ворчание в чистилище

угаснет свет, и всё сгниёт за ширмой;
забьётся луч, поникнут фонари,
погрязнет мир в тоске неразрешимой.
и мы пойдём ко дну? не говори.

придёт чума, нальёт воды из таза,
накроет окна чёрной простынёй.
уйдут года разврата и экстаза!
и сменит песню — шёпот про старьё.

вот всё бегут активные безмерно
людишки. знаю, пылкость им подстать.
среди объятий маются, наверно!
и не решатся, с кем же переспать.

но голову не скроешь, словно страус,
и не попрячешь дни в сыром песке.
дни отсчитав, придёт однажды старость,
во мгле оставит рану на виске.

и с этой раной больше не попляшешь,
а люди с ней поймут, что впереди.
увидят свой закат на чёрном пляже,
сквозь гладь воды сумеют перейти.

без дней и лет поднимутся по трапу,
навек запомнив, как года лихи.
затем уйдут с гробами — по этапу,
чтобы отмыть и спрятать все грехи.

но не отмоют, точно. не отмоют.
их души тоже подобает сжечь.
старуха-смерть заигрывает с тьмою,
а дед-печник в трубу вливает желчь.