Я иду вдоль пустой дороги...

Я иду вдоль пустой дороги,
надо мною холмы и кедры.
Я иду вдоль туманного озера,
гиганта с морским масштабом,
гиганта с чистотой слезы.
Байкал испаряет тепло в мороз,
волны набегают на льды,
слёзы остаются в глазах.

Я дохожу до ручки
двери в красно-белую башенку.
Она вдаётся в воду
и подробности бытия,
она оторвана от берега мостиком
и уводит в воды гиганта.
Заледенелый мостик
соединяет пиками сосулек
Байкал и небо —
Байкал и снегопад,
размывающий небо парадоксами:
я вижу и не вижу ничего.
Я не знаю, для чего эта башенка
и её дверь.

Иду вдоль предметов-символов,
потому что туман не даёт координат
и приходится их придумывать.
Так самолёт проходит обработку от обледенения
перед полётом в сердце снежного циклона.
Перед полётом, где будет сильно трясти.
Перед полётом, где надо импровизировать план.
Перед полётом, где будет мало ясности.

Ты спрашиваешь: какой сюжет у этой истории?
Оборачиваюсь:
историю образует мотив пути,
я — движущая сила и деятель,
события — случайные
неслучайности.
Оборачиваюсь
на пустую дорогу вдоль побережья,
она заворачивает в кедровые холмы,
и может быть, если обернусь вновь,
она закольцуется на меня.
Она закольцуется вокруг
незамерзающего гиганта во льдах
и красно-белой башенки с дверью.

Я кружу рядом с Байкалом,
совершая обряд от обледененения,
шаманю в духе современности и вневремения.
Пока, в конце концов, не захожу в кафе
с угощением в виде глинтвейна
и сига в кедровых орехах
с деревьев, в которые ушла дорога.
Ибо путь — это плод.