Играйте... осторожно!

       Буквально сразу, после первой встречи, меня закрутило, завихрило, в голове туман, а сердце чувствует только одно: это мой мужчина, все в нем мило, приятно, интересно и … притягательно. И я  его совсем не боюсь!  Главное - не испугать его и не испугаться самой: уж очень необычны его суждения,  да и поведение  тоже.
      На второе свидание Герман пригласил меня днем немного погулять в парке, а вечером - отъезд в Ленинград на концерт со своим известным трио без контрабаса (с юными Владимиром Васильковым на барабанах и Леонидом  Чижиком на рояле).
       Ранняя весна. Неяркое солнце отражается в лужах вдоль асфальтированных дорожек, а снег еще лежит среди проталин под деревьями. Но воздух совсем другой -  все оживает навстречу весне и новой жизни. В душе тихая печаль и смутная надежда. Что-то со мной происходит… Но что? Теперь я понимаю, почему годы спустя я плакала, когда читала стихи Германа. Эти три строчки - память сердца:
       Вот и весна.
       Еще одна попытка   
       испытать счастье.
      А Герман прыгает через лужи и, радуясь солнечным брызгам и теплу, мечтательно, как бы про себя, произносит: «Как хочется целова-а-ться!»  Услышанное сразу отрезвляет. Что ж это такое! Он просто вообще хочет целоваться! Ну, понятно: весна, пробуждение природы, а я, малознакомая, оказалась рядом. Что я делаю?! Я же – Кармен!  Столько пережила, столько испытала!   Родила дочь. Многое поняла в себе, а может, и в мужчинах. Три раза была замужем. Правда, третий брак, к ужасу моей бедной мамочки,  «утопила» для отдела кадров при поступлении на работу в «закрытый» институт. Это был короткий брак, а персона молодого мужа по социальной значимости еще не вписывалась в ряд «лучших людей нашей страны, которыми можно гордиться». Так я остановила назойливые вопросы кадровиков о двух моих предыдущих браках и мужьях, понимая, что здесь мне точно не работать. Однако…  приняли.
     А о замужестве я  вообще и думать забыла! И вот теперь снова переживания. С кем я связываюсь?!  Это ж молодой козленок, весело скачущий от весеннего солнца! Нам  не по пути! Нам  не быть вместе… От водопада мыслей все внутри  сжалось, на ногах еле стою. Прислонилась к толстому стволу большого дерева. А веселый козленок подскакивает ко мне, широко раскинув руки, обнимает вместе со мной ствол дерева и, находясь близко от моего лица, хочет, видимо, с разбега осуществить свое желание - целова-а-ться… Но внезапно останавливается: видит мои глаза.
- Вы плачете?
Я и не заметила своих слез!
- Нет, нет… все в порядке. Это… Может быть,  когда-нибудь расскажу вам об этом… Не сейчас... 
Ничего себе! Расчувствовалась барышня!   Только ничем себя не выдать, ни о чем таком не говорить! Мы же совсем не знаем друг друга!
     Медленно идем к выходу. Рассказывает о «необузданности» молодых партнеров  своего трио, как трудно проходят репетиции из-за частых опозданий и  постоянных споров,  от непонимания всей сложности задачи играть настоящий джаз. Я в оцепенении, слушаю вполуха. Вот и остановка троллейбуса. Прошу не провожать меня. Хочу пройтись одна: в душе смута. Подходит троллейбус. Надо расставаться. Вежливо пожимаем друг другу руки.  Герман прыгает последним на подножку и  смотрит на меня с выражением ожидания, видно, вежливых слов при прощании. Надо бы пожелать успеха. Поспешно еле выговариваю: «Играйте…». В это время двери  медленно закрываются, а я смотрю на него и вижу лицо - такое родное, такое дорогое! А ведь, я могу больше и не увидеть его… И вдруг молнией проносятся  четкие слова: «Господи, сохрани и верни его мне!» - и еле успеваю добавить единственное слово: «осторожно!».  В узкой щели уже почти закрывшихся створок дверей - недоуменный взгляд Германа. Эта странная, абсурдная фраза «Играйте… осторожно!»,  в которой соединились обрывки мыслей вежливого пожелания успеха с мольбой Всевышнему, стала предметом глубоких размышлений для Германа. «Что она этим хотела сказать?» – вспоминал в Ленинграде наше расставание озадаченный козленок.  А для близких ему музыкантов, которым он, конечно, рассказал об этом много позже, эта фраза стала веселым пожеланием успеха перед выходом на сцену. Вот так!  «Играйте … осторожно!».
     На следующее утро проснулась: ничего не понимаю, тело разбито, в голове  туман. Что-то случилось. Но  что? Ощущаю, что все привычные «надо» куда-то отступили: вставать - не надо, на работу - не надо, предупредить об этом - не надо. Встревоженной маме, удивленной, что я еще лежу, на вопрос, что со мной, подозрительно равнодушно и спокойно отвечаю:
- Что-то случилось…
- Что? Что?
- Не знаю…  Не надо спрашивать: говорить трудно…
Ничего не ем, не пью - от всего отказываюсь. Приезжает врач по неотложке. Сначала выслушивает маму, которая тихо что-то говорит ему за дверью, потом – ко мне. Измеряет давление, ощупывает тело, стучит молоточком по коленям, задает какие-то глупые вопросы и выписывает бюллетень на три дня. Скорей бы все ушли и оставили б меня в покое! Лежу тихо, в затуманенном сознании всплывают кадры вчерашней встречи: Герман, его лицо при прощании, моя мольба… Что это со мной? Похоже на… омут. Мне из него не выбраться… Чего же я боюсь? Несбывшихся ожиданий? Каких?  Но все же только начинается.  Надо успокоиться и подумать об этом завтра. Покорно глотаю выписанную врачом таблетку и запиваю ее маминым компотом.
    Утром просыпаюсь - сразу угрызения совести!  Надо же! Не вышла на работу! Получила бюллетень! Напугала маму! Ну, ничего, ничего… Главное – не успела кинуться головой в омут! Буду поступать благоразумно: надо не спешить, дать времени проявиться друг другу в поступках. И это все я?  Да-а. Я еще совсем себя не знаю! Но уже хоть принимаю здравые решения. Рьяно берусь за уборку, стирку, стараясь работой по дому как-то компенсировать свой незаслуженный «прогул» и уйти от вопросов без ответа.  Бедная моя мамочка, оберегая мою хрупкую независимость, почти незаметно наблюдает за мной и предлагает то поесть, то попить через каждые два-три часа.  Есть не могу и чувствую - резко худею.
     Завтра утром приедет Герман. Мысли только о нем. Позвонит или нет сразу после приезда? Позвонил. И сразу же пытается договориться о встрече. Узнав, что я нездорова  и смогу позвонить ему только завтра, после встречи с врачом, очень расстроился: видно, не терпится поскорее увидеться.
- Что бы вам хотелось, Инна?
- Что-нибудь придумайте… Сейчас на Кузнецком выставка интересная выставка.
- Хорошо, я все узнаю. Жду звонка!  Взволнованный голос и нетерпеливое желание встречи успокаивают лучше таблеток.
    На следующий день иду к врачу, на все вопросы о самочувствии отвечаю: «Нормально, все хорошо». Врач внимательно смотрит на меня,  встает и просит следовать за ней. Быстро подходит к другому кабинету и, бросив мне «Подождите!», скрывается за дверью. Успеваю прочитать табличку «Невропатолог». Ничему не удивляюсь. За спиной  недовольный гул  ожидающих приема в очереди - еще одна блатная. Невропатолог, удовлетворенная моим бодрым тоном и разумными, четкими ответами, быстро пишет что-то в  карте и отправляет к терапевту, которая тут же закрывает бюллетень.
    Единственное, что привлекло мое внимание на фоне обыденности процедуры, был взгляд  женщины, оформлявшей бюллетень. Она, читая документ, вдруг  как-то чуть вздрогнула, посмотрела на меня через окошко снизу вверх … с любопытством и удивлением. А я даже и не взглянула на бумагу, что за диагноз  там указан. Много позже поняла: это был амок - удар… любовью. Мгновенный, безоглядный  и … на всю жизнь!