И сладок был, акаций дух 2 часть

И сладок был, акаций дух 2 часть
 День начинался, - обыкновенно! Со стеклянистого звона уток, - с будоражащего, возбуждающего поскрежетывания друг
о дружку суден, - такого желанного, для измаявшихся, истосковавшихся по ним, хоть и не за зимнюю, - да всё ж, за такую долгую ночку - и кто-то, делая мужественные
лица, уже пробирался, к туалету. - Да, - день был обычным. - Привычным, как неделю, - как месяц, - как много, много, много лет назад. Для них он был, -
всего лиш - одним из.

 Письмо первое.
 Добрый вечер Славик. Вот написала вечер, и улыбнулась. - У вас ведь там, наверное, утро. - Или даже скорее день. -
- Письма почему-то, всегда приходят днём. А на моём мучителе, без десяти двенадцать. - На будильнике. Ишь вытикивает как. - За окном темно, - тепло и столько
соловьёв! Слушай, - за ночь всю, не переслушаешь. - А здесь сиди. Сиди и зубри. - Зубри и сиди. Потому что, не попала Оленька, в университет. - Зубки говорят
слабы, грызть гранит наук. Вот и оттачиваю понемножку. - Вот и маюсь над книжечками, пока не зашумит в голове, что в той раковине морской. А утром, - оёёечки,
как на работу вставать не хочется. - Ну да я, поопытней уже. - Научилась бандита этого усмирять. на пол часика вперёд, его загонишь, - он злобствует, -
а я дремлю ещё спокойненько себе. Так вот и идёт, - день за днём, неделя за неделей. - И погулять, особенно-то некогда. - В субботу разве? - Ой, Славик,
- совсем забыла. НАШИ ПАРНИ ИЗ АРМИИ ВОЗВРАЩАТЬСЯ НАЧАЛИ. Знаешь, двое вчера, - ни скажу кто, - приривнуеш ещё. - Иду это я значит с танцев, - а они навстречу,
вот по такущему букету тюльпанов волокут! - И все мне. - А что назавтра было... - Они их у соседки оборвали. - а по дороге, стебельки равняли и бросали,
равняли и бросали. - Так вот по этим стебелькам, соседка прямо к нам и ввалилась. - Чего было, чего было... - Стыдно и на улице показываться. - Сколько
букашей налетела. - Всяких. - - Толстых и серых. Тычутся в лампу глупые, - а чего им в ней? Но всё равно, - окошко закрывать не стану. - Не стану, - потому
что не хочу. - Славочка! Вчера в бумажках своих рылась и адрес твой под руку попал. - Наревелась, - в волюшку. Ведь не доходили письма прежние мои. - Но
теперь всё по другому, - всё иначе будет. Не напутаю больше ничего! Так что ты давай, старайся там... - Не ленись. Оленька твоя. 17 мая

 Возвращалась нянька
неспешная, с заботой первой, покончив наконец. Шаркала к окну, через палату всю и с защёлкой, повозившись чуть, отпускала стёкла потелые, утру летнему,
- дню новому навстречу, духа тяжесть стоялую, на его вольный меняючи.  . - Но отворачивались дружно, - одеяльцами облезлыми, от настырногоо как могли заслоняясь,
все двенадцать, коечкам своим болезнями прижатые, - паралитики, - полу паралитики, - дистрофики и Бог знает ещё кто. Да, - день начинался, обыкновенно.
- Поднос деревянный! - минни Фартушек голубенький! - Через пузо вислое, в аккурат по ватерлинию! А под ним чего? - Да ни чо, - раздатчица.
 БАбища мордастая, пасть железнозубую ощеривши. - Разгунделась от порога самого, по привычке гнусной дохляков дремавших будоража. Гей козлы - козляточки! Вы мая
робяточки! прасынайтеся! Паднимайтеся! Ваша мамка пришла, всем по сиське принесла. - И вынырывали молча, из тепла уютного, развернувши разом носы чуткие
её в сторону , не на глаз пока ещё дознаться пробуя, - да чего ж, чего, на радость им сготовлено. Переморщились, заспешили тут же, поскорей назад, манки
прелой, На душок наткнувшись. Не заладился. - Нет, с утра самого, не задавался день. - Чаго крывимси, убогия?! Чай ня девочки ужо. Ни пры юпках жа тут
цераз день, у паперад вас скакать. - Да вячор, ад ентай радасти, спрееш вся. - Ковыляла необъятная, по проходу узкому меж коечек, дармоедов кашкой оделяючи.
И причмокивала, с шагом каждым в доходяг притихших пальцем тыча, присюсюкивала слышно чуть. - ентому дала. - И енттому дала. -А ты хлопчык мал, - в рот
не брал, зело, нежить не туташне. - Нянько жди. Ну да видно в самом деле, - дню что, впереди весь, - не счастливым накановано. - Ткнул
лишь в кашку ложечкой мужчинка тощенький, - из себя, трясучий весь, - только в маслица, глаз жёлтый, запустил прицелимшись... - Потянулась следом, волоса
упругая чернота. Или показалось может? - Отшатнулся, - рот разявленный захлопнувши. - то стеклянный, то живой глаз наставляючи - морщился, в непотребство
этакое вглядываясь. - Не иначе, места из срамного естьм. Чуть не под коленки то посудонос обсунулся. Кашку варухни сейчас, следки там, чегож еще такого
выгребется? А? - - А!? - А а а и и и и!!! - Заходился, в визге поросячьем! - Телом всем на дрожь ядреную, волнистую сбиваясь! Локтем, уходившей вслед,
- смахнул тарелочку! Кашкой самой, - на пол угадав. - - Ох и мог бы, если! Да умел кабы! - Ох и припустил за нею, следом бы! - Ох и показал он им бы! -
Да куда Макар, тот самый, - не гонял телят! - Всё стучал, постукивал кулачишком в койки краешек Слов булыжин ей в дагонку не жалеючи. Всё сорил, сорил
слюной безудержной по сторонам. - Да не очень что б, соседей удивил, - потому по случаю, - и сами, не на то способны. - Облизали, ложки равнодушно, чая,
или молочка стакана, в ожиданьи. - Разгорался, новый день! Сестрички новой, голосом звеня. сестрички Лады, - Ладушки Артомоновны. Наш вам с кисточкой!
- Козлятушки. - Всё бузим, неугомонные?! Со шприцом наперевес, трусила борзденько, ножкой тощенькой, - подрыгивая. - Левым плечиком, - подёргивая, сивым
чубчиком от пархоти, мучицей аржаной присыпанным во все стороны пыля. - Ах Нахалыч, - деточка! - Разве ж можно так-то, - - а?! - Через кашку, по полу размазанную,
на других не гледячи, - козкой, козочкой к нему. Вот сейчас покажем им, какой хорошай деточка! На пузёнок, штоники оттянем, попку, попочку не станем поджимать.
- Хоть противником вливаний, в место это самое, - Михалыч найпервейшим был, - всех других сестричек, ручки разве, удостоивши, - а вот Лады Артомоновны,
дланью, покорён. Побежал за ней, скатился, в полдень, день! - Вот и до обхода-то, - минуточки остались. Только ждать пождать, - ан нет его. - Да так нет,
- как будто быть-то вовсе не должно! Взволновались разом! Раззодорились, день недели, распознать ни как. - Если напирала на четверг, - часть к двери ближняя,
- с пятницы, у окон, - дальняя, не соступала ни на пядь! - Ша, дистрофички! Ишь, - расстрекотались их! - Придавила щебет, голоса внезапная густота. - Кобра
то моя, дням по каким вползает? То-то же!... Вчера, благоверная пожаловать изволили. Пятница! А сегодня и... - В самом деле, слова этого, на кончике, -
проскользнула мышкой белой в дверь, дамочка лет средних, и достоинств тех же. Оглянулась, молча у порога мужа массажиста поджидая. - Так же, в самый первый
раз, пялясь в потолок, вошёл когда, злились понемногу, взгляду опрокинутому вторя! - Интересец в чём, - там... - Ну никак! Осторожненько лишь, - ощупью
когда, от коечки, до коечки, - поняли-то, дельце в чём... Невзлюбили разом, - праведников ненавистью, ненавидячи. - Ох и ровно, ровно ж Боженька делил!
- Да не ровненька одаривал! И зачем, - зачем его слепого... - Да ногами, ножками такими! - Их, - не вспомнивши. Но вот всем кому ошлёпаным, - оглаженным
положено, - оглажены, - отшлёпаны. Электрическую норму, всяк свою, от сестры-физички схлопотал. Полдень! - Дня половинка, от другой, кефирчика стаканом,
отделённая. - Полдень! Наконец-то, и она. - Может быть отпущена, - а может припозднилась, няня Тоня! - - Няня баба Тоня! - С днём вас Божжым усех, - гаратнички.
- Хлопотала, кашку, по полу размазанную подбираючи, про Михалыча притихшего, не позабыв. - Разве ж можно так ды?... - Ай-я-яй. - А ещэ палковничай сынок!
Во, - сяди. - Сяди тяпер галоднинькай! - - Не полковничий я, - нянька, - под, полковничий! - Сколько вже, пра ета можна! - Поперхнулся под язык таблеткой
сунутой, возводиться в новый чин не вожжелав. - А па мне, вярба, - чи там твая асина, - дярава, усё няпутящы! - Отмахнулась, от капризного, с кашкой сладив
на конец. И тряпицу, на полу оставив, пододвинула к михалычу стакан поближе. - Ня капрызь. - - Ну ня капрызь што недарась, какая! Прастаквашки-то, испей!
- Иш пячэнька, сахарнай уся! - Так и стаиць, - так и разбяжыць. - - Зубкав то нябось, нянадабна для ней. - - А скажика нянька, - вот куда по твоему, -
душа, - потом... Девается? С телом-то понятно. В землю, и конец! А души, души-то, в землю, ня зарыть нябось! - Вовсе оживал, на локоть опираясь. Глазом
круглым, бабы Тони взгляд ловя. - Но не уводила свой, - чёрточкой, - морщинкой ни одной, не дрогнув даже. - В рай страдалец. - Ваккурат твоя и пападёць.
- У рай. - Ета грэшным нам! Не атмыць! Не атмалиць сваихх! - - У полыми пякельным! - И ачысцяцца нябось! - Суп скотом, потом. - - Голос подавал сосед,
что у окошка самого. - Раз! - И ничего. Так что, нябаись страдаляц! - Нябаись! - - Как, ничего? Как, ета знаццо,ничего. Даже Бородёнка взмокла, - дыбом
встала у михалыча. - Ты дагаварывай. - Ты Славка, да конца давай! - Да помалкивал тот, карандашиком своим поигривая. От бумаг разложенных не поспешаючи,
гранью узкой, солнца луч дробил. На мгновенье Может и качнулась нехотя, времени недвижность их стоялая. Да круги уже, - круги... - И следочка, не осталось
даже. Сам, от слов своих же поскорей сбежать! В мире неподвижном, скрыться! - И неделю как, - назад тому. - И месяц как. - И много, много, много лет. Позабыта,
твёрдость надёжная под ногой. Не припомнить, на лица людские как? - Не снизу, вверх! - Невозможно совсем, себя, - с ними вровень уже! - Только с ней, -
с математикой своей на ты! - С циферок россыпью привычной ровня! - Правда кроме этой радости, была ещё отдушинка, - Юлечка. Существо, почти потустороннее,
- мира, из когдато напрочь позабытого. - Существо в плед дымчатый всегда укутанное, странная Девчушка полу, - полуженщина, - Дама в сером. - протянув ладошку
- как представилась, - может в самый первый раз за годы, здесь отсчитанные, из него подобье жалкое, улыбки выдавив. - Эй! Ты кто?! Ты как сюда к нам. Эй?
- - тормашила, - дёргала плечо пакорное. - Не молчи, Не нада. Слышишь, не молчи. От движения неловкого, полыхнула боль притихшая в зрачках расширенных,
первою слезинкой, на её ресницах дрогнувши. Вот и не сумел, не смог он, как всегда привычно, отвернувшись горя от чужого, на виранду, к мужикам дымившим укатить.
А потом, по красным дням, уже в час прогулок им положенный, санитаров мрачных перепрашивал, возле Юлечки определили чтоб. Возле Юлечки, ОТ ШУМА, СУЕТЫ
КОТОРАЯ ВСЕГДА В СТОРОНКЕ, у забора зарешоченного самого, пестренькой поляночки на краешке. Как же хорошо-то было, на минуточки короткие забывшись, помолчать
и ни о чём, не думать. - Просто так, руки её коснуться, - подсмотреть, как пальчиком почти прозрачным, тронет, солнца лучик золотой. - Грянул гром, - в
послеобеденный час сонный. За не дальний лес куда-то укатившись, заворчал опять, из тучки следом убегавшей, - дождичек цыганский вытрясая! - Только не
отменена прогулка. Санитаром чёрным, к ночи ближе на запретную полянку, отодвинута. На полянку, корпусов приютских по ту сторону, чуть поодаль от решотки
город отделяющей, где под мальвами, в вечернем солнце полыхавшими, Гвалтом птичьим, - оглушённые, от травы дурмана охмелевшие, зябко ёжились они на катафалках
узеньких, улицы у всей, навиду! Грозным всем инструкциям, - вопреки. - А ограды, по ту сторону, - от столба фонарного, к скамеечке, - шагала юность, огромноглазая!
- Да как вышагивала. - Да ножку левую, - да ножку правую, выбрасывала как! - А ножки-то такие, - непридумаеш! Приостановилась. - Стала, взгляд непрошенный
перехватив! Ближе, - ближе любопытная. В пальчики захвачены, решотки прутья ржавые, Привставала. - с цыпочек, чтоб было по удобней, Через невозможноссти,
недоступности сквозь стену, судьбы, - жизни разделявшую в непонятный их мирок взглянуть. Отшатнулась! - Медленно попятилась, след улыбки, с губок растеряв.
Да качнула всёж, исчезновеньем перед, - пальцев бледностью, прощанья взнак. Безучастной, опустевшей улицы, - камня, равнодушие взамен. И случилось! - Надломилось
в Юлечке, вдруг что-то. Не могла ни как всё, дня этого после, ноготков девчонки, - крашенных забыть! Ноготков узорца, иний розовый, что с окошек зимних,
солнцем словно высвечен. Вспоминая, всё мечтала встречу каждую, до исступления, - вот бы ей, да ноготки, когда нибудь такие! - Вздрогнув, отложил тетрадку
в сторону, - верить, и не верить пробуя. - Разве ж может, - посреди субботы, - да такое!? Но видением, - проклятием, над ними нависала, дня остаточек,
совсем хорошим, - добрым обещавший, заслоняя. - Лизка! - Лысая! Сестра-хозяйка! Со своим ведром, к ним, надписью дурацкою повёрнутым. - санитарный день!-
Ухмылялась, зубом золотым, страх наводя! - - Носом ваткой пломбированным, - По палате возробтавшей, -поводя. - Так... - Контенгент, - в наличии. - Всем
на месте оставаться! Быстро тишину нарисовали мёртвую!Муху чтоб последнюю услышала. Одеялки к подбородкам сдвинули. На грудь руки, - Ппальцы растапырили.
Вот и ладненько, - молодчики. Так с кого ж начнём?! - Погонять ветра, Кто вдоброхоты храбрый есть! Поутихли нехотя, По углам, по тумбочкам глаза попрятали.
- Знаццо нетути!? - В одночасье обессилемши? - Что ж, тогда, согласно предписания... Шла непоспешаючи, от коечки, до коечки, - от проклятий, - от шипящих
полотенчиком отмахиваясь. На подхвате следом обе девочки, дружно вногу, каблучками цокали, Не в клеёне будничный, в цветочек серенький при параде полном,
неразлучницы, - в кожу импортную каждая, затянута, - гутоперчи розовой, перчатки до плеча. - Ухватила Мотька ближнего, за чуприну жидкую, по первости,
волосёнки куда больше, чем на два дозволенные, пальца вымеряв. Заклеймила тут же, слева лоб тому, несмывайки краски красной, маркером, полосу одну, пока
проставивши. Прихвативши посподручнее, в горсть резинувую затрещавшиее, подтянула ближе, маковку плешивую. Раздувалась, - в темечко захукала, паразитов
насекомышей, высматривая. - Слюни подбери, баран, - ьчаго в пазуху таращишься. - И вторую рядом с первой красным полосу, В акурат для профелактики, проставила.
Больно рожа то срамная, богомерзкая, не иначай, с нидобитых уголовников. Ногти сгрызенные Мельком синспектировав, на пол Одеяльце, Туська сдёрнула. Подхвативши
Под коленку, ногу тощую, навалилась тельцм жилистым на заскрипевшуюю, - в ухо крякнувшего ей выцеливая. - Уттерпел, потлец, - фетра не фыппустил. Всё равно
лба половину правую, маркер чёрный, заклеймил. Не довольна Душечка сопою, оплошав по первости поперет чужой начальницей. Нушно п пылло на кишку пертяччую,
нафалившись крепше, , ф сторрону труггую кручче, зафернуть коленку фолосаттую. Фотт и пылло п счасте фсем. - Латно. - Пуст жифёт покка. Фон их вперрети
ещё, не мерряно . Обработан, - Вычищен ряд дальний, направляла лыска, и тампоны, и стопы свои, - их ряда в сторону. - Правда к Славкиным бумажкам странным,
малый интерес всегда. - А вот Михалыча, - Сына подполковничьего тумбочка, - манила. Да сидел тот коечки на краешке, ножкой спичечной, проход загородив.
- Подрагивал. - Что угодно вам?! - МАдам! - - На серьёзе полном, - голосом сорвавшись чуть. - Ляг на место! - Жопа говорящая. - Зашипела, в ухо самое,
Гордость сына подполковничьего, - бородёнку вздёрнутую прихватив. Кому сказано!? Зубом цикнувши попятилась, печенюшек сахарных крошки к пальцам поналипшие
стряхнув. - Эт с тебя козлом шибает как. Не одну видать придётся, от Эсмарха, кружечку, - у под хвост залить! Да акстись. Акстись, ни здесь! Чо опреж,
копытом дёргаеш. - Там, - Под ноги пальцем тыкнула, - Там, - внизу. В рианимации. - Но не слушал, слушая. Дрожью зыбкой наливаючись, - глаз, стеклянный
бешеный выкатывал! - А вы мне... - Инструкцию такую, предъявите! - С дозволением! - Может я... Я. Я - тогда ещё, подумаю. - Отвернулась. Хмыкнула. - жвачку
недогрызенную ваккурат в свое ведерко сплюнувши, - Наклонилась вдруг, - сына подполковничьего тельце лёгонькое подхватив приподняла, - малость самую встряхнувши
опрокинула, на него поверх в постель не завалившись чуть. И Михалыча, рукой одной придерживая, запускала в тумбочку его, другую. - Я те покажу инструкцию.
- Отыму от шчас портына выходной! - От тогда, - ты у меня подумаеш! - На слезу, всего лишь и набралось, сына подполковничьего сил теперь. Тяжести такой!
- Хватки, невозможной, лыскина клешня на нём! Не то вывернуться, - а моргать, с натугой приходилась. Да надумал! - Изловчился всё ж! Подстерёг момент удобный.
- Плюнул! Угадал! Попал без повторения, ни в халата белизну, - на кисти холеность, лягушачку! - - Отскочила взвизгнув! Топотала дробно, нос свой пломбированный,
от руки израненной воротя. Уносила осквернённую, на пороге самом, загразившись всё ж. - Ладна падла! - У меня еще папомниш ета! Шчас, психиатрычку стребую!
- Ты ещё, у мешке смирытельным, панюнисся! Али может сразу, Кликнуть чёрных ангелов?! - Эк тебя болезный-то, припадки бъют. - Колбасит как. - И чтоб мне
до процедур подмылись все! Ни одной чтоб при обходе задницы обосранной!!! - А не то дык... Мала не покажется!... Не впустую это, Не из тех дам была,
что за дверью забывают. - А ей верить если, - слова гнусного погорше, - синяка от них полученного злее, та лягушачка! - Да и нос-то ваткой, затыкала свой,
потому лишь что, - душок, от них. - Поутихли разом. Затоясь, развязки в ожидании, - секундочки считали. Не было за окнами психиатрички взвизга! И ни Лизки,
- ни врачихи, с санитаров дюжих парой. Вовсе присмирели. - Дальше-то - чего ещё? - Не понимая.

 Письмо второе
 Здравствуй Славик. Ну вот я и студентка. Учусь,
да учусь - месяц за месяцем, год, за годом. Сейчас уже полегче правда с чуток. А чего раньше было!... Страх вспоминать. - С лекций прибежишь, а дома, никогошеньки.
Словом не с кем перекинуться. - Хоть завой. Вот и наревёшься в волюшку. - Подружек нет. - Город чужой. Люди, и то не такие какие то. - Ну да знаешь что
про нас говорят, - девка, словно кошка, - приволок её на новое место, бросил, она углы обнюхала, смотришь, туда-сюда уже и замурлыкала. - Поабвыклась и
я. - Да не привыкну, - всё равно не привыкну никогда. Только здесь, понимать начала, что такое в городе быть. - - Жить в городе! - Хозяйку нашу, - комнату
с девчонками снимаем у которой, вижу, раз в месяц! - Девчонок своих, ни в постелях, тоже, по воскресеньям только. А что и про соседей говорить. - До сих
пор не знаю рядом кто? Сверху, снизу на этажах. - А с соседями, по площадке лестничной и вовсе не здороваемся, так, кивнём дружке друг, встретимся когда
и всё. - И не тянет даже, узнавать кто такие они. - Занимаются чем? - Радости, беды у них, какие?! - Помощь может нужна? А есле бЫ и знала, что нужна,
всё равно наверное не решилась предложить. - Страшная, страшная это штука, город. Танцульки там, кабаки, - поразвлечься если, это конечно, это, пожалста.
- Но чужие все. И много народу, - людей вокруг, а словно бы и нет никого. Словно бы и не люди это, а камни. И ты для них, булыжины вроде. - Заботы тойне
споткнуться б о тебя, как нибудь. - А зима, зима какая здесь Славичек! - Зима у нас сейчас. Не успеет снег первый, до земли-то долететь, как набрасываются
на него, с лопатами, с машинами, и солью его посыпают, и дрянью какой то пылят, скорей бы только, соскрести, сгрести, увезти! Словно позором, белизна его
на головы их упадёт. А знаешь, за годы эти, я и верить перестала, что белый, снег. Не видела я здесь снега белого! Сероватый, желтоватый, красноватый оттенка
любого, но не белый только! Да что снег и земли-то, собственно нет. - Камень! Камень кругом! - А в гости, - в гости, к дружке друг, ходят как?! - - Ходят
пока ещё. Но не просто так, сойтись, посидеть, посплетничать наконец, с бутылкой обязательно нада. Нельзя, - - непринято, стыдно без неё! Словно на свою
выпивку не имея, на их набиваешься! - Да что это я в самом деле. Домой вот только - только ввалилась. На улице мороз, метёт, крупа снежная с пылью пополам.
Ветер. И не ветер даже, сквозняк. - Дует. Со всех сторон продувает. А у нас, хорошо в это время. Любила я, пору эту, - погоду такую, у нас, - там. С улицы,
домой прибежишь, огонь в печке. - Руки к нему протянешь, он рыжий, добрый. Тепло. Стёкла, узорцем морозным затянуты. Синицы, в раму стучаться. - А здесь,
тоже тепло. - У трубы железной, спиной прижаться если! Но не до неё сейчас. Злющая, злющая пришла. Пальто сбросила и к зеркалу сразу. Стою, - смотрю, верю
и не верю, что не старуха ещё. - - Вечер у нас в университете был. - Политехников встречали. Знаю там, порядком одного. Без того лип, а здесь, облапил,
и орудует руками, под музыку во всю. Ладно думаю, что-то дальше будет. А он к стеночке, с ухмылачкой такой, - с шуточкой вроде оттащил, - чувиха ты, ничего.
Хоть свежести и не первой конечно. говорит Я б, на тебе женился, если б пожила ты со ной. - Вот просто так пожила. - Посмотреть, женщина какая, из тебя
будет. - Ну я и ответила. - Стены кажется, и то красными стали. - А он ничего, поскаливался. - Объездится. Объездится кобылка - говорит. Может и так. -
Может и заведено так теперь. - Не знаю. - Господи! И за что же нам! - На нас, напасть-то такая! Славочка! Как ты там! - Дела-то твои, подвигаются, как?!
20 декабря.

 - Шорох осторожный. Дверь полуоткрыта, - обернулись... - Улыбается с порога, - Ани! Парикмахерша, - кавказочка молоденькая. - - Ани, чёртики
- искриночки весёлые в глазах! - Ай нэ харашо малчыки! Ай нэ харашо! - Да чэго хозайку давэлы! Стонэт бэдная, киричит в дэжуркэ на дыванчыкэ. - ай нэ харашо
малчыкы! В атставку Лыска сабыраецца! - Сыл киричит полшэ нэт, - мочы нэкакой нэ стала! Так и сматры, голаву чэм ныбудь, разабъют! - Верили, не веруя!
- Про рты разинутые забываючи! Вестником чего, - Ани явленье, - лыски после было. - Ну так красату пажалуй станэм навадыт! И с каво бы эта нам начат?!
- Подмигнула , разом всем, - Сощурилась, взглядом беззаботным воинство раскрашенное обежав. - А с тэбэ вот Славачка пажалуй. такой запущэнный! - Такой
зарошшый ты у нас! - Ай какая новаст у мэна для вас ест малчыкы! Ай какая новаст! - Но малчу, малчу сэкрэт, - балшой сэкрэт. Валнават нэлза! Мнэ врачыха
наша, так и гаварыла. - В этом дэлэ, ты нэпанымаеш, ны чэго. Так што лучшэ, памалчат тэбэ! - Щебетала, Славке под плечи увядшие, подушечку пристроивши.
Укорачивала шевелюру где, - где лишь подправляла просто. Значит в самом деле, не обычным дню сегодняшнему! - На год раз какой, - и то не в каждый, выпадает!
- День, селлекции! А вдруг, да повезёт кому!? И придётся горе чьё-то, для посланца институтского карьеры, в самый раз! - Всё ж недаром Славка, лет десяточек,
не первый здесь. Лишь взглянувши на Ани едва, - не почуял, - ззнал наверняка почти! - Присмотрел из них, кого-то Тот. И хоть закрестил себя, давным-давно,
- ёкнуло сердечко, в горле самом, обозвавшись где-то. Ну а на других, и вовсе не гляди. Смирные лежат такие, - улыбаются, каждый в выигришность
своих копеечных билетов, веруя! Омоложен ряд один Ани. - И к другому подступалась... - Дрогнув, распахнулась дверь двустворчатая! - Силушку во всю, раздалась!
Зашагала, санитаров пара добрых молодцев, по каталке впереди себя толкаючи. Вот и не заметили когда прогулки час пожаловал. Только не было, так - не бывала
будто никогда, - оживления обычного. - Перебранки, свары очередь за первую, место в садике получше захватить чтоб. Отворачивались молча, не от санитаров,
друг от дружки, недоверием к соседу наливаючись, - конкурента в нём зачуявши.
  С подоконника заветную тетрадку сдёрнувши, Упирался Славка, взглядом в санитара меньшего. глаз
ответных подождав, - мигнул... - Ты ета чего!? - Чегойта, - а!? - ерзал, - зашипел сын подполковничий, одеяльце сползшее заскребши, Удивляло, - прежнего
по боле, раздражало их, желанье странное, - зачем хотел! - Шанса, может быть единственного, мимо. Увезут сейчас, - а Он... - Тем временем, возьми да и приди! Поглядит, повертится
туда-сюда, да и выберет, другого, подберёт пожалуй! -
 Позади палата вдруг короткая такая! Коридор, веранда,
спуск пологий. - Обдавала! - Запахнула камня зябкости, давящей после, тепла, - света добротой внезапной! - Воробьишек, перепалкой беззаботной оглушив!
И нельзя не улыбнуться, - лета буйству, пьяному навстречу! - Облачку сомлевшему, хотя бы взгляд не подарить! - Юлечки улыбка, из за поворота, - бровки
правой, удивления надлом. Как же это Славик, - ай-я-яй, - снова опоздал? Всматривался, настороженно в лица её тревогу притаённую,, в скромность необычную
причёски, с ленты проблеснувшей
  струйкой золотой. - Что же ви бузытэ, малджыкы?! - Нэ хорошо. - Погрозила пальчиком, Ани дразня, - Нэ харашо!
- - Вечер добрый, Юлечка. - - Придержал, - ручку вниз скользнувшую, остановил. Серебра червленного, перстенёк тонюсеннький, от подружки ведьмы ей в наследство
здесь доставшийся, Взглядом зацепив - не понимал. Зла пророка, - гада черного, за собой к чему, везде таскать. - Чего было, чего было!- Хлопнула в ладоши
к груди их прижимая. - Как вскочит к нам Лизка! Красная, при красная! - Злющая при злющая! Посреди палаты встала, - подбоченилась, всё, кричит, - кранты!
Допрыгался! Знаешь Славик. - Говорила, документы оформляют на Михалыча. - Ну, туда... В сторону аллей кладбищенских, - корпусов психушки в сторону Лесом
подступавшим отгороженных кивнула. - Будто бы отправят на совсем его. - Правда это? Да? И нам, всем грозилась. - Языки чтоб прищемили. - Суетливо, с пальца
безымянного, перстенёк зрачком рубиновым мерцавший - сдёрнула, в коробок, с мелками разноцветными, змейку чёрную в сердцах швырнув. - Жалко будет... -
Такой добрый. - Всё конфетами, угощал. - Вздрогнул отодвинувшись. Не чудилось, - успел уже, из перстня логова, беды новые накликать сумеречный бес, В тишине застывшей, надрывалась, взвыла снова, у ворот запёртых
их обители, - труповозка, немощь скорая, болью лютой, в страхе чьём то буйном, захлебнувшись. Закрестясь неистово, шептала разом побледневшая, Господи,
прости нас грешных. Господи, спаси и сохрани. - Отвернулся молча, Только б снова, в заплескавшийся - безысходный ужас глаз её распахнутых, не угодить.
- Господи прости нас грешных! Господи прости спаси и сохрани! Чтоб поплыли снова возвращаясь нехотя, в мир от них отрёкшийся, - в мир когда то за стекла
больничного прозрачностью упрятанный, - как в последний, - самый первый раз. Вдоль ограды из Кустов мохнатых, шторка плотная, - Разноцветье пёстрое поляночки,
лета позднего теплом медовым напоённое, - вечером, теней сиреневых длиннёная настороженность. - Чур красный, красный мой! - Я первая, сказала. - Ну скорей
же ты! Скорей! Выберет сейчас! - Отмахнулся не взглянувши , даже. Разве до того сегодня? А вообще то, вон тот бледный, из цветочков, самый подзаборный,
никудышний самый весь по мне. И споткнулся, взглядом цепеневшим в тьмы сгустившейся осколок впившись! Палыхнуло! Памяти глубины потаённые покинув слов
казалось навсегда забытых в строчки собираясь. Ночи над полянкой вспугнутый посланник. Чёрной метки жребий брошенный, над чьей судьбою кружит мотылёк.
Чим надеждам больше не сбываться, жизни чьей положет он предел. Господи! Прости мя грешного! Прости и сохрани! Медлил тот. Тянул танец линий ломаных, разноцветья
пёстредь блёкшую перебирая. Круг. - Ещё кружок. - Прежнего затейливее, шире. На мгновенье , может быть ветвей сплетавшихся в причуду веруя, отпустил,
рогатого оленя высмотрев, - снова взглядом заметавшимся поймать не смог. - Вот и всё. - Прошелестело, губ её, и не коснувшись словно. - Что, задумал? Можно.
- - Я? Я ничего. А обрек, он где? - Птичка... С ветки. - Так вот, - Раз...! - И ничего. - - Съели. - Проблеснувшую, едва заметную улыбку стёрши, - зачеркнула,
небо пальчиком. - Знаешь, - у меня, - там... - Там, - когда-то... - Клёна за листом, завявшим потянулась. - Там ещё. Кукла, была. - Хорошенькая такая.
- Хорошенькая. - Ну совсем, человечек маленький. - Мария, кукла. - Гордячка. И вот, забыла я её. - Во дворе. - В траве. Может на минуточку одну оставила.
- А здесь, трактор, откуда не возьмись. - Переехал. И осталось, - Лоскуток голубой. - Маленький такой. - в ладошку, платьица осколочек. А я не верила.
Ночь не спала. - День проплакала. Всё, назад её, требовала. Нервничал. - Вокруг зашарив, злился больше всё! Не было карандаша! В палате бросил, или по
дороге где-то обронил. Выхватил не глядя, из протянутых! Строилась! - Застроилась задача! Год не первый бился над которой! К знаку знак! Ума почти без
напряженья! Хоть не проверял, - уверен! - Так! Так! Так должно! Вот за часов работы ярость, без оскомины, без устали, - и полюбил, прогулок дни! За дух
их вольный! За простор, без стен давящих! За обман недолгий, сил, здоровья возвращенья! За порогом, оказавшись чуть, не спросивши понял, - не было того.
- Отвернувшись, дулись молча, друг на дружку, перелаяться промеж себя поспев. - Ждали всё ещё. Надеялись, - стрелки равнодушные кляня. - Вот и вместо света
верхнего, - вечернего, - синего, - ночного полумрак вокруг. Всхрапывал, вздремнувший кто-то, - остальные, молча порешили про себя, - завтра, быть тому,
- обмануты сегодня в чём! Славке ж, от тетрадочки его, не отступиться! Ни минутки, из удачливости дара, не хотел терять! Вглядывался до слезы, в бумаги
переменчивость, гнал! Гнал!! Гнал!!! Да ошибся. - Раз, - другой, в игреках, иксах своих запутавшись. Словно глаз чужих, непрошенность сбивала. - Двинул,
- зрачка краешек, - вёл палаты в сторону... - Да споткнулся! - Пальцев дрогнувших неверностью, про тетрадки тяжесть, забывая! - Затаился, беленький чужак
у двери, - взглядом цепким, Славкин заметавшийся перехватив. Рядом. - Возле. - Койки скрипнувшей на краешке. - Шелестел тетрадкою его, с пола подобрав.
- Похмыкивал. Непонятную на тумбочку. - В сторону, бумаг поверх крест накрест красным перечёркнутых. - Нус!...- Скалились, на дружку друг! - Язык выманивал.
- Всё в глаза, в глаза заглядывая, не известно выведать, что, - собирался! Вниз лицом его потом! Пальцами жестокими, мял позвоночник! - Боль пугающую выкликая.
- На спину опять. - Сидим? Нет, нет, - не надо. - Снова за тетрадкою его тянулся. В дату на строничке первой всматриваясь, ногтем подчеркнул - Прикидывал.
. Не понравилась. На место возвратил. Что ж... Операция, - не пикничёк конечно. - Да и несколько часов глубокого наркоза - не подарок, - но... - И неотвратимостью!
- От глаз! - Руки приподнятой дохнула! словно бы безчувственный уже распластан, Славка перед ним! И не молоток резиновый, сжимают пальцы, - а ножа блеск
без учасный занесён! - Морщился. - Кривил улыбкой, рот свой на того. - Я же, не зверушка ваш пока, за нумером, - и... - Хорошо! - Вставал, железноглазый!
- Мне, пора! А вы! Вы, думайте. Завтра в три, отсюда санитарный будет. Всё договорено. Решайте. - Уходил! - Руки прощаясь, не подав. - Во встречи продолжении,
- уверенный такой. Его, с бессонницей привычною, на едине оставив. Когда врывается, сквозь глаз распахнутость! - Сквозь лет недвижных, пустоты провал!
- Теней полузабытых, суета.

 Письмо третье.

 Ура! Ура! Ура! Всё, всё, всё когда ни будь кончается! И в кармане ещё целый рубль, и впереди ещё три дня, но
в другом кармане билет. - Ну да ладно, постараюсь по порядку. Все эти экзамены, дипломы лучше не вспоминать. Потому что не вспомнить даже. Кошмар. Кошмар,
Кошмар, кошмарики! - А вот с распределением, здесь уже был цирк. - Настоящий, - натуральный цирк. Мы, по эту сторону дверей дрожим, - они, по ту, за столом
дружке друг, аникдоты рассказывают. - Смеются. - Довольны вроде чем-то. Да вот выходит, Ниночка Шатова, милочка наша самая, - сама как картиночка,
- а на глазах слёзки. - Ох Славик, - видел бы ты эту Ниночку! Такая прихорошенькая, - на первом курсе, ребята с других факультетов, посмотреть чтоб только,
прибегали. - здесь, ни на кого не глянула, - дверь не прикрыла и бумажкой, что в руке, то на меня, то туда показывает. - Давай мол, - очередь твоя. -
Захожу, ни вдохнуть, ни выдохнуть не могу. Посреди комнаты остановилась, - а их там, - преподавателей двое, - шеф наш - и ещё незнакомые. А шеф наш, -
дядька призабавнейший. Сам весь лысый, - усы рыжеватые, а здесь ещё при очках, - без пиджака и рукава у рубашки, до локтя подвёрнуты и глаза у него, -
один дальнозоркий, другой близорукий. Так что когда очки на нос посадит,- левый глаз больше правого становится. Да не до смеху мне. Думаю если Ниночку,
которая деревню на картинке только видела, а молочко из пакетов добывать приучена, в глушь такую упекли, чего уж там про меня говорить. - А он этак пальцем
приманивает. Поди -ка, - поди -ка голубушка сюда. Подошла. Но к самому столу боюсь, - за метр примерно стала. А он, ничего, - улыбается. Вышел, поздравил,
- куда распределятся будем, спрашивает. - А я возьми да и, куда можно, говорю. Он улыбнулся, - список ко мне повернул. Я то толком и рассмотреть ничего
не поспела, вижу, гороДИШКА наш и место, одно одинёшенькое. Ткнула пальцем туда, - а у самой, язык отнялся. Уставилась под ноги себе, слышу только, перьями
заскрипели. Покосилась на шефа, а он бумажку, - - направление протягивает и не улыбается почему-то. - Что ж, говорит, - желаю успехов. Как оттуда
выскочила и не помню. - А потом, вечер выпускной. - Натанцевались, - напелись, - наплакались. - Под утро уже, гурьбой всей, на автобусе к озерам прикатили.
Какое озеро недалеко здесь есть! - Почти как наша. - Точь в точь почти. - Сосны весёленькие, загорелые. - Ива, ветви в воду опустила. И заливчиков столько...
- Берега нет как привыкли мы, - берег понимать. Заливчики, - заливчики везде. Дымка. - Тумана клочки, солнце из за леса выкатывается. Девчонки с ребятами,
купаться разбежались, разбрелись. - А вода, тёплая такая, - ну видно, тёплая она. - И лилии везде. - Только без цветов. - Листья одни. Но громадные, -
кажется ступай по ним и не утонешь, под воду не уйдут под тяжестью твоей. - И показалось не стала, лет этих между нами. - Рядом, - - позади ты! - Руку
свою сейчас на плечо, - - на волосы положишь мои. И прозевала, первый цветок. - А вот второй, - мой, - наш был! - Сначала, кулачок, тугой, тугой, - маленький
такой, - вздрогнул, подался, - на пальчики узорные разделившись, - и сразу почти, из середины откуда-то, в трещинку, - в щёлочку, а потом вверх, вверх
выметнулось словно пламя белое, - - будто взрыв, беззвучный! - И раскрылась. Распалась, - на лепестки, в корону превращаясь. - Наверное короли когдато
носили такие. - И поверить в чудо это, невозможно. Что из двух цветов всего лишь оно. Белого - и золотого. - Не увидишь если. Над ними стрикозки повисли,
малюсенькие, со спичку. Зелёненькие, голубые, коричневатые. Крылышек вместо искорки проскакивают, - словно воздух загущённый чуть. И откуда такие они?
Может ночевали в цветках дворцах, для них словно приготовленных. А потом. - А потом. - Почему ты не пишешь?! Славик! - Сколько же можно так?! Ну, виновата
если, - виновата, прости. Но не молчи только! Шестое июля

 И была, - ночи отсекающая тьма пред ним! - И была, - жизни прошлой, притяжение за ней! - Оленьки,
- полу забытою улыбкой, проступала, - Гнал которую, бессоницы мученье преодолевая. Снова, не умел. - Не смог, - взгляда. - Голоса. Волос прикасновенья
аромата, разбудить. Задрожал. Пугался, потом леденящим залит! нижнюю из трёх тетрадок потрошил! В первый раз за лет десяточек последний, - Оленьку, из
под бумаги плена. - Улыбалась, в пальчиках его, взгляду жадному, своим навстречу потянувшись! - И сладок был! - Акаций дух. Будто только-только, - губ
её, к цветам прикосновенья терпкость. - Смех остановленный! Рук безрассудство! Падали, слова в горечи осадок, выпадали. - Словно с губ её, ту горечь собирал себе.
- В себе оставить навсегда.
 - Вздрогнув, нехотя померк ночника дремоту нагонявший глаз. Сон оборванный когда то продолжая, из окна меж не прикритых
штор, лунная дорожка к двери раскатилась. Медленно её по краю самому, пола не касаясь вроде, черного черней три чёрных ангела словно тени, друг за дружкой заскользили, пальцем
тонким фонаря карманного, в трафареты коек в изголовьи закреплённых равнодушно тыча. В тишине густевшей, ужасом палату заполняющей, Тронул, - Славку, через
узенький проход, ангел МЕНШИЙ достаВАл. Странную такую отнимая, опрокинул. лучиком тонюсеньким пошарив, В строк узор короткий всматривался. Молча, мЕЖ
оДЕЖД укрыл. Без слова отвернулся. Нет, не верил. - Верить не хотел, что ещё бывают вот такие для него. К середине койки оттесняя, Чуть покачивались, палыхали
кипятком наполненные грелки у лица. из проходов узких, тьмы скопившейся мрачнее, нависала пара здоровенных ангелов. Только бы не заорать когда начнут.
До отключки как нибудь да дотянуть лужу под себя не напустив. Им чего, вниз потом в реанимацию уволокут, на отмочку в ванну с ледяной водой закинув. Хочешь,
сразу сдохни захлебнувшись, - хочешь погодя в пневмонии лютой догорай. Наклонился ангел менший вдруг. Узнавания внезапностью срывался, водопад волос в
лицо! Где щека к щеке. Где шелестящий шепот.
 Как мнэ болно. Славык, ты ещо нэ понымаеш, что такое бол. Отшатнулась! Резкий по глазам распахнутым, по зрачкам
расширенным беспощадный свет. - Страшно? Это хорошо. Выжу что узнал. Это хорошо. прошуршала несколько листков тетрадных, по его постели разлетевшись.
Распэчатку собэрэш потм и молытся будэш на мэнэ, как на мамочка родной , который жызн дарыл. А тэпэр смотрэт. Смотрэт суда. Лучик беспощадный соскочил
с него, сына подполковничьего в бороденку пегую шмыгнув. Ждом чэго? Нэ выдытэ мужчынэ плохо. Лыхорадка бъет. Совсэм плохой. - Нет уже амбалов рядом, над
соседом бессловесные нависли. Морду мнэ нэ воротыт, и смотрэт суда. Крэпко помнит накрэпко. На жизн всу до дна послэднэго, помныт доброту мою. Гулко бухнули
Михалыча по ребрам, - всхлипом булькающим отзываясь, заходили грелки с кипятком. промеж ног потом, по животу запавшему с оттягом молотили оба ангела. -
Я небуду больше! Я хороший! Верещал нагой живою вздрыгивая сын подполковничий, словно зайчик им в саду среди зимы когда то недостреленный, добивал которого
ружья прикладом. - Я не буду!... - Хорошо, - ужэ повэрыла. Перегнулась. Выдернула из под головы его парикмахерша подушку. Поверх бородёнки бросив, угнездила
зад свой поудобней. - Всэ, работаем.
 Разгорался новый день! - Голосом не Ладушки , - другой сестрички пришагав. Вновь окошки настежь, нянькин веник, утки,
кашка, чай вприкуску! - Разом вспомнили, красный день! Ни субботка, воскресеньеце, все уколы на потом отложены, не заявится сестра-физичка с муженьком своим.
На прогулку, сразу после завтрака! - Да задвинут Славка, очереди в кончик самый, за  вчерашнюю, бессрочную гулянку. Отвернулся только бормотанью их ворчливому
в ответ, Беспокойным взглядом, между клеток койки опустевшей, глаз стеклянный подполковничий с пола пыльного недобро зыркающий, зацепив. За листки Ани
оставленные принялся. Разбирал неспешно в аккуратные колонки всматриваясь. Вот он первый, титульный. Выравняв, пониже следующий наложил. Ф.И.О. Так, понятно.
Имя. Отчество. Фамилия. Дальше личный номер, Даты выбыл поступил. Заключене. Номер места и аллеи, а последняя колонка без определения, только возле каждого
почти с двухбуквенной пометкой. КР. ЗХ. Перебрасывал листочки зачастую в незнакомые фамилии вглядываясь. Вздрогнул где то в середине самой натолкнувшись,
- под расписку, - спец учреждение. Есин Павел николаевич. Года с три назад, сдвинулся мужик по буйному, с воем воплями битьём всего до чего добраться смог.
А пока скрутили санитары набежавшие, своего соседа Федьку Бублика за храпёж ночной придушил почти. Обколовши их по быстрому, сволокли кого в психушку,
а кого в реанимацию. Оба, словно сгинули. Тройкой строчек ниже глаз царапнуло, Бублик Фёдор Павлович. Пневмония - заключение. - Бэ - аллея, место 38. Без
определения в графе З.Х прописано. Зазнобило Даже, передернуло. Как же сразу не дошло? Не допёр с чего? Ну конечно же К. Р. кримация, а З. Х. - захоронение.
Пальцами заледеневшими тосова л листков колоду тощенькую то и дел в веер разворачивая. Вслушивался в слов её пластинку - надоевшую. - Каждый дэн молытьтся
будэш на мэнэ, кагда паймэшь. Стоп! прижал мелькнувшее меж пальцами. Выдернул листок с таким знакомым Ярослав. Ну конечно же его фамилия. Дальше, дальше
взглядом суетливым заспешил Дата поступления заполнена, выбыл Дата тоже самое. Сколько раз не отворачивайся, снова к строчкам возвращаясь, всё равно Вчерашним
днём проставлена. Заключение. Сердечная недостаточность. Графа последняя - К.Р. Господи, помилуй и спаси! Мя и душу сына подполковничьего, койко место
вновь вчера на скорой немочи прибывшему, вместо Славки уступившего. Вертонулась вдруг в дверном проёме, Маргаритина нежданная мордаха. Покрутила носом,
по палате шаря - - - и к нему. - Отчирикался. Атпелась пташка пташечка! - Не признал!? - К тебе. - К тебе! - Надвигалась, бегунком помахивая! Нависала
подбочениваясь. - Всё! Пад нож! Ну, чего ж за нами числится? Тэкс...- библиотека. Ганчаров, - абыкнавенная история. - А!? - Перегнувшись, не глазам, руке
поверила. - Простыня, подадеяльник, наволочки, - штуки две. - Прихватив вприщур, ощерилась. - Ишь ты, - баарин. Снова коготь тусклый по бумаге скрёб. И
костюм, прогулачный. - У наличии. Ага, о! Взвился разом палец скрюченный, буковки разбросанные бросив собирать. Во, бельё! Комплект, насильное! - Потянула
одеяльце, - вглядывалась! - Всё при нем. - Не выдержал, Оскалился. отпугнуть подобием ухмылки пробуя. - Просипела зубы сквозь, Тапки и халат, па прочерку.
- - Отступала! - Пятилась! Разом вся скукожившись, глазом левым, за бумажкой, дёргала! И ни сном ни духом про такое! Всё ж до ниточки перетрясла! - откуда!?
Нож! Один! Столовый! С подоконника, Из за занавески выцведшей тянул. - Выхватила, - Славке бегунок подписанный взамен. - Руки бы, почаще мыл. Вон, шнур
шторный весь, - заездил как. - В бледность крапчатую прямо, рассмеялся! Хохотал, по коечке катаясь. До одышки, хо хо тал! Мести Маргоритиной, - ни чьей
уже, не забоявшись. Час, за ним другой сошёл, в комнату из садика не возвращали никого. - За минутной стрелкою прислеживая, злился больше всё. - Не хотел,
не мог он просто так, не простившись, - с Юлечкой не повидавшись оборвать. Наконец, шагов знакомых тяжесть. Ухмыльнулся Славке, косоплечий санитар с порога.
Коридор, веранда, - вниз скорей! Скорее к свету! К дня теплу зовущему навстречу! Будто бы вчера, - но как давно. Невероятно как! Ночью, утром лишь одним
разделены! Но и миры, от этого, тот отделён уже! И жизнь, от этой, та, отлучена. Здесь. - Конечно здесь. Пограживала пальчиком, - да не сумела всё ж, за
суетой его растерянной, - слезы мелькнувшей проблеск притаить. - Уедешь, - и забудешь
нас. - Утро, - в полдень. Солнце, в упор! Ромашек в лица загорелые смотрелось! Лениво, - нехотя совсем. Ковали, счастье, кузнецы кому то.
Но не смогла, сегодня как всегда,
 за голову забросив руки
 меж облочков застывших в неба безмятежности забыться.
 Ресниц в колодец заманив, звезды луч будущей перехватить.   
 -Откинулась.  За голову забросив руки, устраивалась поудобней, меж облочков застывших в неба безмятежности забыться
пробуя. - Но не смогла, сегодня, - как всегда, за пелены его белёсостью, звезды луч будущей перехватив, ресниц в колодец заманить.

 - А знаешь, я
догадывалась. Встанешь ты! Не могло - тебе, не повезти. - Скользнула взглядом по лица недвижной, солнышком не покорённой бледности. - Всегда приходят.
- Возвращаются те, ждут кого. - И ты. - Твоя вот очередь теперь. Молчи. - молчи! Так должно. - Так надо было. - И если ни тебе встать! То? - - Клонился
к ней, на локоть опираясь, - ловил губами, пальчиков скользящий холодок! - Ля Ля ля ля. Тю тю тю тю... Ну! Нализались?! Амба! - - Таилась Маргарита в головах.
Тянула? Дёргала каталку Славкину! Рук, беззащитность разрывая, пришлёпнула, своею, по его руке. Шутливо вроде. - В самый раз! Опала. - Опрокинулась та!
В сторону поплыло Юлечки лицо! - Держались словом, за прощанья слово! Цеплялись, взглядами, за взгляд. - Пока Оборвалось! Всё разом! Листвы, в поспешный
промельк обернувшись! ------

 Письмо четвёртое
 Здравствуй Славик. Незнаю с чего и начать. Пишу и рву. Рву и опять, сначала всё, столько за годы эти наслучалось.
- Да по порядку лучше. - Так не лучше есле, то чеснее покрайнемере. Только потерпи, - не суди меня на середине, до конца, потерпи. Что же, было потом.
Потом, было что? И руки были! Но не твои! И губы были! Но не твои! И всё, было! Что с сестрой нашей, бывает. Быть Должно. И несчастные, разнесчастные мы,
потому что желанья наши, инстинкт наш! Рассудка, воли сильней! И горе, злосчастья отсюда всё. Или просто время замуж подоспело. Вот и не упустила своего.
Вот и поженились мы. - Обвенчал нас кустик тот способом таким. Ну да ладно. В деле этом, правый, - виноватый кто, не искать, не ворошить лучше. Оба хороши.
- Да мужик ведь! Мог бы, местом и другим подумать. Видел же! Минута какая для меня. Вобщем, домой, к маме, вместе с ним приехали. Боялась я, наказал он
меня. Будет, маленький у меня. Забоялась, без отца ему, как и мне придётся! - Домишка наш, задряхлел. Крыша скособочилась както. Мама ничего, бодренькая,
- улыбается и плачет сразу. Дома я почитай года три небыла. То строй отряды, то на стороне подработать нада. - Степендия сам знаеш какая. Не разгуляешься.
Мать что , - слава Богу без помощи моей перебивалась кое как. - А девчёнки, щеголихи, одна перед одной. - Мордашкой не обижена правда, -- жаловаться грех.
- Но, приодеться тоже хочется, - тоже нада. - Замухришкой кому, охота. Ну вот вроде и оправдываюсь, а какие здесь оправдания могут быть, - есле знаю, что,
мама меня, больше чем себя любит. - Больше чем, себя. - Зажили. Он на новое место, перевод как то оформить сумел, - через третьи руки смог как то. - Для
него это, понижения, вроде было. Дали нам комнатку сразу почти, - зажили. - Но Славочка! Ведать про такое не ведаеш, думай, не надумаеш! Днём, - с ним
налюди, не могу! - Стыжусь! А вечером, - спать укладываемся когда, кровати в уголок забьюсь, в калачек, в узелок от страха свернусьь, смотрю, смотрю как
раздевается он. А потом своего, - законного, домогаться начинает когда, реву, голосом дурным ору! Так что силком ему приходится почти. Сразу, раньше думала
потому так у нас, что старше на много он. Что стесняюсь я с ним этого всего! Время пройдёт, стерпимся, - стерплюсь как нибудь. Да куда там! Дальше, больше.
- Днём дома когда, одна или с ним, всё равно, вздрагивою, от стука, от звонка каждого. Всё кажется мне, вот сейчас откроется дверь - и ты за ней! Ты, войдёш.
И чтоже я отвечу тогда тебе. Как же в глаза то твои, смотреть стану! - А ночами, того хуже. Себя, - Вами между делить. Тело, ему, служит, - а душу, ты!
Ты! Ты не отпускаешь!!! Всё мне кажется, не он рядом, ни его дыханье слышу за темнотой, а ты! Твоей руки, касаться могу. Язык наш, враг наш. Знала б есле,
что видиш строчки, эти, письмо моё, в руках твоих, силушек бы, никаких писать! Вобщем, во сне, или в минуту, дурную, бабью, сорвалось, - вырвалось из меня
имя тваё! Встал. Свет, включил и пошло. - Орал. Слюной брызгал. Ногами топал. - Руки даже, в ход пробовал пускать. - Осень, Славик у нас. Бабье лето. Небо,
синее - глубокое, паутина плавает. Тихо. Тополя за окном, золотые, тёплые. А ночи, ледяные! Колючие! - Обман всё! поКончить бы, быстрей. Только зима скоро.
- Зимы я Славик боюсь! 2 октября.