Визит к Лиле Юрьевне Брик

         1975 год. Мы, я и Герман, в гостях у Лили Юрьевны Брик, вошедшей в историю как муза поэта Владимира Маяковского. Ей уже за 80.  Невысокого роста, худенькая. Голова,  чуть закинутая назад, упирается в поднятые плечи. Лицо очень худое, с глубоко впалыми щеками и резко обозначенными скулами. Губы тонкие, слегка подкрашены. Брови четко нарисованы тонкой черной линией. Глаза чуть заметно подведены, смотрит внимательно, с интересом. Волосы темно-рыжие, зачесаны назад и заплетены в одну косичку с узкой ленточкой на конце. Руки ухоженные, пальцы  с маникюром - никаких следов грубой работы. На тонких запястьях браслеты. Одета элегантно, по-домашнему: светлая шелковая блузка с воротником-стойкой под подбородок, обрамленным волнистой  рюшью, и такие же манжеты,  выглядывающие из рукавов свободной вязаной темной кофты на больших пуговицах. Юбка темная, почти в пол. Обращает внимание длинная толстая цепочка на шее с двумя кольцами: одно – Лилино – маленькое, с тремя буквами Л Ю Б – по кругу, образующими «люблю», другое – Маяковского – большое, со старую пятикопеечную монету. Держится горделиво, говорит четко, ясно, чуть капризно.
       О знаменитых кольцах я узнала от мамы Германа. Муза Константиновна Павлова, талант  которой явно недооценен у нас, в России, при ее жизни,  писала не публиковавшиеся тогда остросатирические стихи и пьесы, а прославилась как замечательный переводчик (с подстрочника) Гёте, Назыма Хикмета и других зарубежных и советских авторов. Муза познакомилась с Лилей Брик в 1942 году в Перми. Сохранилось письмо Лили к поэту Николаю Глазкову в Москву, где она пишет: «Здесь появилась ленинградка поэтесса Павлова. Все от нее в восторге. У нее попадаются  строчки и мысли интересные и забавные. А сама она в профиль хорошенькая…». Все последующие годы Муза дружила с Лилей, навещала ее, показывала ей свои стихи и пьесы. Видимо, гордясь успехами Германа и его выбором, решила представить ей уже взрослого сына  и познакомить  со мной. (Германа Лиля видела подростком, много лет назад,  в Юрмале, в доме отдыха советских писателей, где они отдыхали вместе с Музой).
      Первый наш визит к Лиле Юрьевне был коротким, но хорошо  запомнился. Муза (за рулем своей неизменной «Победы») привезла  ей обещанные книги и журналы. Сидели в полутемной гостиной, немного поговорили.    Мы практически молчали – слушали и смотрели открыв рот – ведь, перед нами женщина-легенда! Когда прощались, Муза спросила:
    - Как вам моя невестка?
    - Невестка?! Я не люблю это слово -  «невестка»!
    - А как же ее называть?
    - У нее же есть имя - Инна.
     Муза не растерялась и, смеясь, рассказала, что Герман увидел меня в метро, в вагоне проходившего поезда, проявил настойчивость, долго ухаживал,  и вот – результат. А еще добавила, что ее соседка по коммунальной квартире, очень старая еврейка,  которой Муза рассказала историю нашего знакомства, увидев меня впервые,  внимательно  посмотрела на  меня и тихо, задумчиво произнесла: «Подумать только, он в толпе нашел… человека!».
     Вспоминаю еще об одном впечатлении. Лиля Юрьевна попросила меня принести из спальни записную книжку, Я вошла в комнату и… ахнула. Окно  было занавешено шторой из кусочков разноцветной шелковой ткани. Все они были разного размера, формы и цвета, а окружала их широкая однотонная полоса, четко обрамляя прямоугольник. На подоконнике стояла маленькая лампочка, мягким светом освещая штору сзади. Эти  разноцветные шелковые лоскутки мерцали, как драгоценные камни. Эффект потрясающий!  Я впервые увидела изделие в технике  patchwork  и, выйдя из комнаты, объяснила свой восторг Лиле Юрьевне. Довольная произведенным впечатлением, она сказала: «Я всю жизнь собирала лоскутки от моих платьев и только недавно нашла им применение». Я так заразилась этой идеей, что тут же собрала все свои лоскутки от платьев и, подкупая необходимое (а сколько раньше у нас продавалось прекрасных ситцевых и штапельных тканей!), с увлечением шила и для деревенского, и для городского дома занавески, скатерти и даже постельное белье. И так качественно и красиво это делала, что Муза даже не верила, что это моя работа.
     Когда мы прощались, Лиля Юрьевна, выбрав момент, тихо сказала Герману: «Приходите без Музы.  И принесите стихи». Мы были обескуражены, но, сохранив тайну приглашения, поехали к ней.
     И вот мы  дома у Лили  Юрьевны, в комнате-гостиной. Слева от входа овальный стол под абажуром, на столе самовар, все приготовлено для чаепития. Справа кресло с высокой мягкой спинкой и диван. На окне – задвинутая темная штора, хотя за окном день. На стенах фотографии, портреты, виды города.
     Расспрашивать сразу неудобно. За столом, около самовара хозяйка дома, я, Герман и  Василий Абгарович Катанян, последний муж Лили Юрьевны,  историограф Маяковского.  Говорят о поэзии. Лиля Юрьевна просит почитать стихи. Герман читает:
               
                Рояль тяжело охает по ночам,
                поджав затекшую ногу,
                каждым натянутым нервом
                ощущая старость.
 
                Рояль засыпает под утро.
                Ему снится, что он черный кит,
                что он, улыбаясь,
                плывет в море глаз и ушей.

                ***
                Искусство.
                Нечто среднее
                между проповедью
                и стриптизом.

                ***
                Старость – это пытка,
                чтобы вырвать признание,
                что жил не так.
                Дай себе клятву,
                что никогда не признаешься.

                ***
                Родина, я – твой.
                От кончиков волос
                до отпечатков пальцев.
                ***
                Композитор-Христос
                воздел руки к роялю,
                где застыли двенадцать апостолов
                в немом ожидании чуда.

      Герман прерывает чтение и, боясь, что забудет, вытаскивает из кармана пиджака свернутый листок бумаги, где написан палиндром (перевертень), посвященный Лиле Юрьевне:
               НО МЕД, ЛИЛЯ, Я ЛИЛ, ДЕМОН.
      Хозяева улыбаются, читают текст слева направо и наоборот, просят прочитать еще что-нибудь. Герман читает на память короткие палиндромы:
                МУЗА – РАЗУМ.
                ***
                О, ВОЛОДЯ! ЯД – ОЛОВО!
                ***
                НЕ ЖЕНАТ, А НЕЖЕН.
               
     Хозяева  хвалят стихи Германа, интересуются, напечатаны  ли они,  где он выступает. Герман воодушевлен, чувствует, что нравится, «распушил хвост», увлеченно, с юмором говорит  о стихах, рассказывает о джазовых концертах, о чем-то спорит… Чай остыл. Лиля Юрьевна возвращает нас к чаепитию:
      - Вася, налейте, пожалуйста, Герману чаю.
     - Спасибо, – и вдруг раскованно: - Лиля Юрьевна, почему бы вам с Василием Абгаровичем не выпить на брудершафт?
 Все смеются. Лиля Юрьевна отвечает:
      - Видите ли, Герман, Вася был моложе Володи на десять лет. Тогда мы все вместе работали в одном журнале и были «на вы». И, спустя годы, когда мы с Васей однажды встали из одной постели, - это был не достаточный повод, чтобы перейти «на ты».
   Ответ произвел на меня впечатление и затаился, видимо, где-то в глубине памяти. А когда мы вышли на улицу, я сказала:
    - Герман, я жалею, что мы с тобой перешли «на ты».
    - Как это?  Почему же?
    - Тогда бы ты мог мне сказать «Инна, вы - дура» или что-то подобное. Это звучит совсем  по-другому, чем с «ты».
    Прошли годы…  Середина 90-х. Мы обменяли московскую квартиру на загородный дом в сорока километрах от Москвы и стали деревенскими жителями.  Это был очень трудный период в нашей жизни. Недвижимость была, а денег – нет: ждали продажи земельного участка. Ожидание изматывало.  В отношениях появилось постоянное напряжение, и часто это выражалось в раздражении, спорах и резких интонациях. Что делать? И однажды я  предложила Герману перейти «на вы».
   - Зачем это? Я не хочу.
   - Ты же артист! Давай будем играть. Как на сцене. Высокий стиль заставит думать о каждом слове и, главное, – об интонации.
    Согласился с трудом, но первые два дня чуть не сорвал чистоту «эксперимента»: ёрничал, специально смешивая слова высокого и низкого стиля, подражая  Зощенко и Хармсу:
      - Инна, ну, что вы ерунду-то городите?
      - Не морочьте мне голову, Инна!
      - Перестаньте валять дурака!
      - Не хотите ли откушать чаю?
     Эксперимент, из которого с трудом вышли через три месяца (так привыкли к «вы») помог вернуть прежнюю атмосферу сдержанности,  в которой незримо  присутствовала … любовь. Очень советую, при необходимости, перейти «на вы». Помогает!