Спасибо за правду!

    В начале 90-х после разграбления дома в Головлинке  стали искать дом поближе к Москве. Поняли: в доме надо жить, он, как маленький ребенок, нуждается в постоянной охране и заботе. Выбрали северо-западное направление - Пятницкое шоссе. По слухам, это была дорога стратегического назначения, построенная в спешке в самом начале войны, чтобы дублировать главную дорогу, соединяющую Москву с Ленинградским шоссе в районе Солнечногорска. После войны она ремонтировалась очень мало, была узкой, в основном грунтовой, изрытой ямами и ухабами. Но постепенно обрастала деревнями, которым часто присваивались, как у Некрасова, уничижительные названия: Юрлово, Дурыкино, Брехово, Трусово. Дом мы облюбовали в деревне Трусово: привлекла особая «роза ветров», близость Истринского водохранилища с чистейшей водой и прекрасными, тогда еще не тронутыми лесами вокруг. 
      Муза, мама Германа, один раз побывала у нас, походила по дому, осмотрела все и сказала: «Просторно, мило, но, для меня, слишком буржуазно». Долго гадали, чтобы это значило. Обстановка была, как я ее окрестила, в «благородно деревенском» стиле.
      Через год Муза тяжело заболела – инсульт. Каждое утро в течение двух месяцев я ездила в Боткинскую больницу и, преодолевая сопротивление лечащего врача, уговаривала лечить ее более активно, оплачивая дорогие уколы. «Бесполезно: тотальное поражение»». – «Понятно…, если лечить болезнь, а не человека. Вы не знаете, какой у нее сильный характер». При выписке врач сухо и твердо сказала: «Ну-ну… Вы   не понимаете, на что себя обрекаете. Желаю вам пережить свою свекровь!». И мы начали жить втроем: я, Герман и Муза.
      Из ближайшей деревни ко мне два раза в неделю приходила Лида, помощница, женщина милая, покладистая, спокойная, пела в церковном хоре. Оставляя на нее Музу, могла спокойно съездить в Зеленоград или Солнечногорск (в оба конца по 25 километров), купить продукты, лекарства, в сбербанк и т.п. Обратила внимание, что Лида с интересом слушает, как Герман занимается на инструменте. И стала она просить меня взять ее на концерт. Еле уговорила Германа, но… с одним условием: во время поездки (часто за рулем была я) совершенно не разговаривать, что вскоре мы и выполнили.
       В это время в Союзе композиторов шли концерты «Московской осени»: композиторы представляли свои  новые произведения. В тот вечер выступал Герман со своим «Кадансом». Зал переполнен – ни одного свободного места, стояли даже в открытых дверях. Мы приехали пораньше - для настройки звука. После входа в зал с Лидой больше не виделись. Нас с Германом посадили на VIP-места, и он сразу ушел за кулисы, а его место рядом со мной занял удачливый Михаил Сапожников. Вскоре я увидела Андрея Яковлевича Эшпая, которого посадили в этом же ряду недалеко от нас. Герман был знаком с Эшпаем со студенческих лет. Оба учились в Московской консерватории по композиции у Арама Ильича Хачатуряна: Эшпай был аспирантом, а Герман – студентом.  Как выяснилось позже, Герман и Эшпай до концерта встретились в дверях… туалета. Всегда изысканно вежливый, Эшпай,  пожимая руку Германа, сказал: «Мне сегодня повезло: с радостью хожу на ваши концерты». Обстановка в дверях туалета не способствовала продолжению разговора, и радушный Эшпай успел сказать: «Вы – гений!»  - «Спасибо за правду!» - быстро ответил Герман. Оба рассмеялись и разошлись. Концерт вел Анатолий Кролл. После концерта и аплодисментов Кролл сказал: «Сегодня в зале замечательный композитор Андрей Яковлевич Эшпай.  Попросим его поделиться  своими впечатлениями».  Эшпай встал с кресла, сказал прекрасные слова о музыке Германа, а потом, в подтверждение хвалебных слов, рассказал о встрече с ним  перед концертом и его короткой реплике.  Зал грохнул от смеха и аплодисментов. Я же, не расслышав имени Германа, сказала Сапожникову: «Похоже на Германа». И оказалась права.
      На следующий день Лида пришла к нам, делала все тихо, ни о чем не говорила, выглядела несколько расстроенной: наверное, с мужем поссорилась. Чтобы как-то разрядить обстановку, спросила: «Ну, как тебе концерт?»  На лице напряжение, чувство неловкости: «Можно вопрос?» - «Конечно!» - «А что все эти люди, что были в зале, пришли туда … принудительно?»… No comment!