Война и мир. гл. 2-1-15

2-1-15

Сказать просто «завтра», сдержать тон приличья,
Нетрудно, когда ты у злости в плену,
Но как сохранить притом графа величье,
Вернувшись домой, было трудно ему.

Увидеть родных всех, признаться в «отваге»,
И денег просить — не имеешь ты прав,
Когда ты по глупости весь, как в «клоаке»,
Ведь честное слово отцу он отдал.

Две тысячи взял на своё всё веселье,
И больше не брать обещал он отцу,
Но как объяснить своё это безделье,
Под сил лишь явному в том подлецу.

Ещё все не спали, пришедши с театра,
Поужинав, сели к роялю они,
Влекомые все той любовью азарта,
Заполнены ею у всех в эти дни.

Как только Ростов вошёл в залу, к роялю,
Его охватила «погода» любви,
И Соня с Наташей, той ролью играя,
Под музыку чувства бурлили в крови.

И эта погода царила в их доме
Всю зиму и даже и раньше, когда
Ростов пред войной обещание Соне
Дал с чувством надежды, что будет жена.

А Сонины чувства уже постоянны,
Давно она в Колю была влюблена,
И бал, и отказ их согрели так явно,
Она просто Колей всё время больна.

Денисов сидел у рояля, играя,
К стихам своим музыку он подбирал,
Своим хриплым голосом пел, сочиняя,
«Волшебницей» этот стишок он назвал:

«Волшебница, скажи, какая сила,
Влечёт меня к покинутым струна;м,
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!»

Пел голосом страстным, бросив взгляд на Наташу:
— Прекрасно, отлично! — кричала она,
Он словно восторгом наполнил ей душу,
Наташа так женственна, что Васю влекла.

— А папенька дома? — спросил хмурым взглядом;
— Я рада, явился мой брат, наконец,
На всех он смотрел, как отравленный ядом,
Гусар, дурака он присвоил венец.

— Денисов твой сделал мне словно подарок,
Остался у нас на ещё один день;
Ростов подсел к маме, он был очень жалок,
Всем видом казался он будто бы тень.

Из залы всё слышались смех и веселье,
Наташу просили все что-нибудь спеть:
— Прошу вас, Наташа, явить всё уменье,
Хочу баркаролу услышать, узреть.

Графиня взглянула на «бедного» сына:
— Так что с тобой, Коко, лица в тебе нет?
— Да так, ничего, тот мой «друг», как скотина,
Достойный семьи получил он ответ.

«Куда мне деваться», — опять пошёл в залу…
Там Соня включилась с роялем в игру…
«Погибший, бесчестный, презрения мало,
Я сам себя даже сейчас не пойму!»

Он мрачный ходить продолжал в этой зале,
Порою бросая на них беглый взгляд,
Он как бы в семье теперь будет в опале,
Он как бы подсыпал в семью просто яд.

Но Соня чутьём угадала несчастье:
— Николенька, что с вами? — взгляд вопрошал,
Она не могла представлять своё счастье,
Когда он, любимый, так чем-то страдал.

Но не подошёл к его боготворящей,
И также нервозно продо;лжил ходить,
Наташа и та своей чуткостью вящей,
Заметила тоже несчастный в нём вид.

Но ей было весело в эту минуту,
От горя и грусти была далека,
И не пожелала вникать в его путы,
Смотрела на это всё — не, как всегда.

Она же готова была уже к пению
По просьбе любимого ею дружка:
— Ну, Соня, — сказала она с нетерпеньем,
И вышла в средину, и такта ждала.

«Чему она рада» — взглянув на сестрицу:
«И как ей не совестно — плохо же мне,
Как могут они все сейчас веселиться,
А я оказался в постыдном мне дне».

Наташа взяла уже первую ноту,
С улыбкой полился весь песенный звук;
«Ей петь так «приспичила» эта охота,
А мне как избавиться от моих мук»?

Наташа уже в эту зи;му запела,
И было серьёзно всё с ней в первый раз,
Денисов толкнул её на; это дело,
В восторге от пения был и сейчас.

А голос — прекрасный, но он не поставлен,
Так все говорили, как он замолкал,
Когда он звучал, то был чувством приправлен,
Тогда говорили, что голос блистал.

В нём соединялись нехватка искусства,
Нетронутость, девственность, ра;складка сил,
Зато в нём рождалось уже много чувства,
И бархатность слышна, настолько был мил.

— Что ж это за чудо? Какой голос чудный!
И что с ней случилось, красиво поёт,
Скорее всего, у неё он природный,
Свободно, от сердца, так славно идёт.

Он вдруг, на мгновенье отвлёкся от долга,
Его покорила Наташина страсть,
Но это мгновение длилось не долго,
Оно ему было совсем, не как в масть.

Он — весь в ожиданье последу(ю)щей ноты…
Несчастье и деньги, и злоба, и честь,
Всё в нём промелькнули подобно там «рвоты»,
Включился он в пенье — как прошлому месть.

«Что стало со мой в эти дни пребыванья,
Веселье и карты — так всё это вздор!
Сестрица поёт — это сверх ожиданья,
И, боле того — это сверх пониманья,
Моя же вся жизнь здесь — так это позор»!

И он, подпевая, взял с нею «si» ноту,
И сам удивился, что смог её взять,
Счастливым он стал от той новой заботы,
Что смог, хоть на время, несчастье унять.