Война и мир. гл. 3-1-6в

3-1-6в

Нет, он в окруженье моими врагами,
Призвал к себе Штернов, Армфельдов, и кем?
Бени;ксен и Винцингероде — меж нами…
Спросите царя, сделал он всё — зачем?

Штейн — прогнан отечеством, просто — изменник,
Армфельд — и развратник, и интриган,
А Винцингероде — тот Франции пленник,
И Бениксен — он, как военный, болван.

Они все бездарны в любом важном деле,
Они не годятся совсем для войны,
Барклай, говорят, он их всех как дельнее,
Его все способности нам не видны.

Они — все придворные, рвутся все к власти,
У каждого мненье по делу своё,
В итоге — всё рвётся как будто на части,
Похоже, и все они — словно жульё.

Барклай должен действовать, но не решится,
Не знает он точно, куда, как рулить,
А время проходит, пока им всем спится,
Пока не порвётся у дела вся нить.

Но есть человек среди всех там военных,
Кто опыт имеет в веденье войны,
Но, тоже умом он из тех же, их бедных,
Хотя они храбростью на;делены.

Имею в виду одного генерала,
Героя всей армии вашей в войне,
Он в первых рядах шёл в атаку, бывало,
Насколько я знаю и помнится мне.

Вот в этой толпе всех людишек бездарных,
И вечно вращается ваш государь,
За действия их, в большинстве неудачных,
Ответствен, виновен в стране будет царь.

А ваш молодой, но уже император,
Он очень тщеславен, желая побед,
Но очень плохой он, как организатор,
Он, веря другим, натворил много бед.

Он должен при армии быть полководцем,
Но он лишь желает при ней быть таким,
А он, находясь в ней, своим превосходством,
И думает, этим, что — непобедим.

Неделя прошла, как нача;лась кампания,
А вы уже Вильну отдали врагу,
И значит, что вы не готовы заранее,
Организовать для отпора страну.

Разрезаны надвое вы, вас прогнали
Из польских провинций, почти что из всех,
И армия ропщет, набравшись печали,
Вся полная разных к победам помех.

— Напротив, величество ваше, желаньем
Горят войска встать на защиту страны;
— Не нужно мне ваше здесь всё оправданье,
Вы даже числом солдат втрое бедны.

Не будут оказывать помощь и турки,
Хотя они с вами — какой-то Союз,
Они все в боях не солдаты, а чурки,
Обычно в боях все — какой-то конфуз.

И шведы не помощь вам в этой кампании,
Король их безумный был ими смещён,
Другой — Бернадот, уделив вам вниманье
Союзом вновь с вами, остался смешон.

Посол наш пытался на каждую фразу
Найти возраженье монарху в ответ,
Любая попытка мгновенно и сразу,
Гасилась ИМ, выскочить на белый свет.

Он вновь прерывал её вспышкою гнева,
Он, как заводной, должен был говорить,
Причём одного и того же напева,
Свою правоту чтоб ему утвердить.

В тяжёлом посол, находясь состоянии,
Он чувствовал, надо ему возражать,
Иначе теряет своё он призвание,
Престиж весь посла и страны растерять.

Терпенье ЕГО беспричинного гнева
Давило на чувства простого посла,
Он понял, слова нужны для разогрева,
ЕГО охватила, наверно, тоска.

Тоска от того, как всё долгое время,
Возможность так высказать всё, как врагу,
Давила величье, и словно то бремя,
Снимая всю тяжесть, кидая послу.

Когла же уймётся ЕГО эта гордость,
То он устыдится потом этих слов,
В молчанье посла, усмотрев его твёрдость,
ОН понял, что не получился улов.

Пространная, долгая речь императора
Уже утомила порядком посла,
Потупив свой взгляд, чтоб не видеть оратора,
И поза такая немного спасла.

ЕГО гневный взгляд был, как выстрел убойным,
ОН всё продолжал неуёмную речь:
— А Польшу назвать бы коровою дойной,
Она у меня вся в руках — тоже меч.

Их восемь(де)сят тысяч готовых, отважных,
Дерутся подобно они все, что львы,
И что ещё в Польше, и мне очень важно,
До тысяч двухсот мне поставят они.

И, не возмутившись от этой неправды,
Что наш Балашов, как в покорной судьбе,
Стоял в позе, молча, от этой тирады,
Глотая все мысли, готовый к борьбе.