Как я познакомился с Инной

       Из интервью Натальи Нагибиной, 2002 год

       ГЕРМАН: Я решил искать женщину, чтобы влюбиться, – для серьезных отношений. Женщины были, и очень красивые. Все охали, ахали. И мне они нравились тоже – только внешне. Я относился к ним, как к игрушкам. Ни с одной из них я не испытал ничего серьезного, даже слово «милая» не мог произнести ни одной из них. Сердце к ним не лежало – и я расставался. Я не знал, будет ли любовь, но верил, что будет что-то особенное и предчувствие меня не обманет.
       Своим планом я поделился с приятелем, Игорем Яхилевичем.
       - И где же ты будешь искать? – спросил он.
       - Везде, как только буду выходить за порог своего дома.
       - Как план? – каждый раз лукаво, чуть насмешливо звучал один и тот же вопрос.
       - Продолжается, - спокойно, уверенно отвечал я.
       Однажды вместе выходим из кафе «Синяя птица». Этот день я запомнил навсегда: 28 марта 1966 года.  Уже начало двенадцатого.
       - Поехали на троллейбусе,- предложил я.
       - Нет, лучше на метро.
       - Ну, тогда расстаемся.
       - Ты же сам говорил: в метро познакомиться шансов больше.
       - Да, ты прав.
       А через пятнадцать минут я уже встретил Инну. Увидел лицо через окно промелькнувшего вагона поезда. Она была в необычном для того времени головном уборе – «шлеме», который сразу привлек мое внимание. Подбежали к этому вагону. Сели напротив. Я говорю:
       - Это иностранка.
       - Да эти сапоги продавались в прошлом году в ГУМе!
       Мой приятель был более трезвый и наблюдательный.               
       Потом шли за ней по переходу на площадь Революции, где она остановилась у знаменитой скульптуры пограничника с собакой. Здесь я и подошел к ней и заговорил:
       - Простите, вы очень спешите?
       - Молодой человек, мне  35 лет, я ушла в науку, и... счастья от меня не ждите.
       - Разве я выгляжу таким несчастным?
       ИННА:  Неожиданный ответ и какая-то беззащитная застенчивость в его лице и искренность в голосе  не позволили мне резко прекратить разговор. Помню, подумала: совсем молодой, а уже подходит к женщине в такое позднее время.
       ГЕРМАН:  Вышли на улицу. Автобуса долго нет. Пошли пешком к ее дому по улице Казакова. Представился – никакой реакции.  Узнал, как ее зовут. Немного рассказал о себе. Спросил, знает ли она кого-нибудь из джазовых музыкантов. Только Вадима Людвиковского, известного джазмена, руководителя оркестра Гостелерадио: оказывается, видится с его женой Лилей. Остановились у подъезда ее дома. Стал уговаривать встретиться со мной - отказывается, дать телефон – отказывается.
       - Я не кокетничаю. Мы с вами больше никогда не увидимся. Я никуда не хожу. Я много работаю.
       - Но… в ГУМ-то вы иногда ходите?
       - Ну, иногда…
       - Вот и я с вами пойду, и мы… что-нибудь купим…   
       Вот такая беседа с элементами абсурда и иронии.  А Инна первый раз очень внимательно  посмотрела на меня, тихо попрощалась и скрылась за дверью подъезда.
       ИННА: К тому времени я разочаровалась в институте брака. Не соблюдались, с моей точки зрения, необходимые условия совместной жизни, что разрушало отношения и убивало любовь. Я рассталась с третьим (!) мужем.  Тогда это  было для окружающих (и особенно - для отдела кадров!) поводом осуждения и свидетельством неблагонадежности. А я, как инициатор расставания, делала мужчин несчастными и жила с чувством вины.  Кроме того, думала, что полностью израсходовала богом отпущенные мне как женщине эмоции, главная из которых  удовлетворена: была шестилетняя  дочь Анюта. И еще – в профессии преподавания русского языка как иностранного, что было новым  делом в России, у меня  были успехи, и открывались  возможности для очень интересной работы. Решила сосредоточить силы на этом. Мужчины больше никак не вписывались в мои планы!
       ГЕРМАН:  Поняв из беседы, что Инна приходит с работы после пяти, стал каждый день караулить ее у дома. Наконец  встречаю ее и говорю строго: «Хорошо, что это продолжалось только две недели!». Стоять  и говорить около подъезда, когда все соседи возвращаются домой, ей, видимо, было неудобно, и она  как-то поспешно продиктовала номер своего телефона. Я звоню. Каждый раз одно и то же: я занята. У меня доклад на конференции. У меня открытый урок. Позвоните на следующей неделе. Говорю приятелю:
       - Смотри, вот я звоню уже четвертый раз, и все бесполезно. А ведь потом будет бегать за мной, а сейчас не хочет на свидание прийти.
       Наконец свидание состоялось. Договорились встретиться в  двенадцать часов у памятника Лермонтову: близко от Инны и от меня (жил на Басманной, в коммуналке).  Я был тогда в черной кожаной куртке и летнем пиджачке (олимпийская команда распродавала свои костюмы). Пиджачок был кирпичного цвета, два разреза, без подкладки - очень модный, но... единственный. Вижу – идет. Я взобрался на один из больших черных кубов, установленных по углам площадки памятника, соединенных  тяжелой цепью. Помню: дул ветер. Я распахнул полы куртки, раскинул руки и… вспорхнул - навстречу Инне. 
       ИННА:  Иду на свидание и ругаю себя: Вот дурочка… Поддалась на интеллигентный тон, покладистость и вежливость при отказе встретиться: «Не сможете? Жаль… А когда вам лучше позвонить? И в какое время? Обязательно позвоню. Всего доброго». Сама загнала себя в тупик – уже и неудобно без конца переносить встречу! У меня единственный свободный день!  Дел полно.  Зачем иду?!  Ведь знаю:  не успею встретиться, сразу буду думать:  скорее бы домой. Как только я увидела Германа прыгающим с большого черного куба, с раскрытыми черными  руками-крыльями, сразу подумала: «Черный ворон» – не к добру! Да еще, наверное, кагэбэшник…» Кожаные куртки тогда носили или мотоциклисты, или работники органов. Оказалось – мотоциклист, недавно продавший свой мотоцикл. А куртка осталась. Как позже рассказал  Герман, купить хороший мотоцикл ему помог поэт Назым Хикмет, бежавший из турецкой тюрьмы и живший в России. Мама Германа, Муза Павлова, переводила его стихи.  Уговорили Назыма воспользоваться секцией ГУМа № 200 - для привилегированных. Когда вышли из магазина с дефицитной покупкой, Назым сказал: «Я – плохой коммунист!».
       ГЕРМАН:  Увлекшись мотоциклом, я начал гонять по Москве, при этом откровенно рассказывал о своих дорожных «приключениях». Обеспокоенная мама и «приключения» убедили меня бросить это опасное для музыки занятие, которое могло в один миг изменить мою жизнь: или труба (инструмент, конечно!), или мотоцикл! Выбор был сделан!
       Теперь о свидании. Встретились. Ранняя весна, но холодно, и сильный ветер. Немного поговорили, и я предложил пойти ко мне: я  недалеко тут живу.
Пришли, сели за стол. На столе вазочка с грецкими орехами (я тогда уже был сыроедом!). Начали разговаривать. Очень увлеклись. Было интересно.  Меня поразили  в Инне  ее красота и женственность. И, конечно, культура, что позволило сразу почувствовать родство душ и проговорить на первом свидании пять часов подряд! Иногда садился за рояль, когда узнал, что Инне нравится  музыка Чаплина. А из современных западных фильмов – польский  «Поиски прошлого». Последнее меня очень удивило – вкусы совпадали! Я сам смотрел его три раза  (там же  действие происходит на фоне джазовой музыки!). И еще одно – обворожительный голос и манера говорить, что для меня было всегда  важно в женщине. Сложно рассказать о первом впечатлении, но главное – с первых минут в ней ощущалась  незаурядность, что впоследствии и подтвердилось.
       ИННА: Около пяти спохватилась:  сказала Герману, что у меня есть дочь и пора забирать ее из детского сада. Герман пошел провожать. По пути, ничего не сказав, скрылся в каком-то дворе  и вскоре выбежал оттуда с букетиком нежных лиловых подснежников с завитками белесых корешков…
       Дома рассказала сестре Санечке, что познакомилась с джазовым музыкантом и была у него дома.
       - Ну и как? – последовал многозначительный вопрос.
       - Пальцем не дотронулся. Проговорили пять часов!
       - Да это сейчас метода такая… Будет так себя вести до тех пор, … пока сама на него не бросишься.
       Господи, уже и «метода» изменилась, а я со своей наукой совсем от жизни отстала!
       ГЕРМАН:   Первое время я иногда говорил Инне: «Наверное, я в вас влюблюсь». Мой конструктивный ум ожидал этого чувства, как предвестника более глубокого – любви: все – по порядку! Но я не узнавал себя. С нетерпением ждал каждой встречи - буквально считал часы. Радовался и огорчался, как ребенок.  Сердце переполняло ощущение чего-то особенного, неиспытанного. Я уже думал только об Инне, и почувствовал: эта женщина – для меня!  Конечно, это пришла любовь! Доигрался. 
       ИННА (спустя 50 лет): Мы с Германом вместе уже более полувека. Годы пронеслись, как кадры захватывающего фильма… А когда рядом два «трудных» характера - это большое испытание для обоих. Пережито многое…  Но всегда побеждала любовь. И чувство юмора, в чем Герман  неподражаем - постоянно удивлял и восхищал. В памяти всплывает такой кадр.
      Однажды, во время горячего спора, я закончила свой монолог словами:
      - У тебя же, ведь, трудный характер!
      Тут же последовал ответ:
      - Да-а-а?! Ты оставила трех мужей, а я женился … на первой попавшейся(!)  и вот уже пятьдесят лет живу счастливо! Так у кого из нас трудный характер?!
       Ну, что тут поделать?! Только подойти, обнять, поцеловать и… похвалить!