Нехороший день

   Господа-товарищи, вот вы ответьте мне: может ли разгадывание сканвордов испортить и карьеру и саму жизнь человека? Думаете -- нет?
До недавнего времени так думал и он. В самом деле -- чего тут опасаться: отгадывай словечки да вписывай их в клеточки -- и время займёшь и интеллект-эрудицию повысишь. Словом, ничего страшного в этом занятии и близко нету. Но не спрятана ли за приятностями самого процесса некая каверза, не вылезет ли она в самый неподходящий момент? Вроде ни у кого не вылезала -- ни у одного из знакомых Ильи Ефимыча Салатова. А вот у него вылезла...
   Илья Ефимыч работал мелким клерком в одной крупной плодоовощной базе и был на хорошем счету у начальства. За непоказное усердие и щепетильность ему прочили скорое восхождение по служебной лестнице. Поговаривали, что Салатика, -- так прозвали его конторские ветреницы, -- сделают чуть ли не начальником отдела. Он знал об этих слухах и с нетерпением, со дня на день, ожидал вызова к директору базы, досадовал, неведеньем томился.
   И день этот настал -- понедельник; по поверью -- нехороший день. Что ж, начальству виднее кого, когда и как...
   Неумело перекрестившись, Илья Салатов вошёл в приёмную. Приблизился к резной благородного дерева двери с табличкой "Слоновский Никита Иванович. Директор"" и встал, словно окаменевший. Он и уважал своего благодетеля и панически боялся. Представил парализующий, из-под густых курчавых бровей взгляд босса и вовсе впал в ступор. В чувство его привёл сладенький голосок секретарши Инночки: "Идите же, Илья Ефимыч! Никита Иваныч ждёт вас."" За глаза придворная челядь величала директора Слон Иванычем. Он и впрямь был слоноподобен: В два метра ростом, тучен, с густой гривой седых волос, пышными казачьими усами над пухленькими и розовыми, словно у младенца, губками... И -- голос: нутряной, рокочущий, спокойный. Говорят, в молодости Слоновский был неплохим борцом вольного стиля, однако в борцовке его никто и нигде не видел.
   Салатова бил озноб. "Что же вы стоите? Входите -- вас ждут!"" вновь пропела секретарша. Бедняга встрепенулся и толкнул себя к дубовой двери.
   Вошёл. Поздоровался. Шеф кивком показал куда ему сесть. С минуту оглядывал, потом спросил:
-- А ты чего такой расквашенный -- с бодуна, что-ли?
-- Что вы-что вы, как можно! Не пью я вовсе... А такой я оттого, что сканворд разгадывал... юморной, армейский... до самого утра корпел. Вот, недоспал, простите!
   Клерк Салатов сидел на самом краешке стула, целомудренно сжав коленки и виновато улыбался.
-- Сканворд -- это неплохо, -- примирительно прогудел шеф, -- сам люблю ночами голову поломать... Да уж, бывает такое словцо ввернут, бестии, хоть расшибись -- не отгадаешь!
-- Вот и мне такое попалось! -- приободрившись, радостно воскликнул Илья Ефимыч. -- Вот послушайте: "Он подкрадётся незаметно. Ну и кто этот"Он""? Чего только я не передумал: и медведь, и леопард, и волк... Мильён вариантов перебрал -- ни один не подошёл!
   Хозяин кабинета встал, шевеля пальцами и нашёптывая что-то себе под нос, прошёлся взад-вперёд, у стола резко развернулся, хлопнул ладонями по ляжкам и громыхнул:
-- Ну ты и дуб, Салатов! А ну-к напряги извилины! Ну, ну... Это ж проще простого; слушай: Он подкрадётся незаметно, когда его совсем не ждёшь, -- "запел"" шеф.
-- Кого не ждёшь?.. -- осторожно вопросил Салатов.
-- Болван! -- рассерженно рявкнус босс, -- Того, кто
однажды подкрадётся; и притом к каждому: к тебе, к секретарше Инночке, бухгалтеру Требухову, ко мне, наконец... Кстати, я слыхал -- ты с Требуховым на ножах; так ли это? Блин, только резни мне не доставало. Миритесь, Салатов, миритесь да больше не деритесь! Гладиаторы!.. А подкрадётся знаешь кто...
   И Слон Иваныч сказал,
 , шёпотом сказал, на ушко сказал кто придёт однажды. Салатов покраснел как девица и потупя взор, промямлил:
-- Так и я палагал... Увы, по буквам не сошлось -- не достаёт одной.
-- Быть того не может! Какой недостаёт?
   В какой-то момент зашуганному клерку подумалось: прикажи шеф, стукни по столу кулачищем, топни ногой -- и всё вмиг сойдётся, всё состыкуется, тютелька войдёт в тютельку... Но шеф не стукнул, не топнул, и ничего ни во что не вошло. У Салатова помокрели глаза и он мученически застонал...
-- Буковок в том слове сколько? -- участливо вопросил начальник.
-- Семь, -- хлюпая носом, отвечал Салатов.
-- Какая последняя?
-- Мягкий знак...
-- Во, блин! Неуж-то любитель подкрадываться незаметно и впрямь с мягким знаком? Ну нет же, мля!
   Шеф вновь принялся попирать скрипучий паркет; продефилировал туда-сюда, крутнулся на каблуках, обернулся и просиял:
-- Ёлки-палки! Так это ж проще простого! Салатов, ты чё -- в армии не служил?
-- Кто?.. -- туповато переспросил клерк.
-- Конь в пальто!.. У тебя спрашиваю: служил, в самоволку к девкам ходил, от патруля бегал?
-- Не ходил, не бегал, -- простодушно признался несчастный.
-- Ни разу что-ль?! Да ладно...
-- Не служил я -- плоскостопие у меня...
-- Вон оно что! Прости, брат, не знал я... Ладно, шут с ним, с этим сканвордом, я тебя вот по какому поводу...
   Директор постоял у окна, шумно выдохнул и сказал:
-- Моим приказом с завтрашнего дня ты назначен начальником отдела сбыта. Ну, как?
   Вначале Салатов густо покраснел, затем побледнел, открыл рот, чтобы что-то сказать, но только коротко взмыкнул.
   Насладившись произведённым эффектом, шеф усмехнулся:
-- Чего зеваешь словно пескарь на кукане, радуйся! Ты присядь; ишь повело тебя как! Водички испей... Да-да, можешь прямо из графина  -- чего манерничать! Значит, говоришь, он подкрадётся незаметно. Хех! Ладно, братец, иди, празднуй; деток, жёнушку обрадуй... Ступай-ступай, начальник отдела сбыта.
   Салатов стоял столбом и был невозможно жалок; у него явно произошло "ошаление рассудка""; он продолжал зевать и делать бессмысленные пассы руками. Когда же к нему вернулась способность изъясняться голосом, он просипел:
-- Век не забуду вашей доброты! Спасибо вам, спасибо, дорогой Слон Иваныч!..
   С чего-то прыснула в кулачок Инночка, поморщившись, что-то буркнул шеф...
   "Чего это они? -- недоумевал Салатов, -- Может у меня ширинка расстёгнута, или ещё какой изъян в костюме?.. Ведь всё было в норме -- к аудиенции готовился с особым тщанием; даже волосинки из ноздрей выдрал -- все до единой..."" Дичайшая смесь мыслей и догадок
парализовала Салатова; ему показалось, что он сходит с ума... Но, чёрт возьми, разве от счастья сходят с ума?! Может виной всему  этот дурацкий сканворд? Зачем я о нём, будь он неладен!..
   Вышел из офиса и, вконец изнемогший, сел на припавшую пылью скамью, спрятавшуюся в тени рябиновых деревцов. Утро было тихим и солнечным. В большой, образовавшейся после вчерашнего ливня луже громко кричали утки. Из-за угла ближнего к офису коттеджа выкатился здоровенный боров и принялся деловито перепахивать заброшенную цветочную клумбу; животное изредка задирало пятак кверху и, блаженно смежив густо опушённые белёсыми ресницами глазки, смачно чавкало...
   И Салатов вспомнил. Вспомнил и похолодел: он обозвал своего благодетеля Слон Иванычем... Идиот! Что натворил, что натворил он!!!
Не быть ему теперь начальником отдела сбыта; теперь им станет Требухов -- наглец, хам и вечный его преследователь. Требухов... Пустое место!  Ноль! Зеро!!! У Салатова противно задёргалось веко: при одном упоминании о Требухове у Ильи Ефимыча начинался нервный тик.
   Как попал домой, какими тропами шёл, Салатов не помнит. Очухался далеко за полночь. На кухне. На табурете.  В стельку пьяным. В дверном проёме, уперев руки в бока, стояла жёнка Надя и жалостливо взирала на перемазанного глиной супруга. Негромко вопросила:
-- Ну, милый, и в какой канаве ты обмывал своё назначение?
-- А я... а меня ни того... Ик!
-- Чего "ни того""?
-- Фиувить! меня, -- шепеляво свистнул бедолага, -- А Требухова того... А меня: фиувить! А я..., а я чихать на них хотел; сегодня ваще уволюсь -- на фиг их! Ничё, Люсенька, проживём как-нибудь... Ик!
-- Люсенька?! -- взвилась супруга. -- Какая ещё Люсенька?! Забыл как меня зовут? Шалавой обзавёлся, козлище, за старое принялся!
   Метнулась к выходу... Резко хлопнула дверь. Салатов упал с табурета...
   Остаток ночи он провёл на коврике в прихожей. Проснулся от мертвящей тишины и холода. На кухонном столе лежала прижатая чашкой записка: "Живи с Люсенькой. Прощай, неудачник!"" Салатов открыл балконную дверь. Оттуда дохнуло сыростью и холодом. Неутешно рыдало небо, пузырились лужи... Брр! Странное нынче лето, нехорошее. Глянул вниз... Второй этаж -- отсюда даже расшибиться невозможно...
   Заверещал домашний (какой противный звук!). Звонил шеф: "Салатов, ты почему не на работе?.. Ладно-ладно, не оправдывайся, я представляю как тяжко тебе после обмывки -- сам таковым был. И всё ж, входи в форму, начальник отдела сбыта; к полудню вышлю за тобой машину."" Салатов воспрял духом, он даже ура прокричал! Трижды!
   Ближе к полудню он был в кабинете шефа. Тот встретил его возгласом:
-- Ну, оклемался? Соображать в состоянии? Так вот, слово, над которым ты промучился позапрошлую ночь -- патруль... Ага, так просто -- совсем несложно!
   Выдержав паузу, шеф наклонился к микрофону:
-- Инночка, пригласи Требухова! -- И подмигнул Салатову: -- Твоим замом будет.
   Салатов сделался белее мела. У него противно задёргалось левое нижнее веко. Ему нестерпимо захотелось обозвать этого толстобрюхого добряка самыми последними словами: громко, грубо, такими словами, после которых он примется его избивать... И пусть изобьёт, до крови, до полусмерти, только не ставит его замом бухгалтера Требухова!

                Владимир ХОТИН