Дефицитный подарок

        1980 год. Ранняя осень. Мой муж, джазовый музыкант Герман Лукьянов, уезжает на гастроли. Везу его на нашей «трёшке» в аэропорт «Домодедово». Рейс в 2:30 ночи. Последние несколько дней в аэропортах столицы творилась жуткая неразбериха. Не хватало керосина, и нечем было заправлять самолеты. Расписание вылета и прилета было нарушено. В залах ожидания скопилось много народа. Сидели и лежали на чем только можно было: на лавках, лестницах, на полу. Мы узнали,  что наш рейс вылетает как будто по расписанию. Герман начал пробираться к контролю, а я поспешила к машине: было далеко за полночь.
      Рядом с машиной, опираясь на капот, стоял мужчина лет сорока, восточная внешность, длинное коричневое кожаное пальто с поясом. Рядом большой импортный чемодан на колесах, а в руках - трость с толстой закругленной ручкой. По одежде, по чемодану и достоинству осанки, думаю - иностранец. Поймав мой удивленный взгляд, говорит на хорошем русском языке:
- Простите, вы едете через Орехово-Борисово?
- Да.
- Умоляю вас, возьмите меня с собой. Две ночи не спал. Еле удалось вылететь. Мне на улицу Мусы  Джалиля.
- Хорошо. Садитесь.
      Тут я заметила, что он сильно хромает. Помогла ему положить    чемодан в багажник, открыла заднюю дверь машины, куда он забрался с большим трудом, вытянув одну ногу вперед. В то время мы ничего не боялись, да и человек выглядел солидно и не вызывал подозрений. А еще у меня была корыстная мысль. Я очень устала: сборы в дальние и долгие гастроли мужа всегда отнимали много сил, да и время было ночное. Думала: подвезу, не одна буду, поговорим, авось, не засну.
      Говорили о том о сём. Постепенно выяснилось, что он из Таджикистана, зовут Мохаммед, окончил Институт Востоковедения, работал переводчиком в Афганистане, был ранен. А теперь едет в Москву на несколько дней. Попыталась деликатно расспросить об Афганистане: официальной информации было мало, а слухи - ужасные.
- Простите, рассказывать не буду. Могу сказать только одно: опытные офицеры становились седыми за один бой, - и замолчал.
      Как могла, старалась отвлечь его от грустных мыслей. Рассказывала о жизни в Москве, о недавно прошедшей Олимпиаде, о родившемся в эти дни внуке, которого в честь спортивного праздника чуть не назвали Олимпием (это было желанием мужа, который считал, что все мы недооцениваем значения великого события. Слава Богу, назвали Дмитрием). О том, как, спасая от голода малыша (у дочери была сильная грудница), купила за 5 с трудом доставшихся долларов 3 банки финского детского питания и была задержана гэбэшниками. Проверив мой паспорт и переписав данные, они отпустили меня, но на прощание сказали: «Будьте осторожны: досье растет».
    Мой новый знакомый тихо посмеивался. Подъезжаем к Орехово-Борисову. Спрашиваю:
- А где эта улица Мусы Джалиля? (О татарском поэте, погибшем в фашистской тюрьме, знала со школьных лет).
-  Справа по ходу. Но больше я ничего не знаю.
     И вот тут-то все и началось. Район новый, улицы прямо расчерчены. Справа и слева широкие газоны с кустами и деревьями, дома непривычно далеко от дороги. В темноте названия улиц и номера домов не разглядеть. Останавливаюсь, жалея хромого пассажира, бегу к дому, с трудом прочитываю название улицы - не то - и быстро назад. И так раз 10! Наконец поняли, что ездим по кругу. Останавливаемся около уже знакомого дома. Светает. На улицах никого.  Вдруг из подъезда вываливается шумная подвыпившая компания, - видно, свадьба. Подбегаю к ним.
- Скажите, пожалуйста, где улица Мусы Джалиля?
- А дом какой?
- Десятый.
- Так вы около него и стоите, только подъезды с обратной стороны.
     Наконец-то! Мой новый знакомый сердечно благодарит, извиняется и – вынимает портмоне. Увидев толстую пачку новых банкнот, от которой он, не считая, отодвигает солидную кучку, я замахала руками:
- Нет, нет, что вы! Не надо денег! Мне было по пути, да еще в одиночестве и заснуть боялась.
     Мохаммед не спешит выходить, снова благодарит и так спокойно, ласково, по-восточному, говорит:
- У вас есть какое-нибудь заветное желание? Я могу его выполнить. Мне так хочется вас отблагодарить.
- А что вы можете в Москве?
- Все! - говорит он уверенно.
     И я верю. Мгновенно передо мной проносятся поездка в Лондон, куда меня не пустили несколько раз, любимые дорогие духи, черные сапоги-ботфорты и много всякой смутной ерунды. И тут я замечаю, как крепко от волнения держу руль и руки у меня мокрые. Вспоминаю, как часто, не желая вникать в дебри неисправностей машины, я противопоставляла всем доводам мужа свой единственный:
- Я - женщина.
- Ты не женщина, ты - водитель.
  Мохаммед прерывает мое оцепенение:
- Так что же? Что вы хотите?
    Не отрывая рук от руля, поворачиваюсь к моему пассажиру и страстным шепотом говорю:
- Распредвал.
- Что-о-о?
- Распредвал.
  В ответ короткое молчание, потом хохот. Он почти падает вперед на спинку сиденья, платком вытирает слезы:
- Ну, знаете… Если бы я был Юрием Нагибиным, я написал бы рассказ о современной женщине. Ну, ладно, записываю телефон. Я буду в Москве 3 дня.
     Надо сказать, что это были первые годы выпуска отечественного автомобиля с неудобным названием «Жигули». И при этом был тотальный дефицит запчастей. Так что распредвал входил  в список заветных желаний.
     Весь следующий день делаю генеральную уборку в квартире. Думаю, если завтра утром не позвонит, уеду на дачу. С утра провозилась до полудня. «Ну, конечно. Любое желание. Как бы не так!» А я верю. Да еще звонка жду.
     И вот звонок:
- Инна, это Мохаммед. Я выполнил ваше желание. Жду вас в 16 часов в вестибюле гостиницы «Минск» на улице Горького.
- Хорошо. До встречи.
    И вот ровно в 16 часов стою в вестибюле гостиницы «Минск». Косо посматривают на меня швейцары (раньше стоять вот так, одной, женщине в гостинице было просто неприлично). Проходит 10 минут. Начинаю раздражаться. Решаю: жду всего 15 минут, как дипломаты, и - ухожу. Смотрю: мой пассажир с трудом, хромая, спускается с лестницы, неся в руках завернутый в толстую бумагу довольно длинный предмет.
- Здравствуйте, Инна. Простите за опоздание: лифт сломался.
   Я расслабленно беру сверток и чуть не падаю вместе с ним. Эта дуля весит килограмм 10. К своему стыду, я не представляла себе, как выглядит распредвал. Знала только, что это «сердце» двигателя, что его нельзя достать и ездить без него мне тоже скоро будет нельзя. А на черном рынке он стоит 250 рублей (в то время я как старший контрольный редактор издательства «Русский язык» получала в месяц 180 рублей, а это были немалые деньги).
- Не хотите ли пообедать? – тихо, с достоинством спрашивает Мохаммед.
Начинается…, - думаю, и так же тихо, с достоинством отвечаю:
- Большое спасибо. У меня еще много дел.
- Я вас никогда не забуду, - говорит на прощанье всемогущий Мохаммед.
   Вера в людей восстановлена - распредвал  в багажнике! С любопытством разворачиваю сверток: чугунная деталь похожа на позвоночник доисторического животного, и в придачу - 8 позвонков.
   Ремонт машины можно было сделать в единственном тогда техцентре на Варшавке. В народе его прозвали «Бермудским треугольником»: там пропадали запчасти и люди - из списков на ремонт и покупку машин.
   Довольно долго я возила распредвал в багажнике (при моей высокой должности я не могла выкроить сутки на ремонт). И когда кто-либо случайно видел в моей машине дефицитный подарок, тут же следовал  вопрос:
- Скажите, где вам удалось достать распредвал?
   А я, загадочно растягивая слова, отвечала:
- Где я достала-а - вам не достать…