Ундина меняет цвет фрагмент

 Повесть опубликована полностью в журнале LiteraruS No 2 (79)/ 2023 (лето):
http://www.literarus.org/arkiv/literarus_r2_2023.php

Это было сейчас, это было всегда.
 
  где ты был, когда я сидела
  на диване в отдалении ото всех
  с зажеванной кассетой в подлокотнике
  ты такой большой, я в тебе теряюсь
  спрячь меня в себе
  поплотнее запеленай в куколку
  я хочу исчезнуть и слиться с темнотой
  растушеванной в углах и на балках потолка
  сложиться вдоль и поперек, накрой меня собой
  чтобы ни один грамм лунного дыма не проник
  под одеяло, я закрываю глаза, оставляю тебя
  в памяти и в копошащихся по углам сверчках
  шипящим маргарином на подгоревшем
  днище сковороды, она круглая и черная
  в ней диск упавшей луны
  в чернильных пятнах на обкусанной коже
  пальцев, грифель карандашного
  каждый день я меняю твою твердость
  я плавлюсь упрямыми волнами
  возле батареи на кровати с выходом в окно
  сдернуть занавеску с размякшей луной
  под отраженным насмешливым солнцем
  лупящим прожектором в самую нежную точку
  /сложил руки ковшом Большой Медведицы/
  /подгоняешь звезды в трущобах глаз/
  не рассыпаться по ненасытному небу
  разлепив ресницы, я возвращаюсь в тебя
  скрипом пружинной чешуйки
  гусеницы, несущей кровати свод
  в отдалении от холодного тела
  медузы горького порошка
  прилегшего пылью на мой язык
  на твой язык
  немного опасливо я забираюсь
  под твою спину /держишь каркас
  с натянутой простынью
  цвета подгоревшего молока/
 
  ЧАСТЬ 1. КОМНАТНАЯ МОЛЬ
 
  Тайфун
 
   Она лежала на спине, чувствуя бетонное перекрытие в основании пола. Доски паркета были прибиты к ее спине, руки и ноги распластаны рядом, будто отдельно от тела. Ее глаза сжались перед вспышками света: он выплескивался из ковша высокого потолка. Сердце неравномерно стучало, подгоняя ритм под шелест остроконечного циферблата с произвольным временем. Звук застрял где-то между горлом и диафрагмой, обрывочно прорывался из грудины. Тополиный пух воздушными фантиками оседал то там, то здесь, она срывала его вместе с вафельными пластинками кожи. Ундина в коконе своих мыслей, стянута болевыми реверберациями. Ей было легко и она знала, что сейчас утро, которое приближается к полудню. Медовая солнечная патока струилась сквозь арку прищуренных век. Было начало июня, и жара застревала в жалюзи оконной паутиной. Иногда Ундина на мгновение приподнималась в своем ментальном вакууме и снова ложилась на манящий холодный пол.
   Навязчивый цвет всплывал темными волнами в тяжелой голове, жег роговицу, отпечатывался на внутренней матрице взгляда. Тополиный пух, превращаясь в снег, покалывал краями слипшихся снежинок. Она отбрасывала тенью руки парящие над ней хлопья снега, открывала глаза: зеленый абсентовый приближался по ровной траектории к зрачку острой точкой, мигал, прокалывая его. В последний миг Ундина судорожно захлопывала глаза и наглухо запечатывала ставни век. Черная пелена невидения расползалась по сторонам, обхватывая за талию пробивающийся свежими листьями зеленый тон холодной цементной плитки. Разбуженная жалобным чириканьем птенцов в гнезде за окном, она поднимала веки, и тогда зеленое одутловатое пятно, грузно перешагивая через ее тело, отступало, скрываясь между гранями наклонной потолочной балки. Расколотое солнце неравномерно освещало плотно затененную сторону комнаты и бестелесную - другую. Иногда ей хотелось отвлечься: тогда ровный настил паркетного пола расправлял ее помятые сутулые плечи механическим движением, а разогретый абсентовый проникал глубже, строго вертикально падая с потолка ножкой солнечного циркуля.
   Абсентовая желчь огуречным водянистым, со смородиновым пряным листом по кругу дырявого неба висела в закрытых жалюзи на раскаленном стеклянном солнцепеке. Молочный невидящий свет в полуоткрытых глазах, разбавленный зеленым пигментом, тянулся в застывшем воздухе. От подрагивающего дыхания Ундины перегородки между цветными стеклами лопались и осыпались на ее застывшее лицо, огуречный рассол выцветшего пятна распадался на акварельные ферменты календарей. Глянцевые числа и месяцы рябили блеклыми отблесками, неизменная стена рывками тянула страницы отжившего года. Когда цвет перед крохотными зрачками, потухнув, разгорался снова, она моргала, чтобы сбросить напряжение. В цепи точных календарных повторов отражалось лицо Ундины зеленоватыми прожилками в разрезе ее глаз. Она жила без настоящего, в телефонном режиме ожидания, в беззвучном подземном мире. Телефон безостановочно падал из рук, сбрасывая текущее время, возвращая в неизменную дату прошлого года. Каждый день она проживала в воспоминаниях, хаотично нанизывая их годичными кольцами детской пирамидки. Ночью застывала воском расплавленного парафина сожженной свечи; при появлении дневного света Ундина погружалась в темный провал пола, обдирая ржавчину подземных труб. Она хотела безболезненно исчезнуть, испариться воздушным пузырем скрюченного на горячем песке моллюска. Ласты и плавники съеживались на тихом жертвеннике ее глаз.