лягушкина икра

Ах, ветер, ветер, что же ты шумишь,               
пронизывая нас палящим зноем.
Повесилась отчаянная мышь,
и глядя в холодильник, все мы ноем
о голоде, не зная, что почём.
Всё те же бес и ангел за плечом
сошлись в борьбе за душу и за тело.
Как душно здесь, на этом берегу,
но я давно уже не берегу
не золото, а то, что лишь блестело.
Вот лужа, в ней лягушкина икра,
и сверху водомерки режут воду,
и те, кому на пенсию пора,
встречают нас безрадостно у входа
в хрустальное житьё на сломе эр,
где каждый пионер - пенсионер
с недюжинной прослойкой комсомола.
Июнь, июнь, словесный звукоряд -
торговцы в храме с богом говорят,
и каждая молитва есть крамола.
Фонтан ласкает стайкой мелких брызг,
Психея ждёт взаимности Амура,
и кажется - пора идти на риск,
а вовсе не оглядываться хмуро -
ни глада нет, ни мора - тишь да гладь,
и можно жить, и можно не стрелять,
и сделать камуфляж опять немодным.
Уже и головастиков полно,
и свежесть, как холодное вино,
и пахнет молоком, но чаще - мёдом.
Но снова ветер взвоет и рванёт
сквозь этот зной, потянет вдоль квартала
тугую цепь отчаяннейших нот,
чтоб там, вдали, закончиться устало
на самой тонкой выверенной си,
на том надрывном - Господи, спаси!
На ужасе - за что нам эти беды?
Не веря в то, что будем спасены,
на фоне необъявленной войны,
в которой и не может быть победы.