничный Мост,
Что связывает стороны Лестистра,
Реки, на чьих брегах нет птичьих гнёзд.

Поток тот неспокойный. Вдалеке,
Чернеет тёмная и мрачная чащоба.
И рыцарь сжал копьё в своей руке,
И обратил он взор к своему Богу.

Но тучи серые застили небеса,
Пропал средь них орел четырехкрылый.
И надвигается ужасная гроза,
И ветер свищет, кровь застыла в жилах.

И чтобы спутников приободрить,
Не дать им в своих силах усомниться,
И толику отваги подарить,
Надумал с речью обратиться рыцарь.

«Почти Границу, Милтон, перешли,
То, земли лорда Доргена, мой сквайр».
«На ней семена ереси взошли,
Возрос ужасный и чумной тот урожай»-

Прервал Илларион его слова,
К себе все взоры разом притянув.
«И дальше ждёт опасный путь, друзья,-
Промолвил, он и глазом не моргнув.

«Демон коварен, хочет запугать,
Боится Нургаал прихода нашего.
Отряд он тьмою будет окружать,
Не поддадимся мы напору вражьему.

Да, Годфруа, то не каприз природы,
Не нужно нам вводиться в заблужденье.
Владыка Тьмы устроил непогоду,
Но это пустяки. По мере приближения

К зловещему проклятому оплоту
Не раз почувствуем влияние его.
И будет лучше для всего похода,
Узнать, что уготовил нам Владыка Пауков.

 За лесом, что виднеется вдали,
Идут непроходимые болота.
Поганые там монстры залегли,
Под тенью древ, скрываясь от восхода.

Но плоть их смертна и податлива клинку,
И чтоб не стать одною из их жертв,
В чащобе вы должны быть начеку,
Атаки ждать, посматривать наверх».

«Но кто они? Скажи Илларион.
Кого нам ожидать? И с кем сражаться?»
«Владыка Тьмы коварен и силён,
В любой он форме может показаться.

Но Мильтон, умный смог уже б понять,
Что верно ему служат пауки.
И с жвал их капает смертельный яд,
А лап удары как удар кирки.

За лесом же заботы пострашнее.
Болота б окаянные пройти.
Там сгинули вояки посильнее.
Не дай нам Бог на их останки набрести.

А дальше… Дальше будет видно.
Мечи готовьте и свои сердца.
Страх перед нечистью – это совсем не стыдно.
Стыдитесь вы предать Бога-Творца.

Божественный Орлан нас не оставит,
И силы даст, чтоб сокрушить врага.
И Тьма пусть души ваши не отравит!
Вперёд! На другой берег, господа!

Хлестнул он лошадь, расступились воины.
И первым въехал на Граничный Мост,
И следом потянулись рядом стройным.
«А оказалось наш монах совсем не прост».

Песнь Двенадцатая. Элламенд, полный надежд, возвращается в Дубраву. А чем закончится его сватовство к Алкариэль, читатель узнает лишь в следующей главе.

Всю ночь спешил в столицу Элламенд.
Не замедлял свой шаг ни на минуту.
На небесах ждал голубой пигмент,
Упрямо следуя привычному маршруту.

Ждал, чтоб на темном небе появился,
И тьма с её кошмарами ушла.
И лишь с рассветом он остановился.
Страх улетучился, и растворилась мгла.

Чтоб отдохнуть и дух перевести,
Забрался он на высоченный ясень.
Цветы зари уж начали цвести.
Он посмотрел туда, где алой краской

Рассвет. На горизонте возвышалось,
Древо величием своим превыше всех.
К нему душа поэта направлялась.
Там ветви дуб вознёс во всей красе,

То сердце леса, сердце Эленрона.
Элламоса бесценный вечный дар.
Защитой издавна служила его крона
Для эльфов Златолесья, Владыки Аватар.

И где-то там, под древа того сенью,
Живет прекрасная Алкариэль.
Та дева, что дарует вдохновенье.
Её красою очарован менестрель.

«Любовь моя, ты прояви терпенье,
Уж близок час, когда мы будем вместе.
Тебя ждёт от поэта предложенье.
И будешь ты чудесною невестой.

Моей голубкой станешь навсегда,
И вместе покорим подлунный мир.
В моих стихах — ты яркая звезда.
В моей короне Барда, ты — сапфир»

Спустился с древа, прижимая арфу,
И путь продолжил, не жалея сил.
Ему придал надежды и азарту
Эльфийки образ его разум озарил.

И вот уже полуденный час минул.
И солнца зайцы пляшут на коре.
Свеченьем золотистым лес окинул
Дуб, как светляк, сияющий во мгле.

Проносится по деревянным тропкам,
Смеется эльфья поросль младая.
Ворчат, утратившие юный  облик,
Хохочут малыши, забот не зная.

Тотчас заулыбался Элламенд,
Веселую мелодию исполнил.
Он — Эссион из прошлого легенд,
А для юнцов он, словно колокольчик.

Вмиг стайкой его дети окружили,
Уселись, просят что-нибудь сыграть.
И хоть любовны мысли торопили,
Не смог он малышне в том отказать.

И только песнь игривую завёл,
Про энта, что средь эльфов жить пытался,
Как Алирэ в их тесный круг забрёл,
И барда подразнить не удержался.

То был один из магов-неофитов,
С кем ранее искусство постигал.
Судьбы любимец и один из фаворитов.
Аристократ, гордец, проныра и нахал.

«Так-так, смотрите-ка, кто к нам явился,
Великий Элламенд, сказитель и творец.
Никак в Лесной ты Страже наслужился?
Поэт, властитель женских душ и их сердец.

Иль там не приняли твою неординарность?
Иль твоё боевое мастерство?
А может просто Элламенд бездарность?
Что изгнан был за своё щегольство?

Во всяком деле, где рука его коснется.
Ни пользы, толка, только пыль одна.
Так почему ж тебе всегда неймётся?
Талантов твоя личность лишена.

Удел твой вечный развлекать детишек,
Да вирши низкопробные писать.
Пора бы отказаться от интрижек,
Да неприглядный свой удел принять.

«Достопочтимый Алирэ, тебе отвечу.
Да только  позже, когда дети убегут.
Слова мои навеки обеспечат
Такую славу, что повсюду разнесут.

Проваливай отсюда поздорову,
Перед Старейшими и дальше пресмыкайся.
Нет средь поэтов места пустослову.
Своей холуйской жизнью наслаждайся.

И рассмеялась поросль младая,
И заскрипел зубами Алирэ.
Исчез, в душе поэта проклиная,
Кулак свой показавши детворе.

Закончил Элламенд свою балладу,
Детишкам он задорно подмигнул.
«Теперь пора бы спеть мне серенаду»
Махнул рукой, ужом он ускользнул.