Мои современники

   Давеча, едучи в автобусе по № маршруту от продуктово-промтоварного супермаркета до дому своего, довелось мне довольно и непродолжительное время пообщаться с преинтереснейшей личностью уютно расположившейся в салоне упомянутого мною автобуса прямо напротив меня. Был это и совсем неприметный, вроде бы, с виду человек, занимавший своею особою сразу два сидения, потому как, и не сидел он на них, как бы ему и полагалось, но возлегал, словно на ложе, в позе римского патриция на пиру у Лукулла, делая это к неудовольствию всех остальных пассажиров данного автобуса, на которых он и вовсе не обращал никакого внимания, хотя они и прилагали к тому всяческие усилия, но только всё то не давало никакого эффекта.
   Но как только он, движимый вполне и объяснимым с его стороны желанием поближе познакомиться со мною, по всей видимости, внушённым ему моею вполне и интеллигентною, и благообразную наружностью, весьма и учтиво представился мне, так, сразу же, и завязалась у нас до изумления интеллектуальнейшая беседа о том, о чём я сейчас здесь и поведаю.
   Перво-наперво, в качестве своих верительных грамот, он доверительно признался мне в том, что изначально (за несколько тысяч лет до этого дня) он был самым обычным инопланетянином, потерпевшим на нашей планете космическое кораблекрушение, но вскоре успешно адаптировался к местным условиям и в череде случившихся с ним последующих реинкарнаций ему довелось побывать и египетским фараоном Хотепсехемуи, и конём Буцефалом, на котором катался сам Александр Македонский, и гребцом на той самой галере, куда занесло Леандра (сына Жеронта), и попугаем капитана Флинта, и индейцем, который был двоюродным братом отца троюродной сестры самого Чингачгука, и, даже, самым обычным гималайским йети, и это ещё было и не всё, что выпало на его трудную долю, но лишь малая часть от того, о чём бы он смог бы и более подробно повествовать, будь у нас хоть чуточку побольше свободного времени на столь и культурное общение.
   Сразу и признаюсь, что я весьма и позавидовал его обширнейшим познаниям о том, а кем именно он когда-то и был, ибо о самом себе у меня настолько ярких воспоминаний и не было вовсе, и я сразу же принялся расспрашивать его о всех тех исторических личностях, с которыми ему доводилось лично встречаться до того момента времени, как он очутился в этом самом автобусе № маршрута, но только он всё загадочно улыбался, говорил о том, что все они были его современниками, и всё намекал на то, что вся мировая история творилась и его вполне посильными вкладами в те самые исторические процессы, которые из самого далёкого прошлого дошли до нашего настоящего, но, впоследствии, обязательно уйдут и в грядущее будущее, ибо его миссия на этой планете ещё не закончилась, и он обязательно и ещё реинкарнируется в кого-нибудь и другого, как только ему к тому подвернётся удобный случай.
   Чтобы хоть как-то его уязвить и сбить с него спесь, не удержался и я, и самоуверенно похвастался перед ним тем, что являюсь современным литератором, и прочитал ему на память несколько из своих наиболее монументальных поэтических трудов, от чего он пришёл в неописуемый восторг, всячески расхваливая их, и сравнивая моё избранное творчество с творчеством того самого А.С. Пушкина, которого он как-то, весьма уже и давно, видел на Невском проспекте, когда подвозил его в пролётке, будучи в то время и не извозчиком, но, в очередной раз, лошадью.
   И тут меня проняло на эмоции, и я стал ему жаловаться на то, что и тому А.С. Пушкину, и мне достались такие неблагодарные современники, которые и не ценят меня настолько, как они и должны бы были ценить такого гения литературного творчества, каковым, по моему собственному убеждению, я и являюсь. Из глаз моих потекли слёзы жалости, и тут и мой собеседник, вняв моим, вполне и объяснимым, стенаниям, в чрезвычайной степени растрогался моими таким заявлениям и стал говорить о том, что и в его исторических путешествиях его современники были и куда отзывчивее, и добрее, а теперь ему, бывшему инопланетянину и гималайскому йети, никто и руки не подаёт, не говоря уже и о чём-то и более существенно-материальном, после чего, он попросил у меня всего лишь сто рублей на поправку его внезапно пошатнувшегося здоровья, и я ему их, конечно же, тут же и вручил, поверив его честному слову, что он их обязательно когда-нибудь в будущем, да и вернёт.
   Остаток пути до дому я думал над той мыслью, что если я когда-нибудь и буду сочинять историю своей жизни, то и достанется в ней всем тем моим современникам, от которых мне и вовсе не было никакого толку, но если что я и видел с их стороны, то лишь только неприкрытую зависть к моим несомненным литературным талантам. Уже готовясь ко сну, я ещё раз вспомнил о том, а что именно говорил мой собеседник, и пожелал ему удачных перевоплощений, а сам подумал о том, а насколько же это и хорошо - быть конём самого Александра Македонского. Мне вот в моей жизни так ни разу и не повезло, чтобы я хоть как-то, но вошёл своею, несомненно, интересную личностью хоть в какую-нибудь, но мировую историю.