Первая охота

                Велик риск – испробовать себя в прозе, но хочется…
               
                Автор.



                В конце августа пятидесятых годов прошлого века я напросился к дяде Семёну - мужу моей тётки Ульяны, по отцовской линии, на покос. У него был участок в районе Светлого Ключа, километрах в двадцати от села. Дядьке было, по моему убеждению, скучно одному, да и сено ворошить кому-то надо, так что кто кого уговаривал, уже никакого значения не имело. Выехали из Елизово, тогда ещё небольшое село на Камчатке,  рано утром, чтобы успеть поставить палатку и подогнать бат - долблёную из ствола тополя лодку, подобную индейской пироге.   Его дядя Сеня отогнал туда раньше и оставил немного ниже по течению.
                Дорога порядком утомила - телега отчаянно тряслась, наезжая на пни и кочки. Старая лошадка , отзывающаяся на кличку "Ласточка" неторопливо плелась, почти неуправляемая дядей Сеней,  да и сам он постоянно клевал носом, не выпуская при этом изо рта папиросы. Дядя Семён курил дешевый "Байкал",  а эти папиросы имели удивительную способность гаснуть сразу же, как только он переставал делать очередной вдох, и ему приходилось  снова и снова доставать спички.
                Трудней всего было преодолевать ручьи, неглубокие, но с крутыми берегами,  Приходилось то одерживать лошадь, то соскакивать с телеги и помогать ей вытаскивать телегу наверх. Да и дорога больше походила на тропу.  Кроме дядьки там никто и не ездил, не считая редких охотников. Это сейчас  там сплошные дачи и машины пылят днём и ночью, а тогда, в конце пятидесятых, всё было иначе. Чистый воздух, не тронутая топором природа и никаких свалок.  Правда одну проезжали - городскую, и запах над ней такой же, как и сейчас сладковато кислый. Как и на всех свалках Союза.
                Переехали через  Светлый Ключ - здесь вода доходила до самого днища телеги, но была тиха и прозрачна; - видно было, как шарахнулись вниз по течению большие рыбины -, их было не меньше десятка,; заметалась под колёсами и рассыпалась в разные стороны стайка мальков и поплыла, поднятая конскими копытами, донная  муть.  На другом берегу, наполовину вытащенный из воды и перевёрнутый кверху дном, лежал длинный узкий бат, издали похожий на большую рыбу.
                Сейчас мало кто помнит, разве только старожилы, как эти вёрткие и длинные лодки, долблённые из одного ствола тополя, преодолевали быстрое течение реки Авачи, ведомые одними шестами и порой пара подвыпивших абортгенов  с песней стоя переплавлялись на ту сторону. Несколько мощных взмахов шестами и бат уже уткнулся в противоположный берег, а эти двое, едва выбравшись из бата, падали тут же, так как были настолько пьяны, что не могли идти дальше. А в нём и трезвому не то, что стоять, а и сидеть было опасно. Метров шести длиной и шириной не более полуметра, он не допускал никакой вольности и ходить на бату надо было учиться с детства. Это как езда на велосипеде...
                Мы перевернули и стащили на воду это опасное и в тоже время очень нужное плавсредство;  дядя Сеня достал из кустов припрятанный шест и оттолкнувшись от берега, поплыл вверх по течению, наказав мне ехать дальше. Проехав несколько сот метров, лошадь остановилась на небольшой полянке - видимо это и было то место, куда мы направлялись.  Вскоре подплыл дядя Сеня, с ходу резким толчком направив бат на пологий берег.  Всё! Приехали!
                Распрягли лошадь, перекусили пирожками, напечёнными в дорогу тёткой Ульяной  и занялись благоустройством полянки. Дядя Семён выкосил траву, я собрал её и разложил  на место будущего ночлега - получилась мягкая и пахучая подушка на которую  и поставили свою видавшую виды палатку. В углу разместилась маленькая железная печка с тоненькой трубой в одно колено и выходила эта труба аккурат возле входа, где был вшит в брезент лист кровельного железа с отверстием посредине.  Разложили шубы, одеяла и прочие мягкие вещи, получилось уютно, а может это просто показалось. Во всяком случае повалялся я в палатке несколько минут и лишь грубоватый голос дяди Сени прервал моё блаженство.
                Прихватил дядя Семён и две сетки с крупной ячеёй, короткие, метра по четыре каждая; Одну он забросил прямо с кормы бата - она ещё не успела толком утонуть, как в ней уже забился первый кижуч.  Ну вот и уха - Дядя Сеня вытащил сетку освободил отчаянно трепыхавшуюся крупную рыбину и ножом сделал глубокий надрез на хребте, прямо за головой. Кижуч перестал биться, и  дядька быстро разделал его тут же, у воды, отбросив внутренности подальше на корм гольцам. Потом мы ели уху, икру - пятиминутку с черным уже немного подсохшим хлебом - кижуч оказался самочкой,  и строили планы на завтрашний день. Дядя Сеня приложился к бутылке, налив себе почти полный стакан, и стал более разговорчивым, чем днём.
                Пока мы заканчивали с ужином, убирали в палатку остатки пищи и перемыли алюминиевые ложки и тарелки, стало смеркаться. Солнце зависло над  высокой сопкой, касаясь корявых берёз, растущих на её вершине. Наша Ласточка, предоставленная сама себе, в поисках сочной травы, хотя и вокруг её было предостаточно, ушла дальше по тропе и нам пришлось идти за ней к самой сопке. Дядя Сеня взял веревку, достал из палатки свою двустволку и зарядив её, вручил мне, естественно по моей просьбе. 
                Лошадка ускакала почти на километр от палатки - она передвигалась вдоль  тропы,  а тропа заканчивалась возле небольшой курчажины.  откуда, прямо из под земли бил ключ.  Сверху над обрывом нависала старая каменная  берёза - ключевая вода подмыла её корни и она угрожающе наклонилась, грозясь рухнуть в любой момент.
                Возвращались мы, когда уже стало темнеть и стаи быстрокрылых уток начали свой обычный вечерний перелёт.  В сотне метров от палатки, где ключ, превратившийся незаметно в небольшую речушку, делал очередной поворот, огибая мысок, где стояла наша палатка, образовалась приличная заводь. Прямо туда, просвистев над нашими головами, плюхнулась стайка уток. Было слышно. как они с шумом и плеском садились в воду.  Я с мольбой посмотрел на дядю Сеню, он против ни чего не имел, и я свернул с тропы в густую траву.
                Там была низина, пришлось раскатать болотные сапоги и передвигаться очень осторожно, чтоб не хлюпать водой.  Уток я не видел - прямо передо мною рос огромный куст шиповника, загораживая обзор. Но и утки меня не видели; они беззаботно плескались на воде, заросшей шелковником и ещё какой-то травой с большими, похожими на тарелки, листьями. Перед самым кустом я опустился на колени, пытаясь рассмотреть сквозь густые ветки свою цель. Темнело. Солнце уже скрылось,  над водой висел полумрак, однако хорошо были видны силуэты трёх уток. Я выбрал среднюю, самую крупную и взвёл курки.
                Признаюсь - это был мой первый выстрел их дробовика. Раньше я, уже с первого класса, стрелял из мелкокалиберной  винтовки – ТОЗ-3. Этому меня научил отец, когда мы жили ещё на Диксоне. И стрелял я неплохо, однажды даже попал в полярную сову метров с двухсот, чем немало удивил своих старших братьев.  Это я с ними однажды увязался на охоту на гусей, Они стреляли из ружей, а мне доверяли лишь мелкашку - отдача меньше. Конечно дяде Сене я об этом не сказал, побоялся, что он раздумает. Тогда, в пятидесятых, о хранении оружия в сейфах никаких разговоров не было, наоборот, почти в каждой семье оно висело на стенке на ковре и патроны не прятались под замок. И в то же время всякие игры и баловство с оружием пресекалось жёстко и мы, пацаны, об этом всегда помнили.
                Курковка бабахнула громко, вырвавшееся из ствола пламя,  осветило ближайшие кусты и воду накрыл синий туман - патроны были заряжены дымным порохом, две-три минуты я не мог ничего разглядеть, хотя  и встал за кустом во весь рост. Я сорвал и разжевал несколько крупных ягод, выплюнув колючие семечки и напряженно  всматривался в  то место, где только что плавали мои утки. Постепенно я стал различать какие - то силуэты и вдруг ясно увидел на том же месте спокойно плавающую утку. Неужели промазал? Или подранил?  Я выстрелил со второго ствола, почти не целясь.  А ночь уже опустилась на воду, размазала, размыла тени и только шелковник чуть шевелился возле берега. Пока рассеивался дым, стало совсем темно и я, закинув берданку за плечо , поспешил к палатке.
                Дядька взглянул на меня, на мои измазанные в тине и грязи сапоги, махнул рукой,  достал из помятой пачки папиросу и  присел на корточки у костра, выбирая головёшку.  Попили  крепкого с плодами шиповника, чаю, ещё немного посидели у огня, послушали ночь. Сверху смотрели крупные, намного крупнее, чем в городе, звезды,  над большой корявой берёзой, что росла на той стороне, завис молодой любопытный месяц. Где-то недалеко, невидимый в ночном небе, просвистел запоздавший табунок быстрокрылых чирков, плеснула в воде крупная рыбина. Потянуло прохладой.  Потом мы устраивались в палатке - дядька захрапел почти сразу, а я ещё долго ворочался под ватным одеялом, вспоминал прожитый день, разглядывал маленькую дырочку над головой и всё время убеждал себя, что попал...
                Хотя и решил встать пораньше, но проспал - дядя Сеня уже готовил завтрак. Над костерком завис на кукане прокопчённый чайник. Я натянул сапоги и поспешил к тому месту  – очень хотелось убедиться в результатах охоты. Утро было прохладным, я был в одной рубашке, но холода не ощущал - бежал быстро. Всё внимание к кусту шиповника, я чувствовал, что там, за ним должна быть моя утка. Ну не мог я промазать... Так и есть, но не одна, а сразу два селезня лежали на воде, недалеко от берега, в полуметре друг от друга.
                Видимо вторая утка  села на воду почти сразу после выстрела, хотя пока рассеивался дым, прошло несколько минут и одиночный селезень не заподозрил ничего подозрительного. Это были две кряквы - самые крупные из диких уток. Уплыть они не могли, тут практически не было течения, мне осталось только их достать, но едва я сунул в воду ногу, сапог сразу же погрузился в ил и я едва не зачерпнул воду голенищем.  Пришлось выбираться на берег и идти за помощью  к дяде Сене.
                Дед Семён, а ему тогда, наверное, было не больше пятидесяти, но  он тогда казался мне, мальчишке,  вполне состоявшимся стариком - сухой и жилистый, оттолкнул бат и вскоре вернулся с моими трофеями. А я, довольный и счастливый уже строил планы на вечер: Выпросить ещё несколько патронов и сбегать к той заводи.   
                Днём мы косили сено.  Правда, косил один дядя Сеня, а я только пытался освоить это, оказывается, очень непростое дело. Коса то и дело находила кочки и вонзалась в них, поэтому от меня проку было немного. Дядя только посмеивался, его коса словно порхала между пней и  этих проклятых кочек. Практически, это был участок в лесу, состоящий из крохотных полянок, поросших травой - тут даже хорошему косарю не размахнуться… 
Вечером я всё же выпросил ружье и пять патронов. Потом дядя Семён,
видя мою счастливую физиономию, дал ещё один – на удачу. Но ещё раньше я заметил возле палатки патрон с вмятиной на капсюле. Такие вмятины бывают после осечки и в дальнейшем проку от него немного, но я сунул этот патрон в карман – а вдруг пригодится…
                Первые два выстрела я промазал – видимо переоценил свои возможности: стрелял далеко и влёт, но следующие три выстрела нашли свои цели, правда одну утку только ранил – пришлось добивать. Я уже собрался идти за батом, чтобы собрать трофеи, как вдруг прямо перед кустом, где я хоронился, метрах в пятнадцати плюхнулся в воду крупный селезень, не обращая на меня никакого внимания.
                Я вспомнил про старый патрон, быстро запихал его в ствол и защёлкал курком… Ружьё, увы, не стреляло! А селезень плавал, как ни в чём не бывало и, похоже, специально дразнил меня. Мне вдруг стало смешно,  я переломил старую курковку, вытащил злополучный патрон и запустил им в утку. Кажется, попал, ибо селезень издал какой-то гортанный крик, похожий на крепкое ругательство, и взмыл в, уже начинающее темнеть, небо.
                На следующий день я сменил косу на грабли, а ещё через день Ласточка была запряжена в волокушу,  для изготовления которой срубили две молодые берёзки, да связали между собой верёвкой. На волокушу грузили подсохшую траву, которая уже именовалась сеном, и свозили её к палатке, поближе к берегу. Получился неплохой стожок – дядя Сеня, похоже, был доволен.
                На следующий день, после завтрака собрали свой скарб, рыбу, которую поймали ночью небольшой сеткой, мои охотничьи трофеи и, загрузив всё в телегу, двинулись в обратный путь. Палатку не сворачивали – через несколько дней дядя Семен приплывет сюда со своим другом – Агафангелом, коренным камчадалом, на другом бату, чтобы, связав баты как катамаран, загрузить на этот плот всё сено и сплавиться вниз, по течению, а потом и по быстрой реке - Аваче прямо к дому на противоположный берег.