Мнение

Квартира. Пустой холодильник. Надежда,
Что в тумбочке есть провиант...
Но нет и в помине его. Есть одежда,
И есть лишь один вариант.

Промозглость. Свинцовое небо и шквалы,
Что крючат до мозга костей.
Подавленные городские кварталы,
Поблёкшие лица людей...

В окурках автобусная остановка
Зевает разбитым стеклом.
Как жаль, что не водится гречка-дешёвка
В магазах, что есть за углом.

Когда ж ты приедешь, автобус треклятый?
Нахмурилось небо сильней.
Сгонять б в гипермаркет мне далековатый
До ливня, чтоб быть без соплей.

Достал по привычке. Поджёг. Затянулся.
Я брошу опять, но потом.
Дым вышел. Блаженство. Покой. Оглянулся
На охлос, стоящий кругом.

Глаза посерели у деда с клюкою,
Бабуся с цементным лицом,
Пацан, что опущенною головою
Буравит асфальт, как сверлом.

Безрадостно. Тяжка. Хоть стало сноснее,
Но кошки скребут на душе.
Закапало. Под остановку скорее
Теснюсь я к безликой парше.

Однако, не все от дождя убежали:
Стоит паренёк молодой
Поодаль от всех и с лицом без печали.
Он держит плакат пред собой.

Одёжа его, как и всех, неказиста,
Кроссовки он моет во сне...
Но полон решимости лик активиста,
Держащего лист «Нет войне!»

«Какой же баран! Чёрт, ну как же так можно? —
Хватил я себя вмиг по лбу.
— Неужто подумать немножко так сложно?
Не знает он что ль про табу?

Да пёс с ним, с запретом. Он правда считает,
Что лучше подкупленных СМИ
Его пропаганда, что не привлекает,
Что запросто ляжет костьми?

Пора мне балбеса на место поставить,
Не то он умрёт дураком!»
К нему соизволил я лыжи направить,
И сухость сменилась дождём.

Пока я кроссовками чавкал по лужам,
Он взглядом за мною следил
С сияньем, несвойственным тем дорогушам,
Что кров остановки скопил.

По кепке его дождь нещадно лупасил.
Наверно, до нитки промок
И кисти он холодом обезобразил,
Сжимая злосчастный листок.

Добрёл до него. «Ну здорово, страдалец! —
Ему я с усмешкой сказал.
— Небось, отморозил уж каждый свой палец?
На кой истуканом ты стал?

Зачем ты болезни себя подвергаешь?
Ты хочешь людей изменить?
Да ты ж ничегошеньки не понимаешь
В том, как мысль в сознанье вводить!

Чтоб пудрить народу мозги пропагандой,
Ты должен из всех утюгов
Истошно кричать, а не этой командой
Тщедушной, всего из двух слов,

Неяркой, непышной пытаться заставить
Сознание толпы изменить.
Избитую истину люду не впарить,
Их клюквой лишь нужно кормить!

Ты правдой безжизненно-скучной не силах
Оленей вокруг убедить.
Давить на эмоции нужно в посылах,
Иначе людей не склонить!»

Пока я руками махал, распинался,
Суть мира сего излагал,
Всё шире и шире он мне улыбался,
А после спокойно сказал:

«Привет. Не желаю плакатом я скопы
К какой-то идее склонить.
Я лишь для того коченею здесь, чтобы
Меня не смогли изменить.»

Сварливая ухнула челюсть и стали
Глаза вылезать из орбит,
Лишь уши слова наконец восприняли,
Что мне произнёс индивид.

Вдруг сзади захлюпали чьи-то ботинки.
Крутнувшись, узрел я коллег,
Один из которых сказал без запинки:
«Пройдёмте, младой человек.»

Пасть мямлила что-то и не закрывалась,
Я думал, в штаны наложу...
Но пара ментов не ко мне обращалась:
«В машину с плакатом. Прошу!»

Смиренного парня под руки тащили,
Хоть в силах он сам был идти,
А после его в автозак посадили,
И больше его не найти.

Стоял я как вкопанный, их провожая.
Дождь с ветром я не замечал.
Подкрался автобус, врата раскрывая.
Опомнившись, я побежал.

В нём вновь я в плену оказался гнетущих
И жизнью истерзанных мин.
Болтаясь во время зигзагов подлющих,
Я трясся в большой магазин.

Автобус мой вскоре подъехал. Нелепо
Я в лужу был выкашлян им.
Меня замутузило сизое небо
Дождём вновь своим проливным.

Загашенный рёвом небесным окурок
Меж пальцев своих я забыл.
Весь путь прошатался я с ним, как придурок,
И мусорке после скормил.

Иду я к магазу, как сделалось ярко:
Луч солнца вдруг небо пронзил.
Лизнул он меня, и мне стало чуть жарко,
И страх перемен заскулил...

Но жёлтому лазеру спуска не дали
Бездушные тучи тогда
И мигом у мира его отобрали,
Быть может, уже навсегда.