Остров спокойствия

Глава 15




Симона не могла забыть лицо Тиффани – прежнее и нынешнее.

Не могла забыть надменность в прежнем и злобу в нынешнем. Не могла избавиться от видения обеих сторон медали: самодовольство юной девушки, которая гордится своей красотой, и озлобленность женщины, которая ее утратила.

Пока она работала, эти лица стояли перед глазами.Не сумев избавиться от тяжелых мыслей, она решила над ними поработать. Нарисовала по памяти лицо шестнадцатилетней Тиффани: гармоничные черты, уверенная, цветущая красота, идеально уложенные волосы.

Затем нарисовала нынешнюю женщину, с которой столкнулась в клубе: шрамы, чуть обвисший левый глаз, искривленная губа, реконструированное левое ухо.

«Изъяны», – подумала она, изучая лица. Однако едва ли второе лицо можно было назвать уродливым. Как художник, она находила его даже более интересным.

Может, злоба возникла от того, что всякий раз, когда Тиффани смотрелась в зеркало, лицо напоминало ей о пережитом ужасе? И разве она, Симона, вправе осуждать эту злобу и негодование, если сама отказалась смотреть в лицо своим собственным переживаниям? Она просто старалась о них не думать.

Симона встала и подошла к окну. С унылого серого неба мягко падал снег, окутывая скалы пушистым покрывалом. Цвет воды сливался с цветом неба, и зима покрывала все, кроме воды и неба.

Перед ней простирались тишина и покой уединенной зимы на острове. Хаос и безумие того давнего летнего вечера остался позади.

В голове прозвучал голос Тиффани:

«Ты ушла без единой царапины».

Нет. Нет, это не так. Не так…

Симона вздохнула и вернулась к столу. Выбрала инструменты, глину. «В половину величины», – подумала она, расстилая холст, и раскатала глину в прямоугольник. В случае чего можно в любой момент остановиться. Или изменить направление. Но если она хочет выкинуть эти лица из головы, ей нужно сделать их реальными.

Она обрезала края глиняного прямоугольника, свернула его в цилиндр. Поставила вертикально, разгладила стенки руками. Начала срезать углы, намечать линии, соединять стороны, сжимать швы. Вначале, закладывая основу, шла техническая часть работы.

Теперь набросать контур лица, проверить пропорции.

И наконец Симона начала его лепить. Глазницы, лоб, нос. Добавляла глины, надавливала на стенки цилиндра изнутри, формируя щеки, скулы, подбородок.

Она видела лицо с той же ясностью, с какой ее руки его чувствовали. Женское лицо – пока просто неопределенное женское лицо.

Впадины, вмятины, бугры.

Думая о прошлом и настоящем, самодовольном и озлобленном, Симона перевернула цилиндр, чтобы сделать то же самое на противоположной стороне.

Две стороны жизни.

Теперь часть головы – она соединяла швы, сводила стенки вместе, пока не оставила наверху только небольшое отверстие, достаточное для ее руки.

Давая глине время немного застыть, она осмотрела свою работу – пока грубую основу, – сформировала по бокам переход от шеи к голове. Затем, не торопясь, занялась подбородком и шеей. Повторила то же самое на другой стороне – с поправкой на повреждения и годы.

Опять встала и обошла рабочий стол, внимательно изучая черты обоих лиц и свои наброски.

Села, надавила большим пальцем на левую глазницу и слегка потянула ее вниз.

«Начнем, – пробормотала она и начала скатывать небольшой глиняный шарик. – Не знаю, что я пытаюсь доказать, но начнем».

С помощью пальцев и инструментов Симона вылепила глазные яблоки, уголки глаз, веки. По привычке она перескакивала от одной части лица к другой, поправляя глаза, нос, подбородок, уши – сначала начерно, потом с все большим вниманием к деталям. Перемещаясь от одного лица ко второму, как того требовали ее разум и руки.

Рот, идеальный на «прежнем», с намеком на самодовольство. На «нынешнем» – искривленный уголок губы; изъян, да, именно озлобленность кривит эти губы.

За окном падал снег. Симона работала молча, не желая сегодня музыки.

Только глина под руками.

Она ощутила в этих лицах жизнь еще до того, как снова перешла к глазам. Анатомия, конечно, помогала – складки век, морщинки. Однако в глазах всегда необъяснимо присутствовала жизнь – как свет, льющийся из окон.

Глаза юной девушки излучали уверенность, граничащую с высокомерием. В глазах женщины отражались не только ужас и страх давно минувшего вечера, но и его последствия в мыслях и в сердце женщины, которая его пережила.

Патрисия Хобарт тем временем тоже работала. И за ее окном тоже падал снег.

Она изучала информацию об еще одном выжившем в «Даун-Ист». Ей хотелось встряхнуться, и Боб Кофакс был идеальным вариантом. Охранник торгового центра выжил после двух огнестрельных ранений. Пресса уделила ему больше внимания, чем, по мнению Патрисии, он был достоин. Вдобавок он продолжал работать в торговом центре, словно пользуясь неудачей ее брата.

Боб, похоже, считал факт своего спасения посланием от высших сил, чтобы он максимально использовал дар жизни, помогал нуждающимся и с благодарностью начинал и заканчивал каждый день.

Так он написал на своей странице в Фейсбуке.

Сейчас Боб собирался отметить свой юбилей с женой и двумя детьми – один из которых был геем, «женатом» на другом гее, что оскорбляло Патрисию до глубины души. И, как будто этого было недостаточно, они еще усыновили какого-то азиатского ребенка. Ладно хоть его другой сын женился на настоящей женщине и имел пару настоящих детей.

Вся эта дурацкая семейка планировала устроить себе недельные каникулы, полные веселья и солнца, на Бермудских островах.

Их страницы в Фейсбуке предоставили ей всю необходимую информацию – даже часы с обратным отсчетом времени.Девятнадцатого января Бобу исполнялось пятьдесят лет.

Поразмыслив, Патрисия выбрала себе фальшивое имя, продумала внешний вид и забронировала роскошный номер в том же курортном отеле.

А затем перешла к самой интересной части: стала планировать, как убить Боба до того, как ему исполнится пятьдесят.



За два дня до Рождества дом Сиси светился праздничными гирляндами огней. Настолько ярко, что в ясную ночь его можно было разглядеть с материка. На рождественской елке висели армии Санта-Клаусов, мифологических существ, богов, богинь и разрисованных вручную шаров.

В камине весело трещал огонь. С наступлением сумерек Сиси зажгла десятки свечей в доме и в стеклянных фонарях снаружи. Люди из кейтеринговой службы устанавливали столы для ежегодного праздничного дня открытых дверей.

Сочельник они провели вдвоем с Симоной, а рождественский день предназначался для семьи. Но сегодняшний вечер – один из ее самых любимых вечеров в году – был для всего острова.

Праздничное настроение усилилось, когда приехала Ми.

– Веселого, счастливого всего! – Сиси крепко обняла девушку, затем забрала у нее сумки.

– Сиси, дом выглядит потрясающе. Прямо как ты.

– Я очень рада тебя видеть. Давай свое пальто, сумки. Я налью тебе выпить.

– В два часа дня?

– Это же Рождество! Мы сделаем «Мимозу». Отнесешь одну Симоне и заманишь ее сюда. Думаю, она прячется в студии, чтобы я не доставала ее вопросами о том, что она сегодня наденет. Как твоя семья?

– Все хорошо. – Ми сняла кепку, открыв короткое прямое «каре». – Нари помолвлена… ну, завтра вечером будет помолвлена. Все уже знают, кроме самой Нари. Джеймс по-старомодному просил ее руки у моего отца. Он сделает ей предложение в рождественский вечер.

Мальчик из Бостона оказался стойким, подумала Сиси, замерев с бутылкой шампанского в руке.

– Она его любит?

– Она его любит.

– Ну, тогда выпьем за ее счастье. – Сиси выпустила пробку с веселым хлопком. – А ты как? Присмотрела себе кого-нибудь?

– Так, присматривала, но… – Она пожала плечами. – Никто не покорил мое сердце и разум.

– Понимаю. Секс – это просто. А любовь сложна. Вот возьми бокал и отнеси его Симоне, посплетничайте немного, а потом заставь ее спуститься сюда. Мы втроем еще немного выпьем, поболтаем, затем будем прихорашиваться.

Ми взбежала по двум лестничным пролетам наверх, держа по бокалу в каждой руке.

Войдя в студию, под музыку, которая заглушила ее подъем по лестнице, она увидела, что подруга красит скульптуру чем-то красным.

Обнаженная женщина изогнулась назад, образовав почти окружность от ступней до макушки. В руках она держала лук с зазубренной стрелой, направленной прямо вверх.

«Сила и грация», – подумала Ми. И красота. Волосы – темно-каштановые с ярко-красными бликами – Симона заплела в короткую косу. Ее джинсы, рваные на коленях, были забрызганы глиной и краской, как и толстовка с обрезанными ножницами рукавами. Симона была босиком, поэтому Ми отметила ее темно-синий педикюр.

Ми ощутила прилив любви, ощущение полного согласия с миром – и легкий укол зависти к непринужденному художественному стилю подруги.

Симона отступила назад, склонив голову набок, чтобы оценить свою работу, и увидела Ми. Она взвизгнула (Сиси услышала это двумя этажами ниже и улыбнулась) и отбросила кисть, разметавшую красные брызги.

– Ты приехала!

– Я с «Мимозой».

– Ты лучше дюжины «Мимоз»! Не могу тебя обнять. Я вся в краске.

– Ой, да ну и что! – Ми поставила бокалы, схватила Симону в объятия и затанцевала с ней по комнате. – Я ужасно соскучилась по тебе.

– А я еще больше! Вот теперь это Рождество!

– Так давай за Рождество и выпьем. Или я могу выпить, пока ты заканчиваешь свою работу.

– Она закончена.

– Как назовешь?

– «Лучница». Модель – продавщица, которую я видела в Седоне. В ней была такая… смелая безмятежность.

– Удалось передать.

– Ты думаешь? Хорошо. – Симона взяла бокал.

– Какая красивая комната, – сказала Ми. – Похожа на тебя. И так отличается от моей лаборатории, похожей на меня. Но нам это не мешает. – Она сжала руку Симоны, потом прошлась по комнате. – Эти работы вдохновлены твоей поездкой на запад?– Большинство из них. Я отправила пару штук своему агенту, чтобы она посмотрела, в каком направлении я двигаюсь…

– Она выглядит знакомой… – пораженно начала Ми. – Тиффани? Я не вспоминала о ней много лет.

– Да.

Заинтригованная, Ми подошла ближе и присмотрелась.

– На другой стороне тоже лицо?

– Можешь взять в руки. Она завершена.

Ми подняла статуэтку, осторожно повернула.

– О. Понятно.

– Одно лицо – прежнее, второе – нынешнее. Мне следовало ее убрать. Не хочу, чтобы ее видели раньше времени.

– А почему? Почему Тиффани?

– Столкнулась с ней несколько недель назад. – Симона пожала плечами. – Так странно. Теперь все наоборот. Когда-то я была совершенно уверена, что эта девушка… – Она провела пальцем по гладкому лбу и гладкой щеке. – … что эта девушка разрушила мою жизнь. Она украла парня, в которого я была так влюблена, что мечтала выйти за него замуж. Я винила ее за мои страдания. Боже, Ми. Шестнадцать лет.

– Шестнадцать лет. – Ми обняла подругу за талию. – Тиффани все равно была подлой, коварной шлюхой.

– Верно.

– «Все наоборот»? Значит, теперь она считает, что это ты разрушила ее жизнь? Винит тебя? Каким образом?

– Я осталась невредимой. – Симона провела пальцами по второму лицу. – А она нет.

– В этом виноват Джей-Джей Хобарт. Что она тебе сказала, Сим?

– Ты видишь это лицо? Не только шрамы.

– Ты имеешь в виду гнев и злобу? Конечно, вижу. У тебя талант показать, что у человека внутри. – Ми сделала глоток «Мимозы». – Выходит, она так и осталась подлой, коварной шлюхой?

Рассмеявшись, Симона почувствовала, как на душе становится легче.

– Да. Осталась.

– Беда не обязательно изменяет людей. Чаще она выносит на поверхность то, кто мы есть или кем были всегда. – Ми поставила скульптуру на полку, нарочно отвернув озлобленное лицо к стене, и подняла бокал, салютуя Симоне. – Возможно, Тиффани не так красива, как могла бы быть – снаружи. Но она жива, а многие – нет. И, вероятно, жива она только благодаря тебе. Как и я. Не качай головой и не спорь с доктором Юнгом. Как насчет потери крови? Еще десять-пятнадцать минут, и я бы не выкарабкалась.

– Давай не будем об этом говорить.

– Нет, давай минутку поговорим, потому что мне есть что сказать. То, что ты сделала с Тиффани… не помню ее фамилии.

– Брайс.

– Вот, ты помнишь, а я нет. Это тоже что-то значит. То, что ты сделала своим искусством… Тебе это было нужно.

– Думаешь?

– Уверена. Дело не только в том, кто она, но и в том, кто ты. Мы выжили и стали теми, кем являемся сейчас. Твои чувства, которые создали ее из глины, всегда были внутри тебя. Шестнадцатилетняя девушка, думавшая, что ее мир рухнул из-за какого-то похотливого придурка, который не стоил ее мизинца… Да, может, я попаду в ад за то, что плохо отзываюсь о мертвых, но он и правда был похотливым придурком… Та девушка могла погрязнуть в страданиях и злобе и отвергнуть свой дар. – Ми снова повернулась к скульптуре. – Я вижу здесь человека, который отвергает свой дар жизни в обмен на обвинения и злобу. Мы потеряли подругу, Сим, и мы все еще испытываем боль. Всегда будем испытывать. Но ты вернула нашу подругу к жизни, ты запечатлела ее жизнь, даже ту жизнь, которую она могла бы прожить, в этой удивительной скульптуре, которая стоит внизу, и в других тоже.

– Не знаю… – Симона судорожно вздохнула. – Не знаю, как бы я обошлась без тебя в моей жизни.

– И никогда не узнаешь. А я направила свое мастерство, свое искусство на поиски способов облегчить боль, физические страдания. Это не делает нас особенными, но делает нас такими, какие мы есть. Мы лучше, чем Тиффани, Сим. Мы всегда были лучше ее.

Симона снова взволнованно вздохнула.

– Да, наверное…

– Я говорю серьезно. И каждый раз, когда ты смотришь на эти два лица, ты должна вспомнить мои слова. Забудь эту стерву.

Нахмурившись, Симона смотрела на лицо Тиффани.

– Я могу сожалеть о том, что с ней случилось – такого никто не заслуживает, – но при этом я могу ее ненавидеть?

– Да!

– Не знаю, почему я сама не дошла. Даже когда я формировала эти лица своими руками, я не думала об этом.

– Вот для чего нужны подруги.– Ну, лучшая подруга, ты только что ответила на вопрос, который меня мучил. Да, забудем про нее. А теперь давай спустимся и выпьем шампанского. Иначе сил не хватит занимать гостей до рассвета.

– У Сиси прекрасные вечеринки. – Выходя из комнаты, Ми обернулась с веселой улыбкой. – Я купила новое платье, специально для сегодняшнего вечера. Совершенно убойное.

– Черт возьми! Теперь она от меня не отстанет со своим нарядом. Ну, ладно. Не буду спорить. Пусть сама выберет, что мне надеть.

Ми шутливо толкнула Симону в плечо.

– Это будет весело!

Сиси уже выбрала ей платье. Сама купила его и повесила в гардеробной, думая потом уговорить Симону его надеть.

После изрядного количества шампанского и сплетен она потащила девочек в свою ванную комнату, чтобы сделать макияж и прически. По ее мнению, Ми будет отлично смотреться с гладкой и сексуальной прической, а необычно послушной внучке надо накрутить небрежные локоны.

Платье Ми – красное, с открытыми плечами, кокетливой юбкой и поясом на тонкой талии – Сиси одобрила и теперь смотрела, как Симона примеряет полночно-синее платье. Длинные рукава и длина до колен, возможно, намекали на скромность, но глубокое декольте, вырез на спине и длинный разрез по правой ноге намекали на противоположное – тем более, что сидело оно как вторая кожа.

– Так вот почему ты вчера сделала мне синий маникюр.

– Под цвет платья, – кивнула Сиси. – И обуви.

Она достала свое следующее оружие – босоножки на высоком серебряном каблуке. Синие, с металлическим отблеском тонкие ремешки оплетали ступню от пальцев до щиколотки.

– Сексуальная богема, – заявила Сиси.

– Они великолепны. – Симона села, застегнула их, встала. – Буду потом хромать неделю.

– Счастливого Йоля[6]! – Сиси включила фотокамеру на телефоне. – Примите позу, девочки.

– Черт, парень из кейтеринга пишет, чтобы я подошла. Пока выбирайте украшения! Для Ми – деликатные и тонкие. Симона – артистичные и немного цыганские. Вперед!

И она убежала – вихрем развевающихся красных волос, многослойных юбок, в ботиночках на шнуровке.

– Как ей это удается? – подивилась Ми.

– Не знаю, но я намерена так же хорошо выглядеть, так же быстро двигаться и так же широко жить, когда буду в ее возрасте. Давай выберем серьги, потом спустимся, чтобы ей помочь.

Ветер усиливался, на улице становилось холоднее, а дом Сиси наполнился людьми – жители острова и приезжие, художники и музыканты, все весело общались за мини-роллами с лобстером, креветками на шпажках и шампанским. Некоторые выходили в патио, где были установлены переносные обогреватели. Из динамиков ревела музыка, а иногда те, у кого имелся талант и желание, брали в руки гитару или играли на синтезаторе.

Сиси общалась со всеми гостями, наслаждаясь каждым моментом, хотя она ждала одного конкретного человека. Заметив его, она направилась к Симоне.

– Дорогая, ты не могла бы сбегать наверх? Боюсь, я не погасила свечу в спальне. Не хочу спалить дом.

– Конечно. Отличная вечеринка, Сиси!

– У меня других не бывает.

Сиси подошла к Риду, который расплылся в улыбке, когда увидел ее.

– Ты говорила, что твоя вечеринка – это вызов всем другим вечеринкам. Ты не лгала. Веселого Рождества!

Он протянул ей подарочный пакет.

– Какой ты милый! Я положу его под свою елочку. – Сиси поцеловала молодого человека, провела рукой по рукаву его темно-серого пиджака. – И красивый.

– Пришлось принарядиться ради лучшей вечеринки на острове. Ты выглядишь потрясающе! Слушай, почему бы нам не сбежать после праздника…

Внезапно он умолк, ошеломленный, и Сиси понимающе улыбнулась. Ей не нужно было оборачиваться – согласно ее тайному плану, по лестнице спускалась Симона.

Конечно, Рид знал ее лицо – изучал его, как и многие другие, по делу «Даун-Ист». Еще он знал ее по фотографиям, искусно разбросанным по дому Сиси, и по картине, которая зажгла в нем слабый огонь похоти.

Но то было искусство, фотографии, свидетельские показания, несколько телевизионных интервью.

А сейчас перед ним стояла женщина во плоти, и его мозг отключился на целых десять секунд, наполнившись гулом, сквозь который пробилась единственная мысль: «Ух ты».

Когда она направилась прямо к нему, гул стал громче.

– Все в порядке, – сказала богиня.

– Спасибо, детка. Это Рид, будущий шеф полиции острова и мой любимчик. Рид, а это мое самое ценное сокровище, моя Симона.

– Рид, конечно, много слышала! – Ее губы, великолепные губы, изогнулись в великолепной улыбке, ее голос вызывал мысли о мягком тумане над волшебным прудом. – Рада наконец с тобой встретиться.

Он взял протянутую руку… Она почувствовала? Почувствовала его трепет?
– Проводи Рида к бару и налей ему выпить. Пива, детектив?

– А, конечно. Пиво. Хорошо. Хорошо.

Боже.

– Следуй за мной.

Симона махнула ему рукой и пошла вперед. Риду помогло, что к нему подходили люди, хлопали по спине или пожимали руку.

Она сделала знак бармену.

– Значит, ты купил дом Дорчетов?

– Да. Я… э-э… переезжаю в начале года.

– Дом превосходный.

– Ты в нем бывала? Ну, конечно, бывала, – спохватился Рид. – Он запал мне в душу.

– Я тебя понимаю.

– Бельведер, – сказали они одновременно.

Она рассмеялась – вылитая Сиси – и сказала:

– Именно.

И он почувствовал, как гул в голове унялся.

– Можно поговорить с тобой минутку?

– Разумеется.

Рид вывел ее из толпы вокруг бара и увел в дальний конец большой комнаты.

– С тех пор, как я подружился с Сиси, я много узнал об искусстве.

– Она тебя очень любит.

– Я в нее влюблен.

– В нее все влюблены, – улыбнулась Симона.

– Она открыла для меня дверь, через которую я никак не мог пройти. Конечно, я все еще чертовски плохо разбираюсь в искусстве, но вот эта вещь… – Он указал на «Возникновение». – Если бы я мог позволить себе покупать настоящее искусство, и она не принадлежала бы Сиси, она была бы моей.

Симона помолчала. Протянула руку, чтобы взять бокал с подноса проходящего официанта.

– Почему?

– Ну, она красивая, но важнее всего, когда я смотрю на нее, я вижу… подтверждение жизни. Странные слова для описания.

– Нет. Нет, вообще-то идеальные слова.

– Я был там в тот вечер…

Симона кивнула, не отрывая взгляда от скульптуры.

– Не хочу вдаваться в подробности – мы все-таки на вечеринке. Сиси водила меня в твою студию, и я видел другие твои работы. Они все… ну, волшебные. Но эта… она словно хватает меня за горло и бьет прямо в сердце.

Рид сделал большой глоток пива.

– Вот, в общем…

– Ты был ранен. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – Не в тот вечер, а прошлым летом. Но это связано.

– Да.

– Как ты теперь?

– Стою рядом с красивой женщиной, пью пиво. Я бы сказал, что чертовски неплохо.

– Извини, я отлучусь на минутку.– Конечно.

– Подожди здесь. Я сейчас вернусь.

Рид смотрел, как она уходит, и прислушивался к себе. Сердце вновь стало биться нормально, а мозг вернулся к работе. «Просто какая-то странная реакция. Просто какой-то странный перебой в системе, и теперь все в порядке».

Потом он увидел, что Симона возвращается, и почувствовал тот же самый перебой.

Она подвела к нему красивую женщину в красном платье. Он узнал ее.

– Ми, это Рид.

– Привет, Рид.

– Ми-Хи Юнг. Доктор Юнг, – добавила Симона.

– Ми. – Улыбаясь, Ми протянула руку. – Приятно познакомиться.

– Рид купил дом Дорчетов, тот что с бельведером, у леса.

– О, отличный дом!

– Он станет новым шефом полиции на острове. А раньше был полицейским детективом… в Портленде, как я поняла?

– Да, – сказал Рид, пожимая руку Ми.

– Он был там в тот вечер. – Симоне не требовалось уточнять, что за вечер она имеет в виду. – Мы все были там. Теперь мы все здесь. Странно, правда? Рид стал полицейским. Ми врач, ученый, биомедицинский инженер. А я… – Она посмотрела на скульптуру. – Ты стал копом из-за того вечера?

– Отчасти. Из-за него и из-за Эсси. Эсси Макви.

– Офицер Макви… Она меня и нашла. Это она пришла первой. Ты с ней знаком.

– Да. Мы друзья. Последние несколько лет она была моим напарником.

– Я вспомнила, – сказала Ми. – Ты спрятал маленького мальчика, спас его. Тогда ты не был копом.

– Нет. Учился в колледже и подрабатывал в ресторане «Манджи».

– Ты не пострадал той ночью, – вслух размышляла Симона. – Но пострадал позже. Ми была ранена. Полицейский и ученый. Ты говорила, Ми, что трагедия выносит на поверхность то, кто мы есть. Извините меня…

Она быстро ушла.


Нора Робертс

– Я ее расстроил… – начал Рид.

– Нет. – Ми положила руку ему на плечо, наблюдая за своей подругой. – Нет, она не расстроена. Она думает… и она видит то, на что долго отказывалась смотреть. – Ми повернулась к нему, просияв. – Не знаю, что ты сказал или сделал, но я счастлива познакомиться с тобой.






– Взаимно…