Из поэмы Поэты-4 27

Идёт по Барнаулу дождик
в серебряном из струй плаще.
Холодный, острый, словно ножик,
он режет воздух. И ваще
дождь распоясался под вечер
и, кажется, пришёл навечно.
Но солнце выглянуло вдруг
и озарило всё вокруг
вечерним светом из-за тучи,
ушло оно за горизонт,
покрасив красной охрой свод.
Вот и дождю поход наскучил.
Угомонился даже гром,
и заблестел асфальт как хром.

С изнанки капли точат время,
в пространство превращают миг.
Минутами треножат стремя.
И одинокий грусти крик
я слышу на задворках песни.
Ступени ощущаю лестниц
при восхожденье на Парнас.
И не когда-нибудь, сейчас,
что отдаётся на закланье
неординарный трудный век.
Со всею силою старанья
я понимаю грусти суть,
по беспокойству тяжкий путь.

Суровый век непостоянства
и одичание людей,
насилия, военного пространства,
пока без танца лебедей
на всех экранах лжи, обманов,
но с потрошением карманов,
продолжить чтобы воевать –
чужие земли отнимать.
Пора готовить населенье
всё к репарациям на век.
Готовься, патриот-стратег,
к победе в виде пораженья,
и покаянью за разбой,
что был доволен в том собой.

Мы уезжали, улетали,
нам ветер счастья в спину дул.
Манили северные дали,
но возвращались в Барнаул
мы к тополинному проспекту.
Ломая беспокойства ветку,
пожили мы на Сулиме,
нам стало скучно тут вдвойне.
Но то что в Тикси под пургою.
В Колпашево позвали нас,
и мы рванули в тот же час.
И полетали над тайгою,
набив мечтанием баул,
вернулись снова в Барнаул.