Безоар

Койка в палате освободилась через неделю. Пал Палыч успел сдать за это время необходимые анализы на онкологию какого-то образования в желудке, взял с собой бумаги, оформился в стационар первого медицинского и теперь стоял у входа в палату, где две студентки-практикантки в хиджабах перестилали ему постель. Они перешёптывались на одном из восточных наречий, повторяя слово «мархум», и в тот момент, когда Палыч поздоровался, как раз переворачивали ватный матрас желтым пятном вниз, поэтому и не ответили на приветствие. Палыч подождал завершения их работы, показал бумаги и, когда они ушли, кивнув покрытыми головами, сел на чистую кровать. Огляделся.
 
Соседи по лечению отсутствовали. Вероятно, принимали процедуры или пищу.

В палате было ещё три застеленных места.  Ему повезло – его поместили у окна. Четвертый этаж. Вид на Большую Пироговскую. Конец апреля. Вязы в скверике перед входом только покрылись дымчатой зеленью.

Взглянув на чистый пол, Палыч, просидевший в электричке и метро часа три, глотнул раствора из своей бутыли, принял положение «упор лёжа» и начал отжиматься. Делать это было приятно: уже неделю он пил только воду с содой, фактически не ел, сдавая бесконечные анализы, и облегченное на полдюжины килограммов тело приветствовало это забытое удовольствие.

За этим занятием и застала его лечащий врач, дама, не старше тридцати пяти, не дурной наружности и классически правильными и очень серьёзными чертами лица.

- Здравствуйте, - сказала она негромко. – Немедленно прекратите!

Палыч поднялся с пола, извинился и осторожно присел на кровать, любуясь её безупречным профессиональным видом.

- Меня зовут… - и врач сказала, как её положено называть. – Пока мы не завершим обследование, вы, … - она заглянула в бумаги, - Павел Павлович, будете делать только то, что я скажу. Поняли? И ничего лишнего…

- Понял, - согласился с доктором Палыч. – Есть ещё нельзя?..

- Ничего нельзя. Даже выходить нельзя. Вот лягте и лежите. Ждите, когда позовут. Всё!..

Она сунула бумаги в карман халата, повернулась на низких каблучках и кинула на ходу:

- Туалет и душ у вас в палате!

Когда доктор ушла, Палыч послушно лёг и подумал с восхищением:

«Эта вылечит! Ну, докопается, по крайней мере, от чего лечить… Ничего же не болит! Просто любая пища будто заходит «в гости» и через некоторое время просится назад, как будто ей что-то там не понравилось, у меня в желудке. Что там не так?.. Язву уж тридцать лет назад как вырезали… Но главное – ничего не болит!.. И жрать-то в принципе через неделю голода уже не хочется. Вот только спать бы да спать…»

И он уснул. С книгой на груди. Он взял с собой «Раковый корпус» Солженицына.
В этом положении его и застали соседи по палате. Разбуженный Палыч наблюдал за ними из-под прикрытых век.

Первым вернулся пожилой человек в древнем трико и олимпийке времён семидесятых. Он был мал ростом, сед и выглядел неопрятным, хотя и чисто выбритым. Первым делом он снял носки и сунул их под матрас. Вторым – достал из тумбочки карандаш и блокнот с листами в клеточку, сделал в нём отметку и задумался, двигая одними губами на бледном лице, (так поправляют все беззубые вставную челюсть), снова сунул блокнот в тумбочку и лёг на своё место c открытыми глазами.

Вторым, также тихо, но с крепким запахом освежителя для туалета, вошел мужчина лет сорока пяти, высокий, крепкий, в домашней просторной пижаме василькового цвета. Он двинулся к окну, потянулся и непроизвольно пукнул. Постояв какое-то время неподвижно, он вышел из палаты. Снова в туалет, догадался Палыч.

Третьим зашел очень худой молодой человек, разговаривающий на ходу по телефону. Он часто повторял «мам, да я знаю», «хорошо, мам», «ты думаешь, я совсем дурак, мам», а по ходу разговора разгружал в свою тумбочку какие-то баночки и упаковки. Одет он был в домашние мятые шерстяные брючки и байковую рубашку в клетку.

Притворяться спящим Палычу стало неудобно. Он сел на кровати, свесив ноги, и, повертев из стороны в сторону затёкшей шеей представился:

- Павел. Давайте знакомиться.

К его предложению отнеслись без энтузиазма. Старик продолжал смотреть в потолок. Парень был увлечён раскладыванием продуктов в тумбочке. Наконец, из туалета вернулся мужчина в пижаме, сопровождаемый шлейфом запаха истоптанной мандариновой кожуры, и спросил у Палыча безразлично:

- На операцию?

- На обследование…

- А-а… - протянул он с видом, будто у Палыча всё впереди. Поморщился и отправился прочь из палаты. Опять в туалет?..

В этот день знакомство не состоялось. Палыч уткнулся в книгу, осилил страниц двадцать. Дело было к вечеру. Он еще пару раз приложился к бутылке с содовым раствором.  Разделся. Лёг, повернувшись к стене. И уснул.

***

- Cтарость это роскошь. Позволительная для человека, в отличие от других животных. А рак есть в каждом, но мало кто до него доживает.  Рак оставляет время подумать о бренном… - говорил день спустя старик-профессор с соседней койки, делая какие-то отметки в своём блокноте в клеточку и изредка посматривая на шахматную доску между собой и Палычем. – Боль возвращает вас к прошлым безумствам, тем, что вы позволяли себе, экспериментируя с собственным телом. Отсутствие боли настораживает… Это как в математике: очередное неизвестное требует следующего уравнения зависимости его от остальных неизвестных. Иначе возникнет неопределенность…

Он сделал свой ход черными на доске и уткнулся в блокнот. Палыч, привыкший к тому, что при трудном положении других фигур, профессор просто переворачивает доску и играет за него против себя, не задумываясь двинул вперёд пешку, и окончательно забыл, какого цвета его пешка была в начале этой странной партии.

- Можно ещё вопрос? – спросил Палыч с осторожностью. – Вы смерти не боитесь? То есть… совсем?

Профессор и бровью не повёл.

- Нет. Она мне даже интересна. Как мнимое число, например. Как нуль. Смерть сдвигает точку отсчета. Предполагает новое исчисление…

- То есть вы уверены, что и после смерти вы будете заниматься своим делом?

- Конечно. А разве может быть иначе? Природа не терпит неопределённости. Всё взаимосвязано и подчинено математической логике. А смерть… лишь слово, понятие до такой степени абстрактное, что скорее всего вообще не существует, потому что существовать не может. Оно бессмысленно!

Профессор посмотрел на доску, на пешку, перемещённую Палычем, и вновь перевернул шахматную доску.

И тут в беседу встрял мужчина в васильковой пижаме, до этого слушавший играющих в шахматы с нарастающим возмущением.

- Это жизнь бессмысленна! Для чего, скажите, дана жизнь, если за время неё ничего не успеваешь сделать?.. Вот мне скоро сорок пять, а я только начал жить: дом свой строить, зарабатывать на себя и детей, на море их возить… Мне никто не помогал. Мне только мешали. В школе не тому учили, в Чечню загнали, потом дальнобойщиком на фуре двадцать лет отрулил, не жрал, не спал, работал… И на что заработал?.. На колоноскопию?.. И-эх!

Махнул он рукой и убежал в туалет.

Молодой человек в байковой рубашке словно очнулся и тихо промолвил:

- Я слышал, он с женой разговаривал, жена дом продаёт, там у них, на Урале, на операцию ему не хватает… А ему операция не поможет, врачи говорили, я слышал…

Палыч с профессором заинтересованно осмотрели юношу с ног до головы. Профессор – на предмет вменяемости, а Палыч – в поисках места для удара. Но профессор опередил:

- Шли бы вы, больной, к маме, в столовую…

- Да побыстрее! – добавил, не шутя, Палыч.

Понятливый молодой человек молча, торопясь, покинул палату.

Он сам рассказывал, не без гордости, что мама его из-за болезни сына лет пять назад устроилась поваром в столовую отделения гастроэнтерологии и работает там в две смены, ночуя в вестибюле. А он, сын, перемещается по свободным койкам из одной палаты в другую, заработав уже инвалидность. Их двое в семье. Квартиру в Москве они сдают, чтобы заработать на лекарства и на санаторное лечение. В отделении все о них знают. Лечат. И дают жить дальше.

***

В четвертый день стационара Палыча пригласили на открытый семинар студентов-гастроэнтерологов.

В небольшой аудитории собралось человек двадцать молодых весёлых людей, объединённых общей мыслью о спасении человечества через желудок, большинством - женского пола. Некоторых Палыч уже узнавал.

Вот тех двух черноглазых девушек он напугал, когда совершал пробежку не вокруг здания, так как шёл дождь, а по лестничному маршу, до одиннадцатого этажа первого корпуса. Они вынуждены были притормозить на площадке между шестым и седьмым, когда спускались на лекцию, и переступить через его ноги. Палыч в середине лестничного забега делал остановки, чтобы отжаться от пола вдали от соседей по палате, не напрягая их своим здоровым видом.

Вон те три, окрашенные в разные цвета, пигалицы участвовали в двух экзекуциях, что проводил с ним публично врач-эндоскопист, в присутствии лечащего врача, хирурга, анестезиолога и двух медсестер, которые придерживали зонд и экран эндоскопа, пока его мучитель накачивал желудок воздухом и искал комок твёрдой опухоли, мешающей больному жить спокойно, как живут все жующие и глотающие люди. Воздуха не жалели, чтобы всё рассмотреть. Он выходил отовсюду: и спереди, и сзади Палыча. Сам Палыч, не имея возможности извиниться перед присутствующими, так как рот был занят, представлял себя стратостатом, извергающим газы и готовым к падению. Пигалицы в такие моменты переглядывались и поправляли маски. Но по глазам видно было, что экзекуция их несколько забавляет.

Тогда Палыч впервые и услышал это красивое слово «безоар». Его произнес врач-эндоскопист с восторгом и восхищением, а остальные потянулись к экрану, явно обрадовавшись и сгорая от любопытства.

- С гусиное яйцо, если не больше! Явно фито происхождения. Формой и цветом похож на баклажан. Достать петлёй через пищевод невозможно… Крупноват… Ваши предложения, коллеги!

- Полостную в его возрасте делать?.. – присмотрелся к экрану хирург. – Сомнительно… И так весь желудок в рубцах от прошлой операции… Н-нет… Я пас.

- Вист, - сказал анестезиолог. – Я помогу. Местный или общий наркоз? Какой расклад?

- Восемь… дней, - подсказала лечащий врач. – Сердце, давление, гемоглобин у него в норме… Койка на восемь дней… И мне в отпуск… Что-то другое нужно придумывать!

- А давайте его растворим и порежем на куски. Петлями, как подводную лодку «Курск»! А куски сами выйдут… Главное жрать не давать, следить за ним, чтобы мне ничего лишнего не мешало. Кроме воды, конечно… Сахар в крови не понизился? Давно не ест?

- Дней десять… Я ему мёд разрешу в раствор подмешивать.

- Правильно. Но немного. Ну, что, коллеги? Размягчаем и делаем мелкую нарезку?
Эндоскопист оглянулся. Коллеги кивнули головой.

- Ну, всё! Партия, как говорится.

На этом консилиум закончился. Пигалицы тоже полюбовались редким баклажаном внутри Палыча, а Палыч, как только вытащили изнутри черный шланг, побежал спускать воздух на улицу, в сквер на Большую Пироговскую…

Её было видно в распахнутое окно и сейчас из аудитории: снующие по асфальту машины, апрельская пробивающаяся зелень, редкие разноцветные прохожие. А главное запах! Весенний, ненавязчивый, живительный…

- …При проведении фиброгастродуоденоскопии данного конкремента обнаружены непереваренные в желудке частицы хурмы, виноградных косточек и следы рыбьей чешуи, что позволяет нам отнести конкремент к фитобезоарам… Записывайте!.. Манукян, не вертись!

Налюбоваться лечащим врачом Пал Палыч до семинара не мог, слишком коротки были их встречи. А тут они сидели рядом за одним столом, он касался рукава её халата и путал запахи из окна и от её волос. Она говорила студентам непонятные словосочетания, а голос её звучал зазывно, даже возбуждающе. И Палыч никак не мог соскочить с мысли, что голодные потому чаще плодятся, чем сытые, что на пустой желудок острее и быстрее кончают…

- История безоара, по-персидски, «противоядие», - продолжала врач, - имеет пятитысячелетний возраст. В древности камень находили в желудках горных безоаровых козлов, которые обитают на Кавказе, в Малой Азии, Пакистане и Афганистане. Шерсть козлов цеплялась за колючки, которые они поедали, не переваривалась в желудках травоядных и превращалась в конкремент. Этот дорогой камень был способен поглощать мышьяк, самый распространенный яд в древности. Им пользовались цари и монархи. Из-за камня козлов нещадно истребляли. Теперь они занесены в Красную Книгу… Кстати, безоаровый козел является предком всех домашних коз… Пишете?.. Горшкова, ты что там в телефоне ищешь? Прекрати сейчас же!..

Палыч блаженствовал. Столько умных, молодых и чистых людей слушают такую красивую и образованную даму, а он сидит рядом как виновник и предмет изучения столь редкого материала. Сейчас она расскажет им, что безоаровый камень Мстиславские вкрапили в чашу молодому царю Федору Алексеевичу; что камень был в посохе патриарха Никона и он опускал его в сосуды, прежде чем из них пить; что наконец, Наполеон, отказавшись от подаренного ему камня, был отравлен мышьяком на острове Святой Елены; или о Гарри Поттере… Но врач посмотрела на часы и перешла на вопросы к пациенту.

- Согласно источникам, до конца двадцатого века известно всего четыреста случаев заболевания в мире, - сказала тонкая девочка в очках и одноразовой маске во всё лицо. – Вам не жалко испортить и раскрошить такой дорогой камень на кусочки? Вы знаете его ориентировочную стоимость? Например, фермер из Китая, Бо Чунлоу, продал в 2018 году свиной безоар за тридцать миллионов рублей.

- Спасибо за вопрос, - поблагодарил Палыч. – Мне объяснили, что хирургическое вмешательство невозможно, поэтому решили камень раскрошить.

- А он вам мешал? Не болело ведь? – спросил тот, кого врач называла Манукяном. – Пожили бы ещё немного с ним, поторговались. Сделали бы операцию в Израиле в счёт передачи им своего безоара: и здоровы бы остались, и денег бы на всю оставшуюся жизнь хватило.

- Если вы выступите в качестве моего агента, я рассмотрю этот вариант. Но у вас мало времени. Послезавтра мы начинаем расщепление камня. Из Германии прилетят специальные стальные петли. Предоплата мною уже совершена… Следующий вопрос!

- У вас есть семья? – спросила одна из пигалиц.

- Да.

- Что, вашей жене деньги не нужны? Или она не знает, что вы уничтожите без её согласия безоар за тридцать миллионов?
 
Пал Палыч был несколько смущен вопросом.

- Дайте мне её телефончик, мы с ней быстро договоримся…

- Горшкова! Успокойтесь! Просьба и вопрос не по существу, - спасла Пал Палыча врач. – Я поняла, что вас волнует…, заканчиваем вопросы… Ну, вот вы Хабибулина, можете. Задавайте… - показала врач на девушку в хиджабе.

- А вы давно женаты? Не думаете принять ислам?

- Зачем?

- Я бы согласилась стать вашей второй женой. И выступить в качестве вашего агента на операцию. Скажем, в Катаре… Там хирурги не хуже, чем в Израиле. Да и заплатят больше… Кэшем…

- Всё! – врач стукнула красивой ладошкой по столу. – Семинар закончен… Послезавтра встречаемся в кабинете эндоскописта.

Белые халаты поднялись со стульев и, собравшись в облако, стали рассасываться у двери на выход.

- А вы что расселись?! Марш в палату! – скомандовала врач и вдруг улыбнулась, сказав шёпотом. – Как вам наша молодёжь?

- Сволочные…

- Целеустремлённые! – поправила она Пал Палыча. Лицо её вновь посерьёзнело и просветлело настолько, что красоту за светящейся кожей Палыч обозначил как божественную.

***

На седьмой день Палыч уже смирился со своей участью. Его не удивляли и ночные побудки с хождением на унитаз, когда дежурные практиканты всматривались в результаты его опорожнений и вылавливали пинцетом кусочки найденного в пробирку. И вызовы к дежурной медсестре вечером, когда его заставали курящим в оранжерее этажом ниже. И возгласы «опять, пелядь» эндоскописта, когда тот рвал очередную дорогую петлю о камень внутри его желудка, и лопнувшая струна щелкала с нутряным писком как гитарная в руках обдолбанного рокера. И даже красота и уверенность лечащего врача не спасала от сомнений, что это когда-нибудь кончится.

Но однажды эндоскопист ничего внутри желудка не нашёл, хотя раздул его как воздушный шарик. Вынув своё орудие наружу, он с подозрением спросил:

- Как стул? Ничего не выскакивало?

- Нет, - обманул его Пал Палыч, зная, что позавчера он откусил от огрызка яблока у юноши в клетчатой рубахе и проглотил кус фактически не жуя, а потом промучился целый день животом и смыл с облегчением мучившее его «что-то» в унитаз, когда это прекратилось. – Нет!

- Живот не болит? – с подозрением спросил врач.

- Нет! – повторил Палыч и непроизвольно расплылся в улыбке. – Что там?

- Ни-че-го! – по слогам произнес его мучитель. – Лишь бы в тонком кишечнике не застряло… Срочно на рентген, срочно!

Рентген показал стерильную чистоту кишечника. От колоноскопии Палыч отказался сам. Ему разрешили есть овсянку…


На восьмой день Пал Палыч любовался своим лечащим врачом через стекло кабинета заведующего отделением, когда та печатала ему документы. Не всякая пианистка способна проявлять столько эмоций, играя Листа или Дебюсси, как печатающая последний выписной эпикриз уходящая в отпуск доктор! Она и хмурилась, и улыбалась, покачивая головой, и задумывалась о чем-то, вознося глаза к натяжному потолку, и взмахивала рукавами халата, как белая птица. Когда она вышла из-за двери с бумагами в руках, Пал Палыч был ещё под впечатлением увиденного и встретил её глупой восхищенной улыбкой.

Доктор же приложила палец к алым губкам.

- Вы мне должны помочь!.. Когда зайдём в палату за вашими вещами, будьте серьёзнее. Ваши соседи должны поверить, что я вас от смерти спасла. Понятно?

- Понятно.

- Нет, не понятно! Это не мне, это им надо. Они в меня должны поверить. Как вы поверили. Понимаете? Хоть им и осталось каждому с полгода, самое большое… Лишь бы без меня что-то с ними не случилось. Пусть ждут. Как бога ждут! Понятно?! А я вернусь и вытяну их на белый свет!

- И сколько им ждать? – осторожно спросил Палыч.

- Сколько положено!.. – отрезала врач. – Идите первый. Я позже зайду.

Палыч прошёл по коридору и заглянул в палату. Все трое лежали на кроватях, но, увидев его, поднялись и стали спрашивать: не потерял ли чего? не назад ли его вернули? не в туалет ли он хочет? И это участие было искренним, даже каким-то родственным, домашним, что ли. Они были действительно рады его выздоровлению, и за него самого, и как неведомому знаку, который теперь поселился в этой палате. В том месте, где стоит его койка. Они уже переселили на неё парня в васильковой пижаме, и парень поглаживал одеяло на кровати с доброй надеждой. А старик-профессор старался сунуть в подарок шахматы, потому что больше играть не с кем. Даже юноша вынул из тумбочки яблоко и недвусмысленно сунул его Палычу в карман.
Тут вошла красавица-врач и торжественно вручила Палычу документы о выписке.
- Следуйте предписанному ежедневно и неукоснительно!

- Непременно, обязательно, - кивал в знак подчинения Палыч. – Спасибо вам. Большое спасибо!

- То-то! И вы, красавцы, будьте здесь без меня паиньками. Тоже спасибо скажете. И не ныть по пустякам! Держать равнение на Палыча! Правда, Палыч?

- Я не против.

- Еще бы!.. Вам в какую сторону сейчас? Не подвезёте?

- С благоговением.

- Давайте без говения! Хорошо?

Они попрощались с больными и вышли из палаты.

В скверике уже под майскими вязами доктор заговорщически шепнула Палычу:

- А от будущих безоаров мой вам совет: пейте на ночь бутылку кока-колы. Пока!

И смешалась в своём зеленом с весенним изумрудным утром чуть просохшей от дождя Москвы.