Ссора

    А вот что еще запомнилось - поссорились. Из-за ерунды, конечно, но очень сильно.  Мама попросила нас вывезти с дачи банки с вареньем. Приехали на дачу и стали думать, как это осуществить. О машине тогда даже и не мечтали! Дело в том, что до станции три километра, и путь этот по грунтовой дороге пересекала высокая насыпь с действующей железной дорогой.  Лестницы для пешеходов тогда еще не было, и преодолеть это препятствие по глинистой почве в дождливую погоду было нелегко. Я уже убедилась в этом, когда с продуктами в тачке, почти добравшись до верха насыпи, несколько раз скользила вместе с тачкой вниз: колеса, забитые глиной, переставали крутиться, а вес ее заметно увеличивался. И все – сначала! Поэтому я воспротивилась, когда узнала, что Герман решил починить сделанную им года три назад специальную «платформу» для перевозки грузов: с низкими бортами, большими колесами и твердой ручкой-палкой буквой «Т». Когда-то на ней он вывез все наши вещи с Музиной дачи и, помню, очень гордился своим изобретением.  Но ехали тогда по сухой песчаной дороге только до «левой» машины, а теперь не тот случай, чтобы на тачку рассчитывать: ей требовался ремонт. Во-первых,  это - долгая работа, а надо выбраться отсюда засветло – уже поздняя осень – рано темнеет! Во-вторых  (и это главное!),  «платформа» эта только для ровной дороги, и, нагруженную, мы не вкатим ее в вагон!  И, наконец,  все банки должны быть  упакованы в отдельные сумки, чтоб не бились друг об друга и чтоб их можно было поднять двум людям и войти в поезд!         
       Вроде бы все логично, однако логика для одержимости не помеха! Под звуки молотка и пилы упаковала банки в сумки, проложив их газетами   и крепко перевязав. Прошло часа три. Наконец все готово. И вот тут я допустила тактическую ошибку: вмешалась в укладку сумок на обновленную тачку. У каждого своя картина предстоящего, и каждый настаивал на своем. В общем, столкнулись две воли, два характера, и  мы буквально стали драться, вырывая сумки друг у друга. Победил, конечно, Герман. Я подчинилась, и мы, молча, не разговаривая,  покинули дачу.
       Как мы добирались до станции, вспоминать страшно. Вместо сорока минут мы мучились часа два, пропустив две электрички. Несколько раз на руках, выгружая банки и перенося их «пунктирно», на короткие расстояния, тащили  на руках эту тяжеленную, всю в глине, тачку через рельсы и по лестнице к платформе поезда. Пропустили и третью электричку, зато собрали весь скарб в определенном месте – ко входу в вагон. И приготовились – к рывку: ведь, стоит поезд всего две-три минуты!  Хорошо еще, что я незаметно прихватила два рюкзака!  А вид наш – до бровей в глине!- так пугал людей, что все, только кинув на нас взгляд, тут же бежали к другому входу, а оставшиеся, кто не успел кинуть взгляд, видимо, от безвыходности положения,  с гримасой хватали наши сумки и втискивались в вагон, тут же бросая их в тамбуре. У меня даже мелькнула мысль: хоть бы не досчитаться какой-нибудь  – всё будет полегче! Всю дорогу – от дачи до дома – ехали, будто в рот воды набрали – объяснялись жестами. Думаю, если нам иногда и помогали добрые люди, - только из сострадания:  какие-то убогие, измученные, грязные,  со странным скарбом – беженцы что ли… или погорельцы…  да еще и, видно, глухонемые…
       Притащились домой пешком.  Здесь впервые груз, почти весь, лежал на сооружении Германа – ехали окольной дорогой, зато – по асфальту! Герман, запряженный в свою тачку, -  а я – сзади, оберегая ценный груз. И оба - с рюкзаками.  Дома, быстро  вымыв лицо и руки, Герман сразу перешел к делу – важному разговору (ничего не откладывал!). Мы расстаемся. Жить вместе невозможно – два трудных характера. Я все решил в поезде. Сейчас соберу вещи – и всё! Конец!  И спокойно (главное – принять решение!), по-деловому начал укладывать в сумки свои вещи из шкафа - благо, вещей тогда было удивительно мало! И жили, ведь, счастливо и не ощущали себя обделенными… Так. Значит, уже все решил… - в поезде! А меня даже не спросил  - просто отодвинул в сторону, как ненужную вещь! Понятно: это, конечно, непереносимо для  ранимого мужского самолюбия столько раз подряд вляпаться, в прямом смысле, в грязь, точнее, – в глину! Но об этом я рассуждала позже, когда он уже ушел. А в момент его сборов я сидела на полу, прижавшись к батарее под окном и обхватив  руками колени, – смотрела фильм, будто это всё – не со мной! Выйти из комнаты не могла: там, на кухне, хлопотала мама, чтоб поскорее накормить нас,  и рядом была Анюта. Помню последнюю фразу: «Я хочу оставить тебе мой любимый японский приемник». – «Зачем?» - «На память». - «Не надо. Если и было у нас что-то важное, в памяти и так останется…». И – ушел.
       Сначала ходила по диагонали от двери  к окну – несколько шагов  туда и обратно, повторяя вслух одну и ту же фразу: у меня есть для чего жить – у меня есть Аня. У меня есть Аня… Потом я остановилась перед опустевшей полкой в шкафу и стала  разглядывать ее, будто стараясь что-то увидеть и понять. Наконец глубинный смысл  произносимых слов вернул меня к себе. А я?  А моя жизнь и ее самоценность? И тут впервые меня охватило сильнейшее возмущение, даже ярость – всем существом я испытывала полное неприятие и отторжение: какой  сказочный  эгоизм и тупое упрямство! Между   нами – бетонная стена! Только бы пережить это до утра, только бы вздохнуть полной грудью, чтоб боль внутри размягчилась и оцепенелая тяжесть тела исчезла. Ночь прошла в полубреду.  Утром открываю глаза:  случилось что-то тягостное…  Однако самые разные мысли, которые, столпившись  плотной тучей, всю ночь мучили своей неразрешенностью,   тут - сразу вспорхнули и разлетелись, как птицы, вспуганные внезапным выстрелом. Вот что значит правило любимой героини  Скарлетт О,Хара (из американского фильма «Унесенные ветром»): «Подумаю об этом завтра»!  И я жива. И жизнь продолжается.
        Тихо привыкала к новой, совсем другой, жизни. Столько времени освободилось! Даже поговорку придумала в стиле грубоватого народного просторечия: «Мужик  в дому – что скотина в хлеву: приготовь, накорми, прибери,  приласкай, никогда не забудь - погулять выпускай».
        Муза, мама Германа, узнав о наших событиях, пыталась как-то способствовать нашему воссоединению,  даже устроила у себя «неожиданную» встречу. Ничего не получилось: был с нею резок, просил не вмешиваться и  быстро ушел. А мы и словом не обмолвились. Спасала Анюта, моя маленькая девочка:  была нежна, внимательна, старалась поговорить, посмешить - в общем, что-то чувствовала и жалела. Вместе читали, ходили в кино, а на ближайшее воскресенье купила билеты в цирк – давно собирались все вместе…
        Снова мучительные раздумья. Прислушивалась к себе: что скажет сердце – молчит. Горечь разочарования. Страшно: разочарование гасит очарование любви… Но сейчас… Ни шагу навстречу. Только искреннее раскаяние и, конечно, откровенный разговор. Что же случилось в нашем королевстве, чтобы так  мгновенно со всем покончить? Что же – не так?  А наша любовь?  Нежный одуванчик? От первого легкого, капризного ветерка все «зонтики» оторвались и улетели?
         Прошло две недели. Ни слуха, ни духа. Финал пьесы уже очевиден.  Суббота. Часов восемь вечера. Раздается звонок: «Алло! Это Герман… (говорит напряженно,  резко, слышны голоса и звуки музыки). Может, сходим куда-нибудь?» Я ошеломлена: «Куда, например?»  - «Ну, в кино… или в кафе …» Начинаю что-то плести, не зная, как разговаривать:  «Да поздно уже - никуда не попадешь: билеты - только с рук, а в кафе – по записи…» - «Ну… ты пока подумай, куда бы тебе хотелось пойти…, а я поговорю … с Галей: она пойдет куда угодно. Позвоню позже!» Вот это да-а!  Чёрт-те что и сбоку бантик! Драма плавно переходит в легкую мелодраму! Финал ее четко определит жанр пьесы! Что делать? Как поступить? Не успеваю что-либо осмыслить – снова звонок: «Ты что-нибудь решила?» - «Да… Ты не один?... Вот и хорошо… Приходите вместе с Галей… ко мне». – «Как это?» - «Очень просто – в гости». – «Хм… Сейчас перезвоню». Что это со мной? Откуда вдруг такое решение? Ведь, за секунду до звонка мне и в голову не приходило ничего подобного…  А главное – в душе совсем другое ощущение жизни: ее хозяин – я!   Я свободна и сама распоряжаюсь собой!  Исчезла  и физически скованная тяжесть тела. Может быть, первый раз  я так обнажённо, всем существом ощутила силу – свою! - в отношениях с мужчиной, которого люблю, -  женскую притягательность и стойкость оловянного солдатика быть всегда рядом, подставить плечо. Недаром же Герман посвятил мне композицию  «Если бы не ты…»!  На душе – легкость и радостное спокойствие.  Я  давно не испытывала такого. Что бы ни случилось со мной дальше, я буду беречь это ощущение, как драгоценный дар жизни, как барометр существования.
       Снова звонок: «Галя боится идти… к тебе...». - «Надеюсь, ты сможешь успокоить ее.  Если надумаете, приезжайте без звонка (уже около девяти),  а  - нет, так - нет. Всего доброго», - вежливо, легко и доброжелательно – по-светски – заканчиваю  разговор и… не узнаю себя! Кто же этот режиссер-сценарист, который мгновенно подсказывает мне текст и сохраняет мое блаженное спокойствие?  Переодеваюсь в милое, свободное домашнее платье (лучшая одежда у женщины – домашняя!), немного косметики, внимательно смотрю на себя в зеркало: похудела и оттого помолодела. И никакой печали и боли на лице.  Главная героиня пьесы – в порядке! И готова к любому варианту сценария!
         Уложила Анюту в проходной комнате за занавеской.  Пойду почитаю. Очень интересная книга – «Записки Марии Волконской».  Красавица-аристократка,  дочь героя Отечественной войны 1812 года, генерала Николая Раевского,   Мария  потрясла общество своим беспримерным поступком. После событий 1825 года, повинуясь безграничной преданности  чувству долга и любви,  она отправилась в Сибирь за своим сосланным на каторгу мужем, князем Сергеем Волконским.  И решилась двадцатилетняя княгиня на эту трудную, полную неведомых испытаний жизнь, вопреки всем попыткам семьи разрушить «позорный» брак и предотвратить ее поездку.  Даже обещание проклятья отчаявшегося отца, если не вернется через год, и оставленный на попечение свекрови годовалый сын не изменили ее решения.  «Мой сын счастлив, мой муж несчастен – мое место около мужа», - таков ответ княгини на упреки. Меня поразила  эта замечательная русская женщина, воспитанная в неге, любви и заботе богатой дворянской семьи, которая смогла перенести  столько страшных испытаний жизни с кротким смирением и стойким мужеством достоинства. Она прожила в Сибири почти 30 лет!  Всегда рядом с мужем: сначала в одной с ним тюремной камере, а позже, переезжая за ссыльными к новому руднику, - в разных убогих деревянных домах-камерах и только незадолго до амнистии – в собственном доме. Первые годы следовали удар за ударом: узнала о смерти своего маленького сына, потом - свекрови, а потом и любимого отца, простившего ее только на смертном одре. Мария родила еще троих детей, первая  – девочка - вскоре умерла. Свое время княгиня посвящала воспитанию и образованию  дочери и сына и работе, к которой призывало ее сострадание: на скудные деньги составляла смету месячного питания группы каторжан,  следила за приготовлением еды  и бытом заключенных, а главное – регулярно писала за них письма родным.  Спустя годы княгиня, озабоченная здоровьем  детей и мужа  (он был старше на 20 лет),  писала царю Николаю Павловичу и добилась высочайшего дозволения переехать  в другое село, где проживал известный врач, лечивший семью. А много позже, уже при свободном поселении, - переехать в Иркутск - для обучения сына в гимназии. Жили уже в собственном построенном доме. При всех превратностях судьбы Мария Волконская всегда оставалась светской дамой.   Необыкновенная красота и неординарность талантливой натуры княгини, независимость ее поведения,  стойкость и способность  не падать духом привлекали к ней интересных людей, а жизнь ее обрастала слухами и легендами.  В Иркутске, в своем доме, она  даже открыла салон,  который стал центром культурной и общественной жизни города, приглашение куда почитали за честь. Не дождавшись (из-за болезни) нескольких месяцев  амнистии, Мария Волконская вернулась в родные края.  Лечилась, путешествовала и писала свои мемуары, которые высоко оценили потомки.  Умерла княгиня в 59 лет от неизвестной тогда болезни  - приступов невероятного холода, парализующих тело:  долгие годы  преследующая   сибирская стужа догнала ее на родине…  В 70-е годы сын Марии, Михаил Волконский, читал Николаю Некрасову мемуары матери  - поэт решил дополнить свою поэму о знаменитых русских женщинах. По воспоминаниям Михаила, Некрасов, слушая, прерывал чтение и … рыдал… А я сто лет спустя  (!) тихо плакала, жалея княгиню и размышляя о своей судьбе…
       Книга эта попала ко мне случайно, может, кто-то и забыл ее у нас. Но случайного, как часто оказывается, в жизни ничего не бывает: это якобы неожиданное нечто – случайность - попадает к человеку на уже  подготовленную почву и дает толчок какому-то новому развитию, а иногда и в корне изменяет жизнь. Читая эту книгу, я испытала чувство смущения и даже стыда за нас обоих: такие страсти, в сущности, по пустяковому поводу! Но этот «пустяк» - постыдное упрямство (я тоже хороша – особенно в драке!) - только верхушка айсберга: что-то не так  – в глубине…
       Звонок – уже в дверь – значит, решились. Открываю – «сладкая парочка». Первым входит Герман, как бы защищая спутницу, готовый принять удар  на себя - джентльмен!  От них – волна напряжения и  скованности. Оба будто стесняются, чувствуя себя неловко в необычной ситуации и не зная, чего ожидать. Мой сценарист   дает краткую команду – «по-светски»!  От меня к ним  - спокойная приветливость (и кислоты в руках нет!). Здороваемся,  знакомимся с Галей, приглашаю в нашу спальню-кабинет, усаживаю в кресла у большого журнального  стола, где не раз принимали гостей, а сама - на тахту. Небольшая беседа ни о чем и обо всем,  а я, чтоб не смутить, редко поглядываю на Галю. Молодая, не более лет двадцати пяти, женщина, миловидная, неброская, скромно одетая, с тихим, приятным голосом. Прекрасные манеры и редкие реплики выдают хорошее воспитание. Позже особо отметила, как красиво и неспешно она ест, как изящно держит приборы. Вот чему мне надо бы поучиться, а то я всегда спешу, часто вскакивая из-за стола, озабоченная разными тревогами принимающей хозяйки дома...
       Наблюдаю за Галей.  Да… Тихая гавань…  надолго не  пришвартуешься… - на орбите жизни Германа удержаться трудно. Но и гавань, видимо, необходима:  мое-то имя в святцах объясняется как «бурный поток» - не каждый еще выдержит!  Да и, не углубляясь в психологию, я шутливо определила свою заботу о Германе как «агрессивную опеку»! Он иногда, уезжая на концерт без меня, даже просил: «И-и, не провожай меня, не говори ничего и не выходи на крыльцо, а то еще будешь платком махать, будто на войну провожаешь…». А ведь это – цепи, хотя и любовные… И об этом надо  тоже хорошенько подумать независимо от того, что будет дальше…
       Предлагаю легкий ужин: приготовленные на завтра сырники и блинчики с капустой и луком (ведь утром  - с Анютой в цирк).  Галя благодарит, сначала отказываясь, а Герман быстро – видно, голоден.  Накрываю на стол, сажусь с ними. Мое спокойствие и радушие передается гостям, беседа становится свободной и шутливой. Кто-то из них заинтересовался книгой,  лежащей на тахте. Взволнованно,  с воодушевлением еще не растраченного впечатления от прочитанного, рассказываю несколько эпизодов из жизни знаменитой княгини. Слушают внимательно, с напряженным интересом – поражены.  Еле останавливаюсь,  глянув на часы... А времени-то  -  уже к полуночи. Сказала о планах на завтра. Гости стали прощаться и благодарить за столь поздний визит. Галя, чуть задержавшись в комнате, тихо сказала: «Я иногда хожу на джемы в «Молодежное»… Каждый раз, подсаживаясь ко мне за столик, Герман говорил только о вас. Теперь я его понимаю… Спасибо вам за всё», - и тепло пожала мне руку. Провожаю по-светски. Закрываю дверь и чувствую невероятную усталость, будто вагон разгрузила.  С чего бы это? Хожу тихо, как кошка, чтоб не разбудить  маму и Анюту. Вынесла на кухню посуду, все помыла и убрала, - лишь бы добраться до постели! Коротко звякнул звонок в дверь  - Герман. Поспешно перешагивает порог, сразу опускается на колени, успевая схватить мою руку, прижимает ее к щеке, смотрит на меня  и быстро шепотом произносит: «И-и! Только ничего не говори. Я все понимаю. Я не могу без тебя! Не-мо-гу!». Мой сценарист мгновенно кидает реплику, а губы почти беззвучно повторяют: «Я – тоже…». Занавес!

    Послесловие
    Обычно перед важным концертом  Герман составлял список гостей, а я звонила всем с приглашением. В списке была Галя. Перед звонком решила уточнить, какая именно Галя. «Да дочка поэта  … (называет известное имя).  Мы же в гости к тебе приходили». Так я узнала некоторые подробности о Гале, и больше мы с ней не встречались, к сожалению…