Если наступит завтра

21
Впоследствии Трейси решила, что ее жизнь изменило именно это написанное от руки приглашение.

Получив от Джефа свою долю денег и выписавшись из «Савоя», Трейси поселилась в тихом отеле с большими комнатами и превосходным обслуживанием на Парк-стрит, 47.

На второй день посыльный передал ей приглашение. Оно было написано каллиграфическим почерком: «Наш общий друг полагает, что нам полезно познакомиться. Приглашаю вас на чай в «Ритц» в четыре вечера. Простите за клише, буду с красной гвоздикой». И подпись – «Гюнтер Хартог».

Трейси никогда о таком не слышала. Сначала она решила проигнорировать приглашение, но любопытство взяло верх, и в четыре пятнадцать Трейси входила в роскошный зал ресторана отеля «Ритц». Она узнала его сразу – элегантный мужчина лет шестидесяти, с умным худощавым лицом. Кожа гладкая и чистая, почти прозрачная. На нем был безукоризненно сшитый серый костюм с красной гвоздикой в петлице.

Когда Трейси подошла к столу, мужчина встал и слегка поклонился:

– Спасибо, что приняли мое предложение. – Он со старомодной галантностью подвинул ей стул, и Трейси это понравилось. Казалось, этот человек принадлежал к совершенно иному миру. Но Трейси не представляла, что ему надо от нее.– Я пришла из любопытства, – призналась она. – Не перепутали ли вы меня с какой-нибудь другой Трейси Уитни?

Гюнтер Хартог улыбнулся:

– Насколько мне известно, существует всего одна Трейси Уитни.

– И что вам известно о ней?

– Может быть, обсудим это за чаем?

К чаю «Твиннинг» подали миниатюрные сандвичи с рубленым яйцом, лососем, огурцом, водяным крессом и курятиной, горячие пшеничные булочки со взбитыми сливками и свежевыпеченные пирожные.

– В своей записке вы упомянули о некоем друге.

– Конраде Моргане. Время от времени я имею с ним кое-какие дела.

«Я однажды уже имела с ним дело, – мрачно подумала Трейси. – Но он надул меня».

– Он ваш большой почитатель, – продолжал Гюнтер Хартог.

Трейси присмотрелась к сидевшему напротив мужчине. Он выглядел как аристократ и богатый человек. «Что же ему от меня надо?» – снова подумала она. И решила дать ему высказаться. Но не услышала ничего об их сотрудничестве с ювелиром и о том, зачем позвали ее.

Впрочем, разговор забавлял Трейси. Гюнтер Хартог рассказывал о своем прошлом:

– Я родился в Мюнхене. Мой отец был банкиром, и боюсь, что испортил меня. Я рос, окруженный дорогими картинами и антиквариатом. Моя мать – еврейка. Когда Гитлер пришел к власти, отец не захотел бросить ее и лишился всего. Оба погибли под бомбежкой. Друзья вывезли меня в Швейцарию, и после окончания войны я решил не возвращаться в Германию. Переехал в Лондон и открыл на Маунт-стрит небольшой антикварный магазинчик. Надеюсь, вы найдете время посетить его.Впрочем, разговор забавлял Трейси. Гюнтер Хартог рассказывал о своем прошлом:

– Я родился в Мюнхене. Мой отец был банкиром, и боюсь, что испортил меня. Я рос, окруженный дорогими картинами и антиквариатом. Моя мать – еврейка. Когда Гитлер пришел к власти, отец не захотел бросить ее и лишился всего. Оба погибли под бомбежкой. Друзья вывезли меня в Швейцарию, и после окончания войны я решил не возвращаться в Германию. Переехал в Лондон и открыл на Маунт-стрит небольшой антикварный магазинчик. Надеюсь, вы найдете время посетить его.

«Так вот в чем дело, – с удивлением догадалась Трейси. – Он хочет мне что-то продать».

Но, как выяснилось, она ошиблась.

Расплачиваясь за чай, Хартог небрежно бросил:

– В Гэмпшире у меня есть маленький загородный домик. В предстоящие выходные там собираются несколько моих друзей. Я был бы очень рад, если бы вы согласились присоединиться к нам.

Трейси колебалась: она совсем не знала этого человека и никак не могла понять, чего он хотел от нее. Но решила, что терять ей нечего.

Выходные доставили Трейси удовольствие. «Маленький загородный домик» Хартога оказался красивой усадьбой семнадцатого века с тридцатью акрами земли. Гюнтер был холостяком и, если не считать слуг, жил один. Он повел Трейси на экскурсию по своим владениям. В конюшне стояло с полдюжины лошадей, на скотном дворе выращивали кур и свиней.

– Чтобы не остаться без еды, – серьезно объяснил он. – А теперь покажу вам свое настоящее хобби. – Гюнтер увлек Трейси на голубятню. – Эти птицы умеют возвращаться домой. – Его голос наполнился гордостью. – Взгляните, какие красавицы. Видите ту – серую с синевой? Это Марго. – Хартог взял голубку в руки. – Хулиганка. Терроризирует всех остальных. Но очень умненькая. – Он осторожно погладил птицу по маленькой головке и посадил на место.

Разнообразие цветов поражало: иссиня-черные и серые с синевой всех оттенков, с неярким рисунком и серебристым отливом.

– Но ни одного белого, – заметила Трейси.

– Возвращающиеся домой голуби не бывают белыми, – объяснил Хартог. – Белые перья легко теряются, а когда эти птицы летят домой, они развивают скорость до сорока миль в час.

Трейси смотрела, как Гюнтер кормил голубей специальным составом с витаминными добавками.

– Удивительные создания. Они находят дорогу домой с расстояния в пятьсот миль.

– Потрясающе!

Гости Гюнтера вызывали не меньшее удивление. Среди них был член кабинета министров с женой, пэр, генерал с подружкой и супруга индийского махараджи – очень красивая и доброжелательная женщина.

– Зовите меня Ви-Джей, – предложила она почти без акцента. На ней было темно-красное сари с золотой нитью и прекрасные украшения. – Большую часть своих драгоценностей я держу в хранилище, – пояснила Ви-Джей. – Сейчас столько воровства!

В воскресенье, незадолго до возвращения Трейси в Лондон, Гюнтер позвал ее в свой кабинет. Они сели напротив друг друга за чайным подносом. Разливая чай в чашки тончайшего фарфора, Трейси заметила:

– Не знаю, Гюнтер, с какой целью вы меня пригласили, но я отлично провела время.

– Я рад, Трейси, – отозвался он и продолжил: – Я наблюдал за вами.

– Понятно.

– У вас есть планы на будущее?

Она колебалась.

– Нет, пока я еще ничего не решила.

– Мы могли бы сработаться.

– В вашем антикварном магазине?

Хартог рассмеялся.

– Нет, дорогая. Было бы позорно расточать ваши таланты таким образом. Видите ли, я наслышан о вашем рискованном предприятии с Конрадом Морганом. Вы отлично справились.

– Гюнтер, все это в прошлом.– А что в будущем? Вы сказали, у вас нет никаких планов? Вам надо решать. Деньги, которые вы заработали, когда-нибудь закончатся. Я предлагаю партнерство. Понимаете, я вращаюсь в очень влиятельных международных кругах. Посещаю благотворительные балы, охотничьи слеты и вечеринки яхтсменов. Знаю все поездки, приезды и отъезды богачей.

– Не понимаю, какое это имеет отношение ко мне?

– Я мог бы ввести вас в золотой круг. Золотой в буквальном смысле слова. Снабжать информацией о баснословных драгоценностях и произведениях живописи. Рассказать, как безопасно все это добыть. Затем потихоньку распорядиться добытым. Вы бы щипали денежки тех, кто нажил состояния за счет других. А прибыль мы делили бы пополам. Ну, что ответите?

– Отвечу «нет».

Хартог задумчиво посмотрел на нее.

– Понимаю. Позвоните, если передумаете.

– Я не передумаю, Гюнтер.

Вечером Трейси вернулась в Лондон.

Она влюбилась в этот город. Ужинала в «Ле Гаврош», «Билле Бентли» и «Коин дю Фе», а после театра заглядывала в «Дроунз» отведать настоящий американский гамбургер и острый чили. Ходила в Национальный театр и Королевский оперный театр[51], посещала аукционы «Кристи» и «Сотбис». Делала покупки в «Харродз»[52] и «Фортнум энд Мейсон»[53]. За книгами заглядывала в «Хэтчардз энд Фойлз» и в «Смит», нанимала машины с шофером. И провела запоминающиеся выходные в отеле «Чуитон Глен» в Гэмпшире на границе Нью-Форест[54], где наслаждалась прекрасными видами и безупречным обслуживанием. Но все это требовало немалых денег. Гюнтер Хартог оказался прав: сколько бы она ни заработала, эти средства когда-нибудь закончатся. Трейси поняла, что ей придется строить планы на будущее.

Ее снова не раз приглашали в загородный дом Хартога, и она с радостью ездила туда и получала удовольствие от общения с хозяином.

Однажды вечером в воскресенье за ужином к ней обратился член парламента:

– Мисс Уитни, я никогда не встречал настоящего техасца. Какие они?

Трейси озорно изобразила вдову техасского нувориша, и вся компания расхохоталась.

Позже, когда они остались наедине с Гюнтером, он предложил:

– Не хотите заработать немного денег подражанием?

– Я не актриса.

– Вы недооцениваете себя. В Лондоне существует фирма по продаже украшений «Паркер энд Паркер», которая, как выражаетесь вы, американцы, не прочь ободрать клиента. Вы подали мне идею, как заставить ее за платить за некорректное поведение. – И он изложил свой план.– Нет, – ответила Трейси, но чем больше думала о нем, тем интереснее он ей казался. Она помнила, какой испытала душевный подъем, когда перехитрила полицию на Лонг-Айленде и Мельникова и Негулеску на корабле. Незабываемое ощущение. Но оно осталось в прошлом. – Нет, Гюнтер, – повторила она, но уже без прежней категоричности.

Октябрь в Лондоне выдался не по сезону теплым; лондонцы и туристы наслаждались солнечными деньками. Днем движение в городе было плотным, с пробками на Трафальгар-сквер, Пиккадилли-серкус и Чаринг-Кросс. Белый «даймлер» свернул с Оксфорд-стрит на Нью-Бонд-стрит и, пробираясь в потоке, миновал «Роланд Картье», «Гейгерз» и Королевский банк Шотландии. Через несколько домов машина остановилась напротив ювелирного магазина. На скромной полированной табличке у двери значилось: «Паркер энд Паркер». Шофер в ливрее выскочил из-за руля лимузина и поспешил открыть заднюю пассажирскую дверь. Из автомобиля выпрыгнула не в меру накрашенная молодая блондинка со стрижкой сэссун в облегающем вязаном итальянском платье, поверх которого было накинуто теплое, не по погоде, манто из соболя.

– Где этот лабаз, парень? – громко спросила она с неприятным техасским акцентом.

– Сюда, мадам. – Шофер показал на дверь.

– О’кей, пупсик. Посиди, подожди. Я ненадолго.

– Мне придется объехать квартал. Здесь нельзя стоять.

– Делай что положено, малый.

«Малый!» Шофер поморщился. Его наказали, переведя на прокатную машину. Он терпеть не мог американцев. И особенно техасцев. Дикари! Но дикари с деньгами. Он бы ни за что не поверил, если бы ему сказали, что его пассажирка ни разу в жизни не была в Штате одинокой звезды[55].

Трейси взглянула на свое изображение в зеркале витрины, широко улыбнулась и шагнула к двери, которую распахнул перед ней швейцар.

– Добрый день, мадам.

– Привет, малый. В этом лабазе продают что-нибудь, кроме побрякушек на платье?

Швейцар побелел. Женщина ворвалась в магазин, распространяя за собой всепобеждающий аромат «Хлое». Продавец в визитке Артур Чилтон поспешил ей навстречу:

– Могу чем-нибудь помочь вам, мадам?

– Может, сможешь, а может, и нет. Старина Пи-Джей сказал, чтобы я сама выбрала себе подарок на день рождения. Вот я и заявилась. Показывай, что у тебя есть.

– Вас интересует что-то конкретное?

– Шустрые вы ребята, англичане! – расхохоталась американка. – Своего не упустите! – И хлопнула его по плечу. – Может, изумруды? Старина Пи-Джей любит покупать мне изумруды.

Артур Чилтон изо всех сил старался сохранить хладнокровие.

– Извольте сюда. – Он подвел ее к витрине, где на нескольких планшетах были выставлены изумруды.Артур Чилтон изо всех сил старался сохранить хладнокровие.

– Извольте сюда. – Он подвел ее к витрине, где на нескольких планшетах были выставлены изумруды.

Обесцвеченная блондинка презрительно повела глазами.

– Что за крохотульки? А где их папы и мамы?

– Разница в цене до тридцати тысяч долларов.

– Эка невидаль! Я столько даю на чай своей парикмахерше. Пи-Джей оскорбится, если я заявлюсь с такой мелкой галькой.

Чилтон представил себе этого старину Пи-Джея: толстый, пузатый и такой же громогласный и бесцеремонный, как эта женщина. Вполне подходят друг другу, два сапога пара. Интересно, почему деньги всегда плывут в руки недостойных?

– Какой ценовой уровень интересует мадам?

– Давай начнем с сотни тысяч джорджиков.

Продавец моргнул.

– Джорджиков?

– Я считала, что вы тут клево говорите по-английски. Со ста тонн зеленых. Со ста тысяч баксов.

Чилтон сглотнул застрявший в горле комок.

– В таком случае вам лучше переговорить с исполнительным директором.

Исполнительный директор Грегори Хэлстон требовал, чтобы всех, кто намеревался заключить крупные сделки, направляли к нему. И поскольку служащие фирмы «Паркер энд Паркер» комиссионных не получали, им это было безразлично. А от такой невыносимой клиентки Чилтон избавлялся с особым удовольствием. Пусть ею занимается Хэлстон. Он нажал на кнопку под конторкой, и через секунду из задней комнаты торопливо выбежал бледный худосочный человек. Бросил взгляд на ужасно одетую блондинку и вознес про себя молитву, чтобы никто из его постоянных клиенток не заглянул в магазин, пока она не ушла.

– Мистер Хэлстон, это миссис… э-э-э… – Он повернулся к женщине.

– Бенеке, мой сладкий. Мэри Лу Бенеке. Жена старины Бенеке. Вы наверняка слышали о нем.

– Разумеется. – Исполнительный директор чуть-чуть растянул в улыбке губы.

– Миссис Бенеке интересуется изумрудами, – объяснил продавец.

Грегори Хэлстон сделал жест в сторону планшетов на витрине:

– Вот там у нас очень хорошие изумруды…

– Мадам желает что-нибудь примерно за сто тысяч долларов.

На этот раз на лице исполнительного директора заиграла настоящая улыбка. Прекрасное начало дня.

– Понимаешь, у меня день рождения. И старина Пи-Джей хочет подарить мне что-нибудь неслабенькое.

– Отлично. Извольте пройти со мной.

– Ах ты, баловник! Что это у тебя на уме? – хихикнула блондинка.

Хэлстон и Чилтон обменялись страдальческими взглядами. Чертовы американцы!

Исполнительный директор подвел покупательницу к запертой двери и открыл ее ключом.

– Здесь мы храним товар для наших самых ценных клиентов.

В середине помещения находилась витрина с поражающим изобилием сверкающих всеми оттенками бриллиантов, рубинов и изумрудов.

– Это больше похоже на дело! Старина Пи-Джей здесь бы рехнулся.

– Вам что-нибудь нравится?

– Дайте-ка поглядеть поближе.

Хэлстон извлек из кармана еще один маленький ключ, открыл витрину, достал планшет с изумрудами и поставил на стол перед Трейси. На бархате лежали десять камней. Трейси схватила самый большой – заколку в платиновой оправе.

– Старина Пи-Джей сказал бы: «Вот этот на меня смотрит».

– У мадам отличный вкус. Этот колумбийский травянисто-зеленый камень в десять карат безупречен.

– Безупречных изумрудов не бывает.

Хэлстон на секунду растерялся.

– Мадам, разумеется, права. Я хотел сказать… – Он впервые заметил, что у женщины такие же изумрудные глаза, как камень, который она вертела в руках и поворачивала в разные стороны, разглядывая грани. – Могу предложить вам другие на выбор.– Не стоит, мой сладкий. Я беру этот.

Продажа заняла не больше трех минут.

– Великолепно, – пробормотал Хэлстон и осторожно добавил: – В долларах это получается около ста тысяч. Как вы собираетесь расплачиваться?

– Не трепыхайся, Рэлстон, старина. У меня в одном из банков Лондона есть счет. Вот возьму и выпишу такой маленький чек, а старина Пи-Джей потом мне все восполнит.

– Отлично. Я прикажу почистить камень и отправлю вам в отель. – Камень не нуждался ни в какой чистке, но Хэлстон не собирался выпускать его из рук, пока не разберется с чеком. Слишком много драгоценностей воровали мошенники, а он гордился тем, что до сих пор его не надули ни на фунт. – По какому адресу прикажете доставить?

– Номер Оливера Мессела в Дорче.

– Отеле «Дорчестер»? – уточнил исполнительный директор.

– Я же сказала. Номер Месси. Сейчас многие не любят эту гостиницу: говорят, там полно арабов, но мой Пи-Джей ведет с ними дела. «Нефть – она и есть нефть», – говорит он. А он – парень что надо.

– Не сомневаюсь, – с готовностью поддакнул Хэлстон.

Он наблюдал, как американка вырвала чек и начала заполнять его. Чек оказался из банка «Барклиз». Хорошо. Там у него есть приятель, который проверит подлинность счета Бенеке.

– Камень пришлю завтра утром.

– Он понравится старине Пи-Джею.

– Уверен, – вежливо отозвался исполнительный директор и проводил покупательницу до двери.

– Слушай, Рэлстон…

Он чуть было не поправил ее, но потом решил, что не стоит. К чему? Слава Богу, он больше в глаза ее не увидит.

– Что, мадам?

– Приходи к нам как-нибудь попить чайку. Тебе понравится старина Пи-Джей.

– Не сомневаюсь. Но к сожалению, днем я работаю.

– Хреново.

Американка шагнула из магазина на тротуар. И к ней тут же скользнул белый «даймлер». Из машины выскочил шофер открыть пассажирке дверцу. Блондинка обернулась, махнула Хэлстону рукой, мол, не робей! И укатила.А исполнительный директор, вернувшись к себе в кабинет, немедленно позвонил своему приятелю в «Барклиз».

– Питер, дружище, у меня тут чек на сто тысяч долларов со счета миссис Мэри Лу Бенеке. Можешь проверить, там все нормально?

– Не клади трубку.

Хэлстон ждал. Он очень надеялся, что чек подлинный. В последнее время дела шли не споро. Его братья, совладельцы магазина, хандрили и постоянно жаловались, словно виноват был он, а не спад в экономике. Конечно, прибыли могли бы упасть еще ниже, но в «Паркер энд Паркер» был специальный отдел, где чистили украшения. Время от времени клиенты сетовали, что им возвращали камни хуже тех, что они принесли. Но доказать ничего не могли.

Телефон снова ожил.

– Никаких проблем, Грегори, – успокоил исполнительного директора Питер. – На счету вполне достаточно денег, чтобы покрыть чек.

Хэлстон с облегчением вздохнул.

– Спасибо, Питер.

– Не за что.

– Обед за мной – посидим на следующей неделе.

На следующее утро по чеку был произведен клиринг, и Хэлстон отправил колумбийский изумруд в отель «Дорчестер» на имя миссис Бенеке.

Но перед самым закрытием секретарь исполнительного директора сказал, что пришла американка и хочет его видеть. Сердце Хэлстона екнуло. «Наверняка пришла вернуть заколку, и отказать ей будет очень трудно. Черт бы побрал этих женщин, этих американок, этих техасок!»

– Добрый день, миссис Бенеке. Неужели заколка не понравилась вашему мужу?

– Не угадал, парниша. У него от камня просто крыша поехала.

– Вот как! – Сердце исполнительного директора запело.

– Старикан хочет, чтобы я взяла еще и сделала пару серег. Подберите мне под пару к тому.

Хэлстон нахмурился:

– Боюсь, миссис Бенеке, мы столкнемся с небольшой проблемой.

– Какой такой проблемой, мой сладкий?

– Тот камень уникален. Другого такого не существует. Могу вам предложить ансамбль совершенно в ином роде.

– Не хочу в ином роде. Хочу точно такой, как я купила.– Откровенно говоря, миссис Бенеке, на свете очень немного идеальных колумбийских изумрудов в десять карат. – Хэлстон перехватил ее взгляд и уточнил: – Почти идеальных…

– Ты уж постарайся, приятель. Попробуй где-нибудь раздобыть.

– Признаться, я видел мало подобных камней. И думаю, что воспроизвести точно такую же форму и цвет почти невозможно.

– В Техасе говорят: невозможно – это значит чуть дольше. В субботу мой день рождения. Пи-Джей хочет, чтобы у меня были точно такие же сережки. А что хочет Пи-Джей, он всегда получает.

– Я в самом деле полагаю, что…

– Сколько я вам заплатила за заколку? Сто тысяч? Уверена, Пи-Джей раскошелится на двести и даже на триста кусков за такой же камень.

Грегори Хэлстон соображал быстро. Должен же быть где-нибудь еще один подобный изумруд. Если Пи-Джей Бенеке готов заплатить за него лишних двести тысяч, это будет означать баснословную прибыль. «А ведь, – подумал он, – я могу провернуть дело так, что для меня это будет чистой прибылью». Вслух он сказал:

– Попробую что-нибудь предпринять. Уверен, ни у одного ювелира в Лондоне нет ничего похожего. Но какие-то камни всегда выставляются на аукционы. Я дам объявления, и посмотрим, что у нас получится.

– Ты уж управься до конца недели. И между нами – только чтобы никто не слышал – старина Пи-Джей не поскупится на триста пятьдесят.– Ты уж управься до конца недели. И между нами – только чтобы никто не слышал – старина Пи-Джей не поскупится на триста пятьдесят.

Американка ушла, и ее манто из соболя волнами развевалось за ней.

Грегори Хэлстон сидел в кабинете и мечтал. Судьба подарила ему человека, так увлеченного этой белокурой вертихвосткой, что выложил бы триста пятьдесят тысяч долларов за камень стоимостью сто тысяч. Чистая прибыль – двести пятьдесят тысяч. Нет никакой необходимости посвящать братьев в детали сделки. Он зафиксирует продажу еще одного камня за сто тысяч, а остальное положит в карман. Лишние двести пятьдесят тысяч ему не помешают.

Все, что нужно сделать, – найти пару проданному американке изумруду.

Но это оказалось еще сложнее, чем ожидал Хэлстон. Ни один из ювелиров, которым он позвонил, не имел в наличии ничего подобного. Он дал объявления в лондонскую «Таймс» и «Файнэншл таймс», связался с устроителями «Кристи» и «Сотбис», переговорил с дюжиной торговых агентов, и через несколько дней его завалили изумрудами – хорошими, иногда даже первоклассными, но среди них не было ничего похожего на то, что он искал.

В среду Хэлстону позвонила миссис Бенеке.

– Пи-Джей теряет терпение, – предупредила она. – Вы достали камень?

– Пока нет. Но камень будет, – заверил американку исполнительный директор.

В пятницу снова раздался звонок.

– Завтра у меня день рождения, – напомнила Хэлстону миссис Бенеке.

– Я помню, – отозвался тот. – Вот если бы вы дали мне еще несколько дней, тогда бы я точно…

– Да ладно, не трепыхайся, парень. Не успеешь достать до завтра, я верну тебе тот, что купила. Пи-Джей, лапушка, говорит, что вместо камня подарит мне поместье. Слышал когда-нибудь о таком местечке – Суссекс? Ненавижу жить в загородных домах. В большинстве из них ужасные условия: ни тебе центрального отопления, ни… Между нами, – перебила она себя, – мне больше хочется серьги. Старина Пи-Джей тут как-то обмолвился, что отдаст четыре сотни кусков за камень под пару тому. Ты не представляешь себе, как он бывает упрям!

Четыреста тысяч! Хэлстон понял, что деньги уплывают у него между пальцами.

– Поверьте, я делаю все, что возможно! – воскликнул он. – Дайте мне еще немного времени.

– Не от меня зависит, мой сладкий, – возразила американка. – Все зависит от Пи-Джея. – И повесила трубку.

Хэлстон сидел за столом и клял судьбу. Где же найти изумруд под стать проданному? Погруженный в свои мысли, он услышал вызов по внутренней связи только после третьего сигнала. Резко щелкнул по кнопке и бросил в микрофон:

– Кто там еще?

– Звонит графиня Марисса, мистер Хэлстон, – сообщила секретарша. – Она по поводу объявления об изумруде.

Опять! За утро звонили десятый раз. И каждый разговор – пустая трата времени. Исполнительный директор поднял телефонную трубку и не очень вежливо буркнул:

– Да?

Мягкий женский голос произнес с итальян ским акцентом:

– Buon giorno, signore![56] Я прочитала, что вы интересуетесь изумрудом, хотите купить?

– Да, если он отвечает моим требованиям. – Хэлстон едва скрывал нетерпение.

– Этим камнем мой род владеет многие годы. Peccato, то есть жаль, но я в таком положении, что вынуждена его продать.

Хэлстон вдоволь наслушался подобных историй. «Надо снова позвонить устроителям «Сотбис» и «Кристи», – подумал он. – Может быть, в последний момент что-нибудь все-таки всплывет. Иначе…»

– Синьор, вам нужен изумруд величиной в десять карат?

– Да.

– У меня как раз такой. Verde, зеленый, колумбийский.

У Хэлстона перехватило дыхание.

– Повторите, пожалуйста, еще раз, – попросил он.

– S;. У меня есть травянисто-зеленый колумбийский изумруд размером десять карат. Вам нужен такой?

– Возможно, – осторожно ответил исполнительный директор. – Может, вы заедете ко мне, чтобы я на него посмотрел?– Нет, scusi[57], сейчас я очень занята. Мы готовим вечер в посольстве в честь моего мужа. Давайте договоримся на следующую неделю.

Следующая неделя – это слишком поздно!

– В таком случае, может, я к вам заеду? – Хэлстон изо всех сил старался, чтобы она не заметила его нетерпения. – Могу приехать прямо сейчас.

– Ma, no. Sono occupata stomani[58]. Я хотела пойти по магазинам.

– Где вы остановились, графиня?

– В «Савое».

– Я могу быть у вас через пятнадцать минут. Через десять! – Его голос предательски дрогнул.

– Molto bene[59]. Как ваша фамилия?

– Хэлстон. Грегори Хэлстон.

– Номер ventisei – двадцать шесть.

Такси тащилось бесконечно долго, и всю дорогу Хэлстон то воспарял на вершины надежды, то падал в преисподнюю отчаяния. Если изумруд в самом деле подобен первому, он разбогатеет, как и не мечтал. Блондинка сказала, что ее муж готов заплатить четыреста тысяч долларов. Триста тысяч чистой прибыли! Он купит себе виллу на Ривьере, и, наверное, останется на морской катер. А с виллой и судном у него будет столько красивых юношей, сколько он пожелает.

И хотя Хэлстон считал себя атеистом, проходя по коридору в «Савое», все время молился:

– Господи, сделай так, чтобы этот изумруд был похож на тот первый и устроил Пи-Джея Бенеке!

Перед дверью номера двадцать шесть он остановился, чтобы овладеть собой, глубоко вздохнул и постучал. Ответа не последовало.

«Боже мой! – подумал Хэлстон. – Она ушла! Она не до ждалась меня! Пошла по магазинам. И теперь…»

Дверь отворилась. Перед ним стояла изящная женщина лет пятидесяти, с темными глазами, изрезанным морщинами лицом и тронутыми сединой черными волосами. У нее был мягкий голос со знакомыми итальянскими интонациями.

– S;?

– Я – Г-грегори Хэлстон. Вы мне з-звонили. – От нерв ного напряжения он начал заикаться.

– Ах да. Я – графиня Марисса. Заходите, синьор, per favore.

– Спасибо. – Он переступил порог. Чтобы ноги не дрожали, ему пришлось плотно сдвинуть колени. «Так где изумруд?» – чуть не выпалил он. Но Хэлстон понимал: нельзя проявлять слишком большую заинтересованность – будет легче торговаться, если камень окажется подходящим. В конце концов, это он – эксперт, а она – дилетантка.


– Пожалуйста, садиться.

Хэлстон сел.

– Scusi. Non parlo molto bene inglese. Извините. Плохо говорить по-английски.

– Что вы! Вы говорите очаровательно!

– Grazie. Спасибо. Может, выпьете чаю? Или кофе?

– Нет, благодарю вас, графиня. – Хэлстон почувствовал спазм в желудке. Не слишком ли рано заговаривать о деле? Но он не мог ждать ни секунды. – Так как насчет изумруда?..

– Ах да… – подхватила итальянка. – Этот изумруд подарила мне бабушка. Я собиралась передать его дочери, когда ей исполнится двадцать пять, но муж затеял новый бизнес в Милане…

Мысли Хэлстона витали очень далеко. Его нимало не интересовали скучные семейные истории сидевшей напротив иностранки. Он сгорал от желания бросить взгляд на камень. Ожидание становилось невыносимым.

– Credo che sia importante[60] помочь мужу начать дело, – грустно улыбнулась она. – Возможно, я совершаю ошибку.

– Нет-нет, никакой ошибки нет! – вскричал Хэлстон. – Долг супруги, графиня, – поддерживать мужа. Так где же изумруд?

– Вот. – Итальянка достала из кармана завернутый в ткань камень и протянула ему. Хэлстон посмотрел на изумруд, и душа его возликовала. Перед ним лежал великолепнейший травянисто-зеленый экземпляр величиной в десять карат, настолько близкий по размеру и цвету тому, что был продан миссис Бенеке, что разница почти не угадывалась. «Разница есть, – сказал себе Хэлстон, – но ее способен определить только эксперт». Его руки за дрожали. Но он заставил себя принять безразличный вид. Повернул изумруд так, чтобы свет заиграл на его красивых гранях, и небрежно произнес:

– Неплохой камешек.

– Splendente, s;[61], все эти годы он мне очень нравился. Очень не хочется расставаться с ним.

– Вы поступаете совершенно правильно, – поспешил успокоить графиню Хэлстон. – Если дела у мужа пойдут хорошо, вы купите много таких камней.

– У меня то же ощущение. Вы molto simpatico[62].

– Я оказываю услугу приятелю, графиня. В нашем магазине есть гораздо лучшие камни, чем этот. Но приятель хочет подобрать изумруд под пару тому, что купила его жена. Полагаю, он не откажется заплатить за ваш изумруд шестьдесят тысяч долларов.

– Бабушка достанет меня из могилы, если я отдам ее камень за шестьдесят тысяч долларов, – вздохнула итальянка.

Хэлстон поджал губы. Он мог позволить себе заплатить больше.

– Вот что я вам скажу, графиня, – улыбнулся он, – пожалуй, я сумею убедить приятеля купить камень за сто тысяч. Это куча денег, но он горит желанием приобрести изумруд.

– Похоже, это честная цена, – отозвалась итальянка.

Сердце ювелира запело.

– Bene. Чековая книжка у меня с собой. Я немедленно выпишу вам чек.– Ма, no, – печально отозвалась графиня. – Это не решит моей проблемы.

– Какой проблемы? – уставился на нее Хэлстон.

– Я говорила вам, что мой муж затевает новый бизнес. Ему нужно триста пятьдесят тысяч долларов. Сто тысяч собственных денег у меня есть. Необходимо добавить еще двести пятьдесят. Я надеялась выручить их за свой изумруд.

– Нет, графиня, – покачал головой Хэлстон. – Ни один изумруд в мире не стоит таких денег. Поверьте, сто тысяч – более чем справедливое предложение.

– Я верю вам, мистер Хэлстон. Но это не решает проблемы мужа. Значит, сохраню его для дочери. – Она протянула тонкую, изящную руку: – Grazie, signore. Спасибо, что приехали.

Ювелира охватила паника.

– Погодите, – проговорил он. Алчность в его душе отчаянно боролась со здравым смыслом. Но он ясно понимал, что камень упускать нельзя. – Присядьте, графиня. Я уверен, мы сумеем прийти к соглашению. Что, если я уговорю приятеля на сто пятьдесят тысяч долларов?

– Двести пятьдесят тысяч.

– А если двести?

– Двести пятьдесят.

Поняв, что итальянку не уломать, Хэлстон принял решение: навар в сто пятьдесят тысяч долларов лучше, чем ничего. Просто вилла окажется меньше и катер тоже. Но все равно это целое состояние. Поделом братьям Паркерам – пусть знают, что значит паршиво вести себя с ним. Он подождет денек-другой и объявит о своем уходе. И на следующей неделе окажется на Лазурном берегу.

– Хорошо, по рукам, – объявил он.

– Meraviglioso. Sono contenta![63]

«Еще бы не довольна, стерва!» – подумал Хэлстон. Но и ему жаловаться было грех. Он устраивал собственную жизнь. Бросив последний взгляд на изумруд, Хэлстон опустил его в карман.

– Я выпишу вам чек на счет магазина.

– Bene, signore.

Хэлстон выписал чек и подал графине. Он получит у миссис Бенеке чек на четыреста тысяч долларов. Питер поможет обналичить его. Двести пятьдесят тысяч он внесет на счет братьев Паркеров и компенсирует выплату италь янке. А разницу прикарманит. Питер устроит так, чтобы чек на двести пятьдесят тысяч долларов не всплыл в месячной сводке. И сто пятьдесят тысяч будут принадлежать ему.

Хэлстон уже ощущал на своем лице теплое французское солнышко.

Ему показалось, что обратная дорога на такси в магазин заняла всего несколько секунд. Хэлстон представлял, какое счастье испытает миссис Бенеке, когда он сообщит ей новость. Ведь он не только отыскал тот самый камень, который ей хотелось иметь, но избавил от мучительной необходимости ютиться в продуваемом сквозняками, ветхом загородном доме.

Когда он вплыл в магазин, к нему обратился Чилтон:

– Клиентка интересуется…

– Подождет, – весело отмахнулся Хэлстон.

У него больше не осталось времени на клиенток. Ни сейчас, ни в будущем. Пусть теперь прислуживают ему. Он будет отовариваться в «Гермесе», «Гуччи» и «Ланвине».

Хэлстон влетел к себе в кабинет, закрыл дверь, положил изумруд на стол и набрал номер.

– Отель «Дорчестер», – раздался голос женщины-оператора.

– Будьте добры, номер Оливера Мессела.

– С кем желаете говорить?

– С миссис Пи-Джей Бенеке.

– Подождите, пожалуйста, минутку.

Хэлстон ждал и тихонько насвистывал.

– Прошу прощения, – снова заговорила оператор, – миссис Бенеке выехала.

– В таком случае соедините меня с тем номером, где она проживает теперь.

– Миссис Бенеке выехала из отеля вообще.

– Это невозможно! Она…

– Я соединю вас с портье.На этот раз послышался мужской голос:

– Говорит портье. Чем могу служить?

– В каком номере проживает миссис Пи-Джей Бенеке?

– Миссис Бенеке утром выписалась из отеля.

Видимо, на то была веская причина. Неожиданное, не терпящее отлагательства дело.

– Дайте мне ее новый адрес.

– Извините, но она не оставила адреса.

– Этого не может быть!

– Я сам рассчитывался с миссис Бенеке. Она не оставила никакого адреса.

Это был удар под дых. Хэлстон медленно положил трубку и сидел в полном недоумении. Надо найти способ связаться с американкой, сообщить ей, что он все-таки нашел для нее изумруд. А пока необходимо срочно забрать чек на двести пятьдесят тысяч долларов у графини Мариссы. Хэлстон поспешно набрал номер отеля «Савой».

– Пожалуйста, номер двадцать шесть.

– Кому вы звоните?

– Графине Мариссе.

– Один момент.

Но еще до того, как оператор ответила, в душе Хэлстона шевельнулось нехорошее предчувствие, и он понял, какую страшную новость ему предстоит услышать.

– Сожалею, графиня Марисса выписалась из отеля.

Исполнительный директор повесил трубку. Его пальцы так дрожали, что он едва сумел набрать номер банка.

– Старшего бухгалтера! Срочно! Я хочу остановить вы плату по чеку!

Но Хэлстон, разумеется, опоздал. Он продал изумруд за сто тысяч долларов и затем купил тот же самый изумруд за двести пятьдесят тысяч. И теперь сгорбился в кресле и не мог придумать, как он объяснит это братьям Паркерам.


Сидней Шелдон