Времена перемен - страшные времена

ВРЕМЕНА ПЕРЕМЕН – СТРАШНЫЕ ВРЕМЕНА
Рассказ


Санька сидел на ветке черешни и смаковал плоды её. Санька, считай, уже восемь лет срывает тёмно красные ягоды на этой черешне в середине Июня. Его черешня – его ягоды. На самом деле, если официально и не по пролетарскому, а по честному, то эта черешня принадлежит скорее Юльке, чем Саньке. – Юлька –  четырнадцатилетняя девочка, что сидит под черешней. – Приживалка – по определению революционера –  Санькиного отца. Она сидит и ждёт, чтоб Санька сорвал и бросил ей маленькую горсточку черешен.
Принадлежит черешня ей потому, что садил дерево отец Юльки – проклятый НЭПман и кулак, заклятый враг советской власти и пролетариата!
Отец же Саньки – вначале бедняк и иногда батрак, потом член комитета бедноты, и, наконец, дежурный работник ВЧК, не стал разрушать и жечь Юлькин дом, а прогнав, туда где Макар телят не пас, Юлькину мать и отца, (он так думал), стал жить в нём сам. – Разумно!
Юлька осталась потому, что Санькина мать работала в Юлькиной семье гувернанткой, и, практически, была Юлькиной няней. Она любила девочку, а девочка любила её. И как бы Санькин отец не старался вышвырнуть Юльку – кулацкое отродье –  вон, но Санькина мама тоже была членом комитета бедноты, к тому же по тем временам грамотной и на поясе гимнастёрки носила, как и отец Саньки – наган! – Она отстояла девочку. Тем более, что Юлька родилась на один год и два месяца позже Саньки, и в дородной груди Санькиной мамы ещё было молоко. Мама Юльки, врождённая француженка, начитавшись французских романов на российской земле, ( а почему бы не читать, если в доме полный достаток), рада была пристроить свою дочь к чужой груди. Поэтому мама Саньки, хоть и была членом комитета бедноты, считала Юльку, дочь НЭПмана и кулака, почти своей дочерью. При чём – Санькина мама владела, на данный революционный период, страшной тайной!
Вернёмся к черешне. Санька, с высоты своего положения, сказал. –
– Чего, дурёха, сидишь?! – Залезай! Я уступлю тебе место на ветке и подам руку.
– Страшно! – ответила Юлька – и здесь нет за чего зацепиться. Внизу ствол голый. Лучше отломай мне веточку с черешнями …
– Ты что?! – Не дай Бог батько увидит!
– Ты ж говоришь, что нет Бога, а сам призываешь!
– Да я то не знаю … Батько говорит что нет, в школе говорят что нет, а мамка хоть и носит наган на поясе, но в чулане, я видел, перед иконой крестилась … Ладно, давай руку. –
И Юлька согласилась. Саша затащил её на черешню, посадил возле самого ствола на ветку, где сидел сам, и тут же примостил на той же ветке себя, чуть дальше от ствола. Если ни Санька, ни Юлька в школе ещё не проходили уроков сопромата, и не знали его законов, то черешня, зараза, оказывается их хорошо знала ... эти законы! – Как только Санька сел – раздался треск, ветка обломалась и Санька цепляясь за нижние ветки, всё таки оказался на земле. Юлька схватилась крепко за ствол и кричала –
– Падаю!
На крик выбежал отец Саньки! Он перед обедом лёг отдохнуть, и был без нагана и в одних портках.
– Чего дурёха кричишь?! – Прыгай, я тебя подхвачу!
– Я боюсь! – Кричала Юлька.
– Прыгай, кулацкое отродье! – А то я пойду за наганом, чтоб попугать тебя!. –
На крик выбежала Санькина мать и уже подхватился, упавший на землю Санька.
– Держись Юленька, я сейчас … Санька стань под стволом, чтоб подстраховать! – Кричала Снькина мама. Через тридцать секунд она прилаживала лестницу к стволу черешни. Благо черешня была невысокая.
– Я умываю руки! – Сказал Санькин отец и ушёл.
Потом Таисия, так звали Санькину маму, готовила стол к обеду. Здесь ей было не в диковинку. И стол, и посуда, и другие атрибуты дома она изучила, ещё работая в этом доме гувернанткой. – Сейчас она хозяйка. И не потому только, что Санькин отец прогнал буржуев, но и по другой причине. – Тоже пока покрытой сплошной тайной!
Таисия наливала борщ из китайской супницы в такие же фарфоровые, тонкой работы, фарфоровые тарелки.
– Во! – сказал Максим, так звали мужа Таисии, – ели   бы вы борщ из таких тарелок, если б не революция, и если бы ваш батько не был революционером и не носил за поясом в кобуре наган?!
– Вы, батько, из своим наганом носитесь как дурень со ступой. – Сказал Санька, доев из тарелки борщ – Юльке пригрозили наганом. Может и мне пригрозите?! – Чувствовался холодок между отцом и сыном.
– Контрреволюцию я не потерплю даже в своей семье! Поступлю так как поступил Тарас Бульба со своим сыном. Мать мне читала этого, как его …
– Гоголя! – Уточнила Юлька и втянула голову в плечи.
– А тебя никто не спрашивает, кулацкое отродье! – вспылил Максим.
– Батько! – Я комсомолец! – Юлька кандидат в комсомол. Не смейте так с ней разговаривать. Вы даже не член ВКП(б), потому что до сих пор не грамотны. А наган и у мамки есть …  и руки её проворней!
– Не пререкайтесь – сказала мать – я подаю котлеты с кашей. – Ели котлеты и запивали компотом из черешен в полном молчании. Юлька собрала и помыла посуду.
– Пойду я отдохну, а то так и не успел с вашим падением из дерева – сказал уже мирно отец, улыбнулся Саньке и ласково потрогал по головке Юльку. – Всё равно Юлька втянула голову в плечи.
– Чего ты, дурёха, я же не со зла! Ты же не виновата, что родилась в семье контры … – Юлька опустила голову ещё ниже и на глазах появились слёзы. Максим ушёл в опочивальню, где раньше отдыхали её отец с матерью.
Мать Саньки подошла к Юльке, обняла её и прижала к груди.
– Не плачь, милая, даст Бог – Вы ещё встретитесь с мамой и отцом. Всякое в жизни бывает.
– В школе говорят, что нет Бога, а дядя Максим говорит, что моих родителей должны расстрелять как злостных паразитов на теле рабочего класса и пролетариата. – Ответила сквозь слёзы Юлька.
– Много тот дядя Максим знает!
На самом деле дядя Максим знал мало. – Проклятый НЭПман и кулак, паразитирующий на теле пролетариата и рабочего класса Виктор Петрович Трудолюбов любил Россию по своему. Совсем не так как её любила голь и беднота российская, готовая хоть за царя батюшку, хоть за погубивших этого царя батюшку – революционеров, прлать свою душу! – То есть, последнее, что у них есть! – Потому, что больше ничего не было. А если так – то и отдавать не жалко!
А НЭПман и кулак Трудолюбов имел много! – Мог держать официально двадцать человек рабочих. И в два раза больше –  неофициально – подёнщиков. Платил им неплохую зарплату, а значит содержал их семьи, платил налоги и сам, и платили налоги его работники ... пролетарскому государству. Как бы всё хорошо! Но, пролетарскому государству, мечтающему в своих верхах о мировой революцией, этого мало! – Пролетарское государство не может допустить, чтоб внутри его, кто-то богател, помимо него! Нельзя, чтоб кто-то платил больше своим рабочим, чем платит государство. Элементы такой диспропорции нужно аннулировать! Вот и аннулировали это безобразие, выдвинутые Лениным на первые рубежи, комитетчики бедноты, переросшие в грозные ВЧК – твёрдая опора пролетариата! Вот только жаль, что российскому пролетариату, и лично товарищу Сталину, не только крестьяне и рабочие, но и ВЧК, потом Государственное Политическое Управление при НКВД, были лишь расходным материалом, для достижения мифических целей, называемых – коммунизмом!
Во все времена нашего любимого государства народ, и даже низовых,  и верховых пастухов народа, бросали в топку событий на равне с дровами, или каменным углём!– «Бабы нарожают» – так говорил ещё Александр третий. – Так что разница небольшая.
Пастухи к своему стаду относились по разному. Отец Саньки воспринял революции и послереволюционные преобразования на ура! К его ладони очень подошёл наган, а к его душе лозунг: «Грабь награбленное!» Поэтому на его личном счету были не только слёзы, но и не одна капля крови! – Что делать? – Времена перемен – тяжёлые времена.
Мать Саньки, хоть и вышла из комитета бедноты и имела кой какую должность разрешающую носить портупей и наган, но ладонь её приспособилась к нагану так, что он ей помогал вытирать не одному человеку слёзы и не пролить ни одной капли крови. Она всё делала разумно. Не вредила пролетариату, помогая, и не давая пролиться напрасно крови его эксплуататорам.
Но, это так – лирическое отступление.
– Тося – сказал как-то Максим –  как могло случиться, что Трудолюбов улизнул до нашего прихода, и, я думаю, даже золотишко прихватил? – Ведь всё делалось тайно
– Значит дырявая ваша тайна.
– Не ты ли была той дыркой? – Ведь при тебе я мог проболтаться … случайно.
– Может быть при мне, а может и при Зойке Петренко, или при той, кого я ещё не знаю.
– При Зойке я не мог – это точно!
– Если даже при мне, то висеть нам на одной виселице.
– Это ж почему?
– Ты проболтался, я предупредила – стрелка весов на одной риске. А про золотишко ... то видела я у тебя золотой портсигар Виктора. Ты сдал его кула следует?
– Ладно, ладно … забудем! – Мы муж и жена!
– Забудем … пока … Я завтра уезжаю в командировку. Чтоб ты бы уверен в моей верности, то я возьму с собой Юльку.
– Куда?
– Пока это строго секретно. Узнай через свой отдел. Если тебе полагается знать – скажут. Я не проболтаюсь. – Максим недовольно промычал, отвернулся и натянул на себя одеяло.
Таисия уехала в Грузию. – Грузия перед коллективизацией была как разбуженный пчелиный рой. Хоть прежнее правительство удрало за кордон и была распущенная армия, но сепаратистское движение росло как на дрожжах и расцветало буйным цветом. (Для справки – оно прекратилось только в семидесятые годы. – Википедия). Туда убегали от раскулачивания из центральной России, так называемые кулаки, и если они прихватили с собой золотые сбережения, то неплохо устраивали свою дальнейшую жизнь. Они умели работать и умножать заработанное.
В Грузию убежал с женой и Виктор Трудолюбов, в семье которого работала гувернанткой Таисия. Она же – его любовница, она же –  мать его тайного сына – Саньки. Мы Саньку застали в начале рассказа на черешне. Поэтому Трудолюбов, оставляя своё, его руками свитое гнездо, не очень печалился. Сейчас там живут его дети – Санька и Юлька. И если всё будет благополучно, по представлению Трудолюбова, то его дети – уже обеспечены жильём.
О том, что там живёт и владеет имением официальный муж Таисии, сейчас работник ГПУ – его, как умного человека, не печалило. Он видел подозрительность вождя народов, и был уверен, что нынешняя плеяда их, как и следующая, будет уничтожена. Такие люди, свидетели государственного террора, много не живут! – Сделали своё дело – и хватит … жизни той!
Таисия с Юлькой поселились в Тифлисе, в гостинице Сакартвело. Она представилась учительницей французского языка. А французский она понимала и немного знала, благодаря жене Виктора – француженке по происхождению.
Виктор – теперь уже не Трудолюбов, а Захаров Владимир Владимирович, получивший паспорт в начале паспортизации в 1932 году, Благодаря Таисии, осуществлявшей паспортизацию. Он работал в Тифлиси директором небольшого ресторана, почти напротив гостиницы Сакартвело. Он же и тайный хозяин этого ресторана. На следующий день приезда Таисии – они встретились.
– Что желаете заказать, мадам вы, и что желает ваша юная леди? – Перед ними в ресторане стоял франт с красиво подстриженной седеющей бородой на грузинский манер. Подошедшему официанту он сказал по грузински – Этот столик обслужу я персонально – и официант ушёл.
Юлька засмотрелась на мужчину и её душу всколыхнул тёплый, но тревожный трепет.
– Папа! – почти прошептала она слегка вопросительно, но призывно. Мужчина наклонился и поцеловал её в щёчку. Лицо Юльки залила краска.
– Ладно, милая, всё потом … Сейчас не время для сентиментов. – И он обратился к Таисии – Ты привезла?
– Да, – ответила она – нужно будет лишь вписать имена. – Ты уедешь с ними?
– Нет, я только провожу их через Армению и Азербайджан до турецкой границы. Я люблю свою родину и должен остаться с ней.
– Не боишься, что эта любовь может кончиться твоей смертью? – Или в лучшем случае, что больше никогда не увидишь свою дочь и свою жену?
– Нет не боюсь. Ты же не боишься, помогая бывшим кулакам и псевдо-врагам пролетариата, потерять свою жизнь, или свободу.
– Потому, что понимаю, что они не враги России. И ещё понимаю, если они останутся жить, то подставят свои плечи и отдадут свой ум для спасения, и может даже – процветания России.
– То-то! Я буду надеяться, что дочь моя, когда кончатся времена перемен, вернётся в Россию …
– Ой боюсь я … – Обед прошёл в полном молчании. Каждый думал о своём, не решаясь произнести хоть слово. Потом мужчина подозвал официанта и расплатился за обед. Таисия удивилась ...
– Юля уходит со мной – сказал мужчина – прощайтесь. – Женщины обнялись, и на глазах их появились слёзы. – Потом мужчина спросил – сын мой знает кто он? – Юля удивлённо посмотрела на Таисию ...
– Пока нет. Но … надеюсь скоро узнает. Подожду подходящего момента. Ты хочешь, чтоб он тоже ... уехал из России?
– Да Боже упаси! России нужны честные и любящие её люди. Думаю, что часть своего характера я передал ему. Да и твою любовь к России, надеюсь, он впитал уже при рождении. Прощаемся. Скоро мы с тобой не увидимся. Жаль …
Таисия ушла. Она расплатилась за гостиничный номер и в этот же день уехала в Сухуми. Там были дела государственной важности, и ей нужно было кое-кого предупредить … об этой государственной важности.
Приехала она загоревшая. Встретивший её сын спросил –
– А где Юлька?
– Сынок, ты же знаешь чья она дочь?
– Ну и что? – Она всё равно наша.
– Ты хороший сын и хороший человек и любишь её … как сестру – Санька покраснел – Я её увезла в Киев в пансионат, для таких же. Там её воспитают в духе социализма и заставят забыть о проклятом прошлом … – Санька поморщился и отвернулся. – Как отец?
– Да приходит пьяный. Иногда с тётей Зоей. Говорит, что это его коллега по искоренению врагов народа. –
Приближался тысяча девятьсот тридцать седьмой год.
– Ну хорошо. Пусть искореняют ... Ты закончил седьмой класс. – Пора приобрести специальность. Я договорилась с техникумом в Сухуми. Будешь учиться ремонтировать корабли. Но раньше заедешь в Тифлис, там ты много узнаешь.
– А как отец?
– Будет искоренять врагов народа! – не нужно мешать ему. – Санька опять поморщился. Он недолюбливал отца.
Через неделю сын уехал. Дом остался пустой.
Однажды Максим пришёл навеселе. Таисия спросила.
– Ну как твоя новая пассия? Скоро будем праздновать рождения сына? – Максим в это время снимал ремень и положил его вместе с наганом на табуретку возле Таисии. Та поправила, чтоб он не упал. Максим ушёл в ванную и умылся. Пришёл освежевший, и нагло сказал –
– Она не беременеет, может пошепчешься с ней … ты же родила … По рекомендациям Колонтай!
– Можешь не обольщаться … Санька не твой сын! –
Максима как обухом стукнуло по голове. Он побледнел, потом покраснел, заикаясь еле выговорил брызгая слюной –
– Шлюха! – Я всегда чувствовал твоё предательство! –
– Даже тогда, когда я приносила тебе объедки с барского стола, чтоб не подох … Безрукое ничтожество!
– Сейчас ты почувствуешь мои руки – и он схватил наган. Раздалось несколько щелчков … но ... ни одного выстрела.
– Подменила! – Боже мой, боже мой! – В каком мире мы все живём?! – простонал Максим, сел на пол и закрыл глаза руками. Казалось он плакал …
– Минуту назад ты убил меня. Нет меня для тебя теперь уже и физически. Я ухожу. Приглашай свою коллегу, по рекомендациям Колонтай. – И Таисия ушла.
Через две недели Максим был арестован за провал секретной операции и осуждён тройкой. Получил стандартный срок – пять лет лишения свободы без права переписки. Больше его никто не видел. Жаль …
Рассказывали, что при хрущёвской оттепели, в места описываемых событий приезжала француженка с мужем и двумя детьми. Долго ходила возле покосившегося дома, что-то рассказывала и показывала руками.
– Вы что-то ищете?  Спросила старуха, выйдя из дома.
– Да нет … так – И вдруг француженка бросилась старухе на шею и покрыла, вытирая свои слёзы, старушечьи морщины, поцелуями...