Разводное письмо

- До свидания, Валентина Петровна! Удачных Вам выходных!
- Ну, наконец-то ушла, - подумала Надя, защелкивая дверные замки. Вот так придёшь на ночную смену, и  дома за день накрутишься, а тут она со своими наставлениями, ни как домой не уйдёт.
 
  Надя на первый взгляд красивая и ещё молодая женщина с улыбчивым лицом «официанта». Но, если присмотреться,  из-под длинной чёлки, прикрывающей глаза, можно заметить глубокий и скрытный взгляд с каким-то не добрым отблеском.  Работала она оператором на небольшом предприятии, но очень в ответственном месте. Её обязанности были на первый взгляд очень простыми – следить за монитором с показателями приборов давления, температуры и еще каких- то параметров. И если что-то выходило за допустимые пределы,  Надя звонила слесарю-наладчику, толстому и неповоротливому дяде Толе, приходившему в ночную смену как будто отоспаться. При этом считается обязательным принять на грудь 200 граммов «фронтовых» и выкурить полпачки дешёвых и жутко вонючих сигарет. Где-то в цехе есть еще дежурные рабочие, но Надя, закрыв дверь на замок, в свою ночную жизнь никого не впускала. В дневную же смену всё с точностью наоборот. Туда-сюда снуют люди, шумно и суетно, а вот ночная – это как отдушина. И деньги платят, и одним глазком следишь за монитором, а другим можно и в соцсети.

  Проверив все показатели и записав в дежурный журнал, Наденька принялась пролистывать в телефоне новости друзей, при этом прихлёбывая чай с пряниками.
- Вот же Нинка! Всё жалуется, что денег нет, муж пьёт, а сама опять на моря укатила. Вот же коза! – возмущалась в своих мыслях Надя. – И эта туда же! Ни кожи, ни рожи, а фотосессию устроила. Подумать только, в полях да в люпинах. Курица недощипанная. Тоже что ли сходить? Надо подстричься, волосы окрасить. Или нет… Может платье купить? Да какое платье, если мой-то - скотина этакая! Разводиться надо с ним! Сколько можно терпеть? Каждый день скандалы на ровном месте. Придём домой с работы, а там ужин готовь, да уроки делай. Ори не ори, в комнате закроется с парнями и не выходит. Всю глотку за вечер проорёшь, а он и ухом не поведёт!

  Вдруг в дверном замке что-то заскреблось и щёлкнуло. Надя чуть не подавилась пряником. Кто это такой наглый решил её потревожить? Дверь открылась и на пороге, как ни странно, появилась улыбающаяся тётя Паша со шваброй и ведром в руках.
- Ой, дочка, напугала тебя? А я думаю, чего тревожить, вот на вахте и сама ключ взяла. Дай-ка я у тебя тут быстро приберусь!
- Ну, тёть Паша! Ну, Вы и даёте! Напугали до смерти! А Вы чего это по ночам полы драите? Вы же у нас в первую смену всегда, - откашлявшись, просипела Надя.
- Дак вот, дочка, Петр Иванович комиссию с утра какую-то ждёт. Очень просил марафет навести. Вот и навожу парадность. А потом в слесарке у Толика нашего маненько и вздремну.
- А мне что-то про комиссию Валентина Петровна и не сказала…, - растеряно пожала плечами Надя. - Ну, ладно! Давайте-ка я Вас хоть чаем с пряниками угощу. Вы же и не ужинали поди-ка?
-Вот спасибо, дочка! А то у меня уж и кишки к хребту прилипли, - рассмеялась тётя Паша.

  И вот уже снова недовольно зафыркал чайник, плюясь кипятком, а свежие пряники щедро сложились в шоколадную пирамидку на импровизированную скатерть белоснежной салфетки. И как водится за чаем, неспешно потекла тёплая беседа, с прихлёбыванием и причмокиванием, подогреваемая кипятком, окрашенным чайным пакетиком.

- Что–то, дочка, смотрю ты какая-то заполошенная. Да и глаза, как у собаки завывающей на луну.
- Да что Вы, не могу я ни выть, не плакать. Вся ответственность на мне. Дом, дети, работа. Мой – то совсем мне не помогает. Придёшь домой, орёшь, орёшь, а ему всё нипочём. А как выходной, так пацанов забирает, и в лес едут. То грибы, то ягоды. То рыбалка у них. А зимой и вовсе не вижу их. В тайгу ходят. А если парней простудит? Или случись чего? А тут дом решил нам новый строить, так вовсе домой приходить стал только спать. Я ему и скандал, и условия выставляла, а он как будто не слышит меня. Всё, вот точно решила! Развожусь я с ним!
- Ой, не пыли! Не пыли, девка! Давай-ка мы сначала с тобой разводное письмо напишем.
- Какое такое еще письмо?
- А вот такое! Напишешь все решения предстоящих проблем, с которыми тебе придётся столкнуться после развода. Жизнь не заканчивается разводом, и ты должна понимать, как ты будешь жить. Развестись не долго, а жить-то тебе ещё ого-го! Да и баба ты ещё молодая да видная,  вдруг ещё кого и найдёшь.
-Да зачем оно, письмо-то это? Что я так не понимаю что ли?
- Нет, девка. Это ты сейчас хорохоришься. А потом обижаться только и будешь. А с обидами жить – одна маята. Давай, пиши! – решительно приказала тётя Паша и, неожиданно вырвала лист из журнала с записями показателей и  положила перед Надей, заботливо смахнув со стола крошки.
- Да вы что творите?! Это же подотчётный и пронумерованный документ! Еще и комиссия завтра. Что я скажу?
- Пиши!
Не знаю почему, но Надя, неожиданно для себя как-то обмякла и, выдохнув, взяла карандаш.
- Так! Пиши, я – такая-то такая, обязуюсь. Растить детей сама, ничего не ожидая и не требуя от своего бывшего супруга, так как, у него, возможно, появятся другая жена и дети.
- Чтооо?
- Пиши! Всё имущество мы поделим пополам, а детям ничего. Только после нашей смерти. А так же, я готова проживать с сыновьями в однокомнатной квартире. Иль какая твоя половина? На какую квартиру тянет?
- Ну, не знаю…Наверное, однокомнатная, - как-то уже совсем обмякши ответила Надя.
- Пиши! Если дети захотят остаться с отцом, то я приму это решение с уважением. Не буду ревновать, шантажировать, клеветать на отца и устраивать скандалы. А так же, регулярно буду помогать им деньгами. Мы по-прежнему будем справлять дни рождения детей, не устраивая разборок за столом и не выставляя условия. А так же, за этим столом может оказаться семья моего бывшего супруга.
- Ну, уж нет! Нет и нет! Я эту рожу видеть не желаю! – заявила Надя, как будто уже почувствовав себя в роли разведёнки и обиженной брошенки. - И ничего я больше писать не буду! Выдумали тоже, да ещё и листок выдрали!
- Пиши! – скомандовала тётя Паша. Надя мысленно проклинала ту минуту, когда предложила чаю. Она судорожно искала повод отказаться писать, но неведомый страх, охвативший её, вынудил снова молча взять карандаш и писать.
- Что в облаках летаешь? Пиши! Я осознаю, - диктовала тётя Паша,- что мои сыновья вырастут и станут мужчинами. Но это не означает, что они мои мужчины навечно. Они не обязаны скрашивать моё одиночество и старость, не обязаны помогать мне финансами, не обязаны помогать и физически. Все гвозди в стенку я буду забивать сама. А если не справлюсь, то эту проблему возлагать на сыновей не буду. Я осознаю, что у моих сыновей появятся свои семьи, где они и будут проживать свою, а не мою жизнь.
- Я не могу это писать! Что значит «не помогать»? Я что, рожала, растила, ночей не спала, чтобы под старость одной куковать? А если я заболею? Или работу потеряю? А кто мне будет грядки копать на даче, которую я всё равно у мужа заберу? Нет и нет! Я на такое не подписываюсь!
- Подожди-ка орать! Ты же сама мне сказала, что хочешь развестись! Что ты тут вопишь с пеной у рта? А как ты хотела? Тебе Господь дал мужика? Дал! Вот с ним ты и должна жить и доживать. В горе и в радости, в болезни и здравии, в бедности и богатстве. Это он тебе грядки и вскопает и гвоздь вобьёт. Это вы с ним будете коротать вечера и  смотреть, как солнце, укутываясь в огненно-золотое одеяло, уходит за горизонт. Это ты с ним поедешь на рыбалку и будешь варить уху. И с ним же будешь бродить по лесу. А ещё, вы вместе будете нянчить внуков, и ждать с нетерпением их прихода в гости. Печь для них пирожки и шанежки, а после собирать разбросанные игрушки и уже снова скучать по ним. Но ты готова это всё сейчас разрушить ради своего гонористого характера, обрекая сыновей на ничтожность и скудность их будущей жизни, которую ты кладёшь сейчас на жертвенник собственного «Я».
- Да что Вы знаете о моей жизни, чтоб так говорить!
- Всё! Всё я знаю! Ты никогда не боролась за свою семью. Ты видишь только свои обиды. А ты попробуй с пониманием да любовью. Коль орёшь, вот и бегут от тебя твои мужики в лес. А ты хоть раз собрала им термос с пирожками? Или одни упрёки вслед сыплешь? Мой совет такой, закрой-ка ты свой рот на замок и просто делай всё с любовью и не ожидай ничего взамен. Вот увидишь, как всё начнёт изменяться. Ну, всё! Подписывай, и дату поставить не забудь. А я пошла, засиделась у тебя.
- А как же уборка?
- Утром забегу, успею, - хитро улыбнулась тётя Паша и исчезла в дверях.

  В цехе монотонно вздыхал и охал компрессор, как старый дед на завалинке, попыхивая  трубкой с табаком. Словно мышки в норках попискивали датчики. Где-то далеко ухнуло, и донеслись лязгающие удары молотка неповоротливого и толстого дяди Толи. От этого резкого звука и подскочила Надя, уснувшая прямо за столом, положив голову на журнал. Ничего не понимая, оглядела комнату и, взглянув на часы, пришла в ужас. Как же так? Она проспала часа 4! С паническим страхом и с застывшим ужасом на лице, она, кинувшись проверять показания приборов, попискивающих и ничего не предвещавших о беде. Это немного успокоило Надю. На столе, как не странно, стоял давно остывший чай, а на салфетке -надкушенный пряник.

   Надя всё больше и больше приходила в себя. Вспомнила тётю Пашу и с опаской проверила закрытую на замок дверь. Вспомнился весь разговор, и посмеяться бы, да не до смеха. Уж, очень тревожно на душе.
- Приснится же! Что за чушь? Письмо…комиссия…не ори…Да, ну всё это! Куда ветер - туда сон, куда ветер - туда сон, куда ветер – туда сон! Тьфу, тьфу, тьфу,- на всякий случай еще и поплевав через левое плечо. Надя с усилием натянула улыбку на лицо и уселась записывать показатели в журнал. Вдруг, её как током шибануло, из журнала был вырван лист! Не может быть! А где карандаш? Так было ли это письмо?

  Вот уже совсем скоро приду рабочие на дневную смену. Цех, словно пробуждаясь от сна, лениво причмокивал, посапывал и потягивался в сладких утренних томлениях от запускающегося и повизгивающего транспортёра. А это значит,  что уже пришли Фёдор с Гришей. Они всегда приходят за час до смены, чтобы запустить все системы и агрегаты. Надя поправила перед зеркалом растрепавшуюся за ночь прическу и освежила косметикой лицо. Она всё еще была озадачена проблемой исчезнувшего листа из журнала.

- Ох, и влетит мне, - с тревогой думала она, как вдруг в дверь постучали:
- Есть кто живой? Откройте, пожалуйста!
- Кто это может быть? Для сменщицы ещё рано,- соображая на ходу, Надя кинулась открывать дверь.
- Здрасьти. Я взамес Павлы Ильинишны. Чёт прихворнула она, вчерась ваш директор на скорой её отравил. А меня вот вызвал. Приди, мол, Марь Паална, помоги нам. Ну, а чё ж, деваться-то куда? Сёдни к вам приедут с телевидения, показывать вас будут. Вот и пришла пораньше шваброй махать. А ты чегось на меня вылупилась? Нукась, вспомогни!

  Приветственный монолог Марьи Павловны ещё больше усугубил тревожность воспоминаний сегодняшней ночи.
- Что же тогда произошло на самом деле этой ночью? И если я писала это разводное письмо, то где оно?

  Надя с удовольствием взялась подметать пол. Ей казалось, что она сейчас подметает в своей голове, хорошая генеральная уборка в её мыслях сейчас действительно кстати. И с каждым взмахом веника, она всё глубже и глубже погружалась в свою новую предстоящую жизнь, с разными двумя финалами – гордое одиночество или счастливая мать и жена. И только сейчас она поняла всю ответственность выбора и как много зависит от её решения.

  Впервые за долгие годы, сегодняшним утром Надя шла домой налегке. Налегке – это не значит, что она не тащила в обеих руках пакеты с продуктами. Налегке – это с легким сердцем, приятной улыбкой и с решением любить и быть любимой вопреки разводному письму!