Быть твоим богом-22. Миражи и кошмары

                В мире кончились добрые чудеса…(с)

Раннее утро в пустыне знаменует всевластие солнца. Воздух раскаляется всё сильнее, колеблется и рождает миражи. Но эти видения – не иллюзия.  Объект, проецируемый в мираже, обязательно где-то существует, только глаза видят его перевернутым, умноженным, не в том месте или не в то время…
На гребне дюны появляется колесница. Ею управляет смуглый юноша, облачённый в короткий передник и белый головной платок – клафт. В этой стране не носят много одежд, но качество ткани свидетельствует о высоком ранге. Наездника сопровождает пара ручных гепардов в ошейниках. Пятнистых котят специально отлавливают в пустыне и натаскивают для царской охоты.
Принц редко использует взятое с собой оружие: лук, копьё, кинжал. Но ему не надоедает смотреть, как гепард настигает тонконогую газель, разгоняясь до скорости песчаной бури. Позвоночник зверя напоминает упругую пружину, заставляющую золотистое тело буквально лететь над песком длинными стелющимися прыжками. Апогей погони – красивое, невинное убийство, ведь сам охотник – изящен и чист сердцем. Он – как бог, предназначение которого – смерть.
Точёная рука цвета меди переворачивает песочные часы, и песок под колесницей вдруг начинает утекать, напоминая иссушенную реку. Мириады шелестящих крупиц осыпаются вниз, вниз, а налетевший ветер поднимает песчинки в воздух, заставляя танцевать безумный танец вихря, иссекающий всё живое... Когда же песок бессильно оседает, можно увидеть окаменевшего  льва, возлёгшего среди пирамид. Его голова имеет антропоморфные черты, а губы трогает загадочная улыбка. Он на тысячелетия пережил человека, чьё лицо забрал когда-то, он молчалив и глух к молитвам, но каждую ночь пустыня содрогается от толчков гигантских лап…
Сфинкс пустотел внутри. И здесь, в чреве каменного чудовища, спрятана самая изощрённая комната пыток, которую можно себе представить.  На стенах можно разглядеть остатки металлических конструкций, а с потолка свисают кожаные ремни, до сих пор удерживающие чьи-то кости. И, может быть, знаменитые поющие пески – это, на самом деле, стоны тех, кто был повешен и заперт навечно.
Ведь «сфинкс» – это не только «шепсес-анх», «образ живого бога». Это ещё и  «сфинга» – «удушать».

Нюхач, вздрагивает всем телом, и просыпается.
Лицо его покрывает испарина, у самого горла стучит сердце. Тяжело. Часто. Смятая одежда пропиталась потом – ведь он, как всегда, уснул, не раздеваясь…. или, увязая в раскалённом песке, убегал от гепарда, а кровь от обезвоживания превратилась в сироп.
Осознание себя в окружающей действительности приходит медленно – так вода пропитывает сухую, потрескавшуюся почву.
«Где… где я?..»
Знакомая комната. Знакомые запахи. Жалюзи на окнах создают преграду солнечному свету, но его лучи упрямо проникают в любые щели.
Всплывает мысль: «Надо будет повесить шторы блэк-аут…», и – тут же испуганно обрывается. Ведь в искусственно наступившей темноте могут прятаться разные твари... чудовища.
Нюхач пытается размотать клубок воспоминаний, но нити путаются, рвутся, а при попытке удержать – изрезывают сознание. 
«Это был сон. Это был сон. Это был… сон?»
Разбуженная, как осиное гнездо память, подбрасывает запечатлевшиеся картинки.
Пластический грим, имитирующий морду шакала.   
Или проклятие таксидермиста, сделавшего головы мёртвых животных такими ужасающе живыми.
А, может – самая прожорливая в мире хтонь, явившаяся, чтобы утолить свой извечный голод…
 Нюхач со стоном закрывает глаза, зарывается лицом в подушку, шепчет как заклинание: «Он не мог видеть меня… Он не мог видеть меня… Он не мог…».
Провал.
Темнота.
Ароматы благовоний смешиваются с плотскими запахами.
«Ты пришёл покормить животных?»
Этому помещению подошло бы название «каменный мешок». Но стены странным образом расступаются, принимая толпу полуголых людей и высоких звероморфных существ. Твари  сменяют одна другую, сплетаются с человеками, издают звуки. Это похоже на рукопашный бой или оргию.
Ему хочется сорваться и бежать, но тело не слушается. Оно как будто находится под действием гипноза, и ужас растекается ледяным жемчугом по позвоночнику, когда рядом оказываются две фигуры: одна – тяжелая и громоздкая, с большим животом и обвисшими грудями, а вторая – рыжая и поджарая, как будто выпитая солнцем. В плечи первой врастает широкая и уродливая голова гиппопотама, а с лицом второй сросся скорпион. Этот сиамский близнец двигает жвалами,  шевелит клешнями и раскачивает хвостом, издавая щелкающе-стрекочущий звук трущихся одна о другую частей экзоскелета…
Бегемотиха издаёт трубный рёв, демонстрируя два коричневых клыка-бивня на нижней челюсти, и накидывает на шею пленника удавку. Сильные лапищи затягивают её всё сильнее, и когда каждое мышечное волокно начинает дрожать струной, а лёгкие – гореть и разрываться от асфиксии,  приходит такое небывалое удовольствие, что он готов умереть, лишь бы продолжать и продолжать. Член набухает от крови и задирается к пупку, а что-то многоножковое ползает и шарит там, трогая, пощипывая и засасывая, пока укол ядовитого жала не повергает во тьму.   
Блэк-аут.
Аут.
Пространство за чертой.

Усилием воли Нюхач заставляет себя подняться и пройти в ванну. Там он стаскивает одежду и оставляет её на кафельном полу скомканной, как будто оборотень – полинявшую шкуру.
Мочеиспускание доставляет жгучую боль – кажется, что уретра набита осколками стекла. Так больно не было даже когда он подцепил гонорею от шлюхи, работая в пригороде. Вдобавок ломит все мышцы, как при острой инфекции.   
Вот сейчас он примет душ и закинется антибиотиком, чтоб не расклеиться окончательно. Да, да. И обязательно что-нибудь болеутоляющее, какой-нибудь спазмолитик или даже морфий, потому что это – невыносимо…
Походя, Нюхач бросает взгляд в зеркало и замирает, сдавленно выдохнув.
– Какого ххх…?
Из зазеркалья на него пялится коротко стриженный мезоморф с трехдневной щетиной, жёсткими складками у рта и кровяными прожилками на склерах.
А чуть выше кадыка у него – отчетливая странгуляционная борозда.

               
                Быть твоим богом – Суицидальный пациент http://stihi.ru/2023/06/26/1244