Геннадий Шпаликов. Я жил как жил

             
               

Шпаликов Геннадий Фёдорович, 6 сентября 1937 г., г. Сегеж (Карельская АССР) – 1 ноября
1974 г., пос. Переделкино (Московская обл.)
                Вы, конечно, помните песню из популярного в 1960-е г.г. кинофильма «Я шагаю по Москве»:

Бывает всё на свете хорошо,
В чём дело, сразу не поймёшь, --
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь.

Мелькнёт в толпе знакомое лицо,
Весёлые глаза,
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо
И летняя гроза.

А я иду, шагаю по Москве,
И я пройти ещё смогу
Солёный Тихий океан,
И тундру, и тайгу.

Над лодкой белый парус распущу,
Пока не знаю с кем,
Но если я по дому загрущу,
Под снегом я фиалку отыщу
И вспомню о Москве.

                Эта песня композитора Андрея Петрова популярна до сих пор (время от времени её передают по радио). Но знаете ли вы, что текст этой песни написал Геннадий Шпаликов. Именно о нём – поэте, кинодраматурге, кинорежиссёре – большом художнике и очень интересном, ярком  человеке, -- пойдёт сегодня речь.

                Геннадий Фёдорович Шпаликов родился  6 сентября 1937 г. в карельском городе Сегеже, где его отец, военный инженер Фёдор Григорьевич  Шпаликов, строил бумажно – целлюлозный комбинат.
                В 1939 г., после окончания строительства, семья вернулась в Москву.
                Когда началась Великая Отечественная война (мальчику тогда всего лишь 3 года было), семью Шпаликовых эвакуировали в Киргизию, в посёлок Ала – Арча, неподалёку от  города Фрунзе (нынешний Бишкек). «Москва сортировала поезда: //Товарные, военные, почтовые.// Нас увозили в дальние места, // Живыми оставались чтобы мы», -- напишет впоследствии Шпаликов в одном из стихотворений, вспоминая  т_о,   в_о¬_е_н_н_о_е,  время.
                В 1943 г. опять вернулись в родную Москву. «Поехали на старой машине домой, -- рассказывал после Шпаликов. – Стояла зима. В нашей квартире – разбой. Не украли ничего, но нагажено, перепачкано всё и повсюду» (по воспоминаниям  товарища Шпаликова Евгения Андрющенко – Шпаликов рассказывал ему о своём детстве).
                Зима 1943-го – семья пока что вместе,  е_щ_ё   в_с_е   ж_и_в_ы.  Но в январе 1944-го (по др. сведениям в 1945-м году), в Польше, погиб отец Гены, инженер – майор (по др. сведениям инженер – подполковник) Фёдор Григорьевич Шпаликов. «Мы с сестрёнкой не ревели. По малолетству» , -- скажет потом Геннадий Шпаликов (по воспоминаниям Евг. Андрющенко). 
                В 1945 г., в Москве, мальчик пошёл в школу, но в 1947-м военкомат направил его, как сына погибшего офицера, в Киевское суворовское военное училище.
                Вообще семья Шпаликова была военная. Отец – военный инженер; отчим – тоже офицер; дядя, брат матери, -- генерал – полковник С. Н. Перевёрткин, участник обороны Москвы и взятия Берлина… Мама – Людмила Никифоровна, -- настоящая хозяйка большой военной семьи. Была у Геннадия и сестра – Елена, -- впоследствии, в замужестве – Григорьева… И бабушка – Дарья  Сергеевна Перевёрткина…

                Как уже было сказано, в 1947 г. Геннадий Шпаликов был направлен на учёбу в Киевское суворовское училище. Именно  т_а_м  начал он   с_е_р_ь_ё_з_н_о  писать стихи и рассказы, и в 1955 г. впервые два его стихотворения были опубликованы в республиканской украинской газете «Сталинское племя». Первая поэтическая публикация 17-летнего Геннадия Шпаликова, и – его отклик на неё, -- стихотворный –

Не смотри на будущее хмуро,
Горестно кивая головой…
Я сегодня стал литературой
Самой средней, очень рядовой.

Пусть моя строка другой заслонится,
Но благодарю судьбу свою
Я за право творческой  бессонницы
И за счастье рядовых в строю.

                Учась в Киеве, Гена всё время пишет в Москву – письма родным, -- маме, бабушке и сестре; пишет о своей жизни  т_а_м,  интересуется делами родных своих, -- в общем, вполне обычные – наивные, полудетские ещё письма, часто без знаков препинания. Мне хотелось бы привести лишь одну фразу, завершающую одно из писем Гены Шпаликова домой:  «Мамочка на велосипед эти месяцы не откладывай а откладывай себе на пальто». А вот запись из дневника за 30 апреля 1955 года:
                «Вчера встречал на вокзале маму и д[ядю] Сашу. Это первый раз в Киеве я кого-то встречаю. Новое чувство. Немного волновался. Увидел и неожиданно по-хорошему обрадовался. От души, а не для вида расцеловал родных. О мамах писали всегда, много и сердечно. Пытался и я».

Я бы мог написать про это,
Так, как мамам пишут поэты –
Много слов, ласковых – ласковых,
Что по всем посвященьям затасканы,
Много слов нежных – нежных,
Что написаны кем-то прежде.

                Только поэтому не хочу писать к маме. А она у меня – самая расчудесная, редкая мама».
                Конечно, любовь к маме, забота о ней диктовали Гене Шпаликову эти строки – и письма’, и дневника. Но и – просто доброта, которая осталась у него на всю жизнь. Много лет знавшая Шпаликова Маргарита Кваснецкая писала, когда его уже не было на этой земле:
                «Вспоминаю Гену Шпаликова с улыбкой, нежностью, печалью. Он казался своим, близким, хотя знакомство было скорее поверхностным. <…> Случайные встречи в домах творчества, необязательные разговоры, взаимная симпатия, не более. На память приходит его застенчивая улыбка, лучистый взгляд, иногда печальный, но всегда добрый».

                В середине 1950-х Геннадий Шпаликов много пишет: аккуратные тетради дневника, старательно перебелённые стихи… Вот одно из наиболее ярких стихотворений этого периода, -- всё оно – блещущее, праздничное, и – чудесный образ в конце –

Солнцем обрызган целый мир,
Празднично блещет улица.
После
       утренней тьмы
                квартир
Люди стоят
                и щурятся.
Сдвинься, попробуй –
                не хватит сил,
И у подъездов,
                спросонок,
Город большой на мгновенье
                застыл,
Зажмурившись,
                как котёнок.

                В дневнике Шпаликова за 7 мая 1955 года появляется такая запись:
                << Большая радость. Девчонки 80 школы пели хором мою «Запрещённую любовь». Во-первых, песню сразу же запретили, во-вторых, наказали исполнителей, в-третьих, песенка до обморока разозлила ихнее начальство. Вывод – попал в точку. Это и есть – использованное оружие, точное воздействие стиха. Для меня почти счастье… >>
                Слово – как оружие, это, видимо, от Владимира Маяковского. В это время юный поэт увлекается – зачитывается Маяковским; 20 апреля 1955 г. – запись в дневнике – «»Наконец-то у нас прошёл вечер памяти Вл. Вл. Маяковского («у нас» -- в суворовском училище). И в некоторых стихах Шпаликова, написанных в этот период, напр., в прозвучавшем недавно – «Солнцем обрызган целый мир…» (и в некоторых других) чувствуется влияние великого поэта революции.   На время прервём хронологический (в основном) рассказ о жизненном и творческом пути Геннадия Шпаликова и скажем вот о чём. – Когда Шпаликов уже был признанным кинодраматургом и автором многих стихов и песен, он позвал близкого друга своего Юлия Файта, в места своего детства. Вспоминает кинорежиссёр Юлий Файт:
                << В конце тёплого летнего дня Гена позвонил мне и позвал в Покровское – Стрешнево, где они жили после войны (до суворовского училища – В. К.). Он давно там не был. Этакое небольшое путешествие обратно (его выражение).
                На окраине Москвы стоял десяток трёх --  четырёх этажных домов, построенных просто, без затей. Небольшие палисадники под окнами, врытые в землю столы, предназначенные для игры  домино. Мы присели за такой столик, Гена достал четвертинку.
                Почему-то вокруг никого не было – ни души, стояла странная тишина. Только далёкий, смутный шум большого города да журчание маленького самолёта над Тушинским аэродромом.   
                А в Тушине – лето как лето, --
                И можно смотреть без билета,
                Как прыгают парашютисты –
                Воздушных парадов артисты (из стихотворения Г. Шпаликова «Всё лето плохая погода» -- В. К.). Мы и смотрели. Молча.
                И вдруг женский голос отчётливо и ясно позвал: «Гена!» Мы заоглядывались. Никого – ни вокруг, ни в окнах. Посидели, помолчали. И опять: «Гена!» Голос звучал будто сверху и был какой-то… Славный, другого слова не подберу.
                Неловко улыбаясь, мы поднялись и… уехали. >>.

                Так закончилось путешествие Геннадия Шпаликова в прошлое – в детство.
               
По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем
Ни тебе, ни мне.   

Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.

А не то рвану по следу,
Кто меня вернёт?
И на валенках уеду
В сорок пятый год.      

В сорок пятом угадаю,
Там, где – боже мой! –
Будет мама молодая
И отец живой.
        (Это стихотворение использовано Н. Губенко в фильме «Подранки».).

                В июле 1955 г. Шпаликов окончил Киевское суворовское училище и был направлен  в Московское военное училище им. Верховного  Совета РСФСР (снова вернулся в родную Москву). 
                Через некоторое время в украинской газете «Сталинское племя», которая уже однажды напечатала два стихотворения Шпаликова, появилась подборка его стихов под общим названием «Лирические стихи» ( по свидетельству  товарища Шпаликова по Московскому военному училищу Евг. Андрющенко).
                Вскоре произошло событие, которое предопределило всю дальнейшую жизнь Геннадия Шпаликова.
                После окончания первого курса, когда Шпаликов вместе с другими курсантами был в Федуловских лагерях Владимирской области, к ним в часть на стажировку приехали студенты ВГИКа (Всесоюзный Государственный институт кинематографии). «Совсем иные люди, из другой жизни, удивительной и недостижимой, -- пишет Евгений Андрющенко. – И в результате общения с ними некоторые бывшие суворовцы, которые раньше не представляли другой судьбы, кроме армейской, стали искать повод уйти из армии». В их числе и Геннадий Шпаликов. В то время он уже был командиром отделения, младшим сержантом. Но служба в армии -- не прельщала.
                Зимой 1956 г. Шпаликов тяжело поранил колено правой ноги и два месяца пролежал в военном госпитале. После лечения окружная медкомиссия признала его негодным для дальнейшего обучения в военном училище, а несколько дней спустя по состоянию здоровья он и вовсе был уволен из Армии.

Я жил как жил,
Спешил, смешил,
Я даже в армии служил,
И тем нисколько не горжусь,
Что в лейтенанты не гожусь.
Не получился лейтенант,
Не вышел. Я – не получился.
Но, говорят во мне талант
Иного качества открылся:
Я сочиняю – я пишу.

                «Талант иного качества», т. е. писательский талант, привёл Шпаликова в 1956 г. на сценарный факультет ВГИКа. Он (Шпаликов) был тогда, по воспоминаниям кинодраматургов Евгения Габриловича и Павла Финна, «очень юн…  <…>, … всем приятен и мил обаянием, <…> доброжелательностью и явной талантливостью.
                Существование его в те годы конструировалось как бы из эпизодов его будущих сценариев. Лёгких весёлых переездов с квартиры на квартиру с томиком   [его любимого]  Пастернака под мышкой, беспечального студенческого безденежья, когда деньги всё же добывались каким-то неведомым … путём, таинственных путешествий в другие города вослед  за любимой, ночных шатаний и дурачеств с друзьями. И Патриаршие пруды <…>, и Арбат, и гитара, и вобла на газете на полу в облезлой комнатёнке товарища, и неожиданный  приезд из провинции друга офицера… Однако ничто из увиденного не проходило даром, всё шло в дело, -- отмечают к_и_н_о_д_р_а_м_а_т_у_р_г_и  Габрилович и Финн. – [Шпаликов ] был необычайно зорок и чувствителен к многозначительным подробностям <…> быта своих сверстников. Невидимо для других в его душе совершалась тонкая и сложная работа. Он впитывал в себя дух времени.
                Человек труда, он постоянно писал. Писал уже так, что <…> его невозможно  было спутать с другими.  Как нельзя было спутать его почерк – крупный, наивный и уверенный.»

                Первые работы Геннадия Шпаликова для кино… Два ранних сценария  -- «Причал» и «Летние каникулы», которые, по независящим от автора причинам, не стали фильмами… Короткометражный фильм «Трамвай в другие города», снятый в 1962 г.  на киностудии «Мосфильм» режиссёром Юлием Файтом по сценарию  Шпаликова: дебют в кино будущего известного сценариста…

                Начиная с фильма «Трамвай в другие города» в фильмах, поставленных по сценариям Шпаликова (и не только) звучат его  песни и песни на его стихи. Одна из самых известных – знаменитая «Палуба» --

        На меня надвигается
        По реке битый лёд,
        На реке навигация,
       На реке пароход.

        Пароход  белый – беленький,
       Дым над красной трубой,
     Мы по палубе бегали –
        Целовались с тобой.

     Пахнет палуба клевером,
   Хорошо, как в лесу,
   И бумажка приклеена
    У тебя на носу.

    Ах ты, палуба, палуба,
  Ты меня раскачай,
   Ты печаль мою, палуба,
  Расколи о причал.

                Песня «Палуба» звучит в фильмах «Трамвай в другие города» и «Коллеги».

                Большинство стихов этого периода («Палуба» и многие др.) друзья Шпаликова во главе с автором распевали под гитару на самые незамысловатые мотивы.

                Когда Геннадий Шпаликов ещё только начинал учиться во ВГИКе… По воспоминаниям Евг. Андрющенко, Шпаликов рассказывал ему, «как, несмотря на чудовищный конкурс, поступил во ВГИК, но радости особой не было. Давила тревога за будущее. Это было самое главное в его мыслях. А потом вдруг похвалился, что вельветовые брюки, которые на нём, куплены уже на самый настоящий гонорар за киносценарий. Я понял, что дело, конечно, не в каких-то штанах, ему важно было показать, что не ошибся в себе, что многое умеет.» Но… как вспоминают Евг. Габрилович и П. Финн, «для многих  [Шпаликов]  всё ещё оставался школяром, мальчишкой, обожавшим бродить по улицам, петь под гитару, пить пиво осенним утром.»
                Да, таким он был тоже, но прежде всего он был подающим большие надежды кинодраматургом, когда судьба подарила ему встречу, оказавшуюся счастливой – встречу с кинорежиссёром Марленом Хуциевым. Он был старше Шпаликова и уже известен и любим за фильмы «Весна на Заречной улице» и «Два Фёдора». Хуциев и Шпаликов поняли, что едины в своих соображениях о времени и человеке, и подружились.  Они бродили по Москве, сидели рядом за письменным столом, радовались и разочаровывались.» (Евг. Габрилович и П. Финн). В результате всего этого на экраны вышел фильм Марлена Хуциева «Мне двадцать лет», поставленный по совместному сценарию. Главные герои фильма – три молодых человека, в которых с характерной для того времени остротой ощущалось критическое отношение к себе, непримиримость к духовной пустоте, бесцельности существование и юношеское,  страстное презрение  к неправде (рассказ о фильме – из статьи Евг. Габриловича и П. Финна).
                << Картина [«Мне двадцать лет»] сразу же стала событием. Судьба её была не проста, её обсуждали, о ней спорили… <…>
                [Она] сразу же и безоговорочно сделала Шпаликову «имя». Он стал известен, ценим, талантливые режиссёры тянулись к нему, они чувствовали в нём поэта, писателя, человека <…> со своей темой. >> (Евг. Габрилович и и П. Финн).
                Если фильм «Мне двадцать лет» сделал Шпаликову «имя», то фильм  «Я шагаю по Москве», снятый по его сценарию кинорежиссёром Георгием Данелия, принёс Шпаликову как сценаристу настоящую популярность. «Это тоже было счастливое содружество – сценарист Шпаликов и режиссёр Данелия, -- пишут Евг. Габрилович и П. Финн. – В их картину зрители просто влюблялись – так она была молода, свежа и обаятельно талантлива».

                И здесь хотелось бы немного рассказать о том,  к_а_к  рождались сценарии Шпаликова. По воспоминаниям Евг. Габриловича и П. Финна, << Шпаликов был человеком Москвы, московских улиц, ему нравились незатейливые, случайные уличные отношения, он видел и слышал в них  в_р_е_м_я. Образы возникали из простоты, очарование их было в «шпаликовской» неожиданности, смещении обычного. >>.
                Образы возникали из простоты… Так, фильм «Я шагаю по Москве», по утверждению Евг. Андрющенко, «родился из простой картинки, которую он (Шпаликов – В. К.) увидел: босая девушка идёт под летним дождём, а вокруг неё на велосипеде с зонтом кружит какой-то парень».

«Бывает всё на свете хорошо,
В чём дело, сразу не поймёшь,
А просто летний дождь прошёл,
Нормальный летний дождь.

Мелькнёт в толпе знакомое лицо,
Весёлые глаза,
А в них бежит Садовое кольцо,
А в них блестит Садовое кольцо
И летняя гроза.

А я иду, шагаю по Москве,
И я пройти ещё смогу…»
               и т. д., и т. д.

                Песня из кинофильма «Я шагаю по Москве» (полностью  стихотворение звучало в начале моей композиции о Шпаликове),  эта песня была настолько популярна, что однажды поэт в шутку сказал: << Если бы я с каждого, кто поёт «А я иду, шагаю по Москве», собрал по рублю, я бы стал миллионером. >>. Миллионером он, конечно же, не стал. Правда, некоторые песни ставшие популярными, приносили автору, вечно безденежному, пусть небольшой, но всё же доход. В письме к Юлию Файту Шпаликов писал:
«О, что напела мне страна?
Какие пали дивиденды?
Поёт и тенор и шпана –
А мне положены проценты».

                В 1964 г. был поставлен замечательный фильм Геннадия Шпаликова и Георгия Данелии.  И в том же году Шпаликов закончил ВГИК. За плечами было уже несколько фильмов, и в это время он начал писать сценарий «Я родом из детства», поставленный в 1965-м на «Беларусьфильме» режиссёром Виктором Туровым.

Городок  провинциальный,
Летняя жара,
На площадке танцевальной
Музыка с утра.

Рио – рита, рио – рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый год.

Ничего, что немцы в Польше,
Но сильна страна,
Через месяц – и не больше –
Кончится война.

Рио – рита, рио – рита,
Вертится фокстрот,
На площадке танцевальной
Сорок первый  год.

                На эти стихи Пётр Тодоровский написал музыку – песня «Городок провинциальный» звучит в фильме Тодоровского «Военно – полевой роман». Эта песенка была популярна в 1960-е г. г. Она «была паролем мальчишек и девчонок шестидесятых» (М. Кваснецкая).
                Интонация этого стихотворения Шпаликова хорошо передаёт атмосферу сценария и фильма, фильма о военном и послевоенном детстве. «Вспоминая то радостное и суровое время,  наступившее сразу после победы, Шпаликов изображал его не только с точки зрения мальчика сорок пятого года, каким он был тогда, но и с точки зрения солдата, вернувшегося с войны, каким он хотел бы быть», -- пишут Евг. Габрилович и П. Финн. Трепетное отношение  Шпаликова к мальчишкам и солдатам   т_о_г_о    с_у_р_о_в_о_г_о    в_р_е_м_е_н_и, преклонение перед ними, любовь к ним… И – ещё один фильм по сценарию Шпаликова, родившийся благодаря этой любви и памяти, фильм «Я родом из летства»…  «… безотцовщина – война прошлось по подранкам <…>, многие осиротели. О судьбе, о душе поколения Шпаликов первый заговорил в кино, в драматургии, заговорил талантливо, нежно, озабоченно» (М. Кваснецкая).
                Из 1965 г. перенесёмся в конец 1950-х – обратимся к воспоминаниям первой жены Геннадия Шпаликова – Натальи Рязанцевой (она тоже кинодраматург, была однокурсницей Шпаликова по ВГИКу).
                << Я жила в Доме колхозника при Сенном рынке в Ленинграде в комнате с тремя лилипутками, -- рассказывает Рязанцева, -- когда явился Гена, объявил им, что он мой жених, стал подсаживать на высокие деревенские кровати и петь с ними песни из их репертуара, называя сразу Анечками, Манечками, и осторожные сердца лилипуток растаяли. Мы собирались в цирк, но не пошли, и мне была подарена (Шпаликов подарил – В. К.) книга «Новое о Маяковском» с надписью: «… в день, когда мы не пошли смотреть на экзотических зверей».
                … так началась наша жизнь.
                Вдруг на абажюре обнаруживалась сторублёвая бумажка – первый свой аванс Гена швырнул под потолок и наблюдал, как бумажки планировали, -- продолжает первая жена Шпаликова. – Он посвящал друзьям стихи и песни, он знал, что будет жить недолго и будет жить после смерти. Мы ходили на Ваганьково, где похоронили его бабушку, пустынное, тихое, зимнее Ваганького пятьдесят девятого года, и он сказал, что проживёт до тридцати семи лет, потому что дольше поэту жить неприлично (это, к сожалению, сбылось – В. К.). Там я впервые услышала [пастернаковские  строки] «Тишина, ты лучшее из того, что слышал». >>. Шпаликов любил Пастернака и постоянно – многим – читал его стихи; и не только читал. -- << Он не писал ещё песен, -- вспоминает Наталья Рязанцева о Шпаликове, -- но под два аккорда гитары распевал как своё: «Но кто мы и откуда, когда от всех тех лет остались пересуды, а нас на свете нет?» (строки из стихотворения Бориса Пастернака «Свидание» -- В. К.). >>.
                В конце 1950-х г.г. Шпаликов и Рязанцева расстались. «Неудавшимся праздником нашей недолгой и несчастливой общей жизни» назовёт впоследствии жизнь со Шпаликовым Наталья Рязанцева. А поэта ждала новая,  б_о_л_ь_ш_а_я  любовь: в начале 1960-х в его жизнь вошла Инна Гулая (талантливая актриса, она сыграла главную роль в фильме Льва Кулиджанова «Когда деревья были большими, поставленном в 1961 г.).

Под ветром сосны хорошо шумят,
Светает рано. Ты не просыпайся,
Ко мне плечом горячим прикасайся,
Твой сон качают сосны и хранят.

Тебя держу, тебя во сне несу,
И слышу – дятел дерево колотит,
Сегодня воскресение в лесу,
На даче, на шоссе и на болоте.

Покой ещё не начатого дня,
Неясные предметов очертанья.
Я думаю, как ты вошла в меня,
В мои дела, заботы и сознанье.

Уходят в будни наши торжества,
Но по утрам хочу я просыпаться,
Искать слова и забывать слова,
Надеяться, любить, повиноваться.

                У Геннадия Шпаликова и Инны Гулая родилась дочь, которую назвали Дашей (впоследствии – актриса, Дарья Геннадьевна Шпаликова). Дочь станет на многие годы (д_ о          с_ а_м_о_г_о     е_г_о   у_х_о_д_а) самым дорогим для него существом. Он пишет посвящённые ей стихи, пишет и стихи, просто навеянные общением с  маленькой дочкой.

Я помню, а ты и не вспомнишь
Тот мягкий, по марту, снежок,
И имя моё ты не вспомнишь,
И это уже хорошо.

Всё то, что на свете осталось,
Я именем Даши зову.
Такая тоска или жалость –
Я вижу тоску наяву.
                Только что прочитанное стихотворение написано 19 марта, в_ д_е_н_ь    р_о_ж_д_е_н_и_я     Д_а_ш_и.

                Колыбельная.

Спят в диване валенки,
И галоши спят.
Ты усни, мой маленький
Бледнолицый брат.

Сном объяты площади,
Летний сад молчит,
И не медной лошади
Медный всадник спит.

                Шпаликов пишет, наверное, с мыслями о маленькой дочке своей, сценарий мультфильма «Сто ворон и сто сорок, и ещё один сурок», сценарий в стихах (но мультфильм по этому необычному сценарию так и не был поставлен); поэт пишет детскую поэму, главная героиня которой его Даша (поэма тоже напоминает сценарий мультфильма – много героев, быстрая смена кадров), а, поставив последнюю точку, сделал такую приписку:
                «Дальше писать невозможно! Надо работать, очень жаль прерывать такую замечательную поэму. Продолжение следует  <…>. Обнимаю маму и дочку!»

                Инна Гулая, жена и любимая Геннадия Шпаликова, сыграла одну из главных ролей в его единственном фильме, который он поставил как режиссёр по собственному сценарию. Художественный фильм «Долгая счастливая жизнь» («Ленфильм», 1966 год)… (за него Шпаликов был удостоен премии на фестивале авторского кино в Бергамо (Италия). По мнению Маргариты Кваснецкой, в этом фильме открывается «суть души и характера Шпаликова. <…> Эта картина не о счастье, а об утерянных возможностях его обрести, о смутной надежде – может, оно и состоится. Жизнь уходит сквозь пальцы
Жёлтой горстью песка. (Из стихотворении Г. Шпаликова «Остаётся во фляге…»).
                Так и в фильме. Случайно встретились двое. Их потянуло друг к другу» (М. Кваснецкая.) Она  (её играет Инна Гулая) полюбила его (играет Кирилл Лавров), не зная его совсем, но поверив его хорошим, верным словам о любви, о счастьи, о том, что человек не должен бояться изменить свою жизнь… Она поверила в то, что он ей нужен (необходим даже), пришла к нему  с_а_м_а, хотела, чтоб он её увёз – неважно куда, лишь бы быть с ним, и – счастливой. А он… струсил. Испугался неизвестного будущего с этой женщиной и её дочкой. И – не состоялась долгая счастливая жизнь вдвоём, не вышло – ничего. «Финал фильма – плывёт баржа, на корме девочка выводит грустную, грустную мелодию. Неодолимая жажда счастья, тоска по неслучившемуся?» (М. Кваснецкая). Кстати, в сценарии – не девочка поёт, а парень на гармонике играет.

                В эпизоде фильма «Долгая счастливая жизнь» снялся Виктор Некрасов, близкий друг Геннадия Шпаликова. Друзей у него было много – талантливый художник, он и дружить умел талантливо. Среди его близких друзей – кинорежиссёр Юлий Файт, кинодраматург Павел Финн (их воспоминания о Шпаликове я цитировал), оператор Александр Княжинский, поэтесса Белла Ахмадулина… В компании Шпаликова было принято обращаться друг к другу с посланиями или дарить фотографии с надписями. Как много стихов, обращённых к друзьям и посвящённых им, написал он! Вот одно из   т_а_к_и_х   стихотворений – шутливое (он ведь любил шутить и дурачиться и в жизни, и в стихах), стихотворение, посвящённое Павлу Финну – называется «Паше, в утешение».

 Почто, о друг, обижен на меня?
Чем обделён? Какими сапогами?
Коня тебе? Пожалуйста – коня!
Зелёный штоф, визигу с пирогами.

Негоциантку или Бибигуль?
Иль деву русскую со станции Подлипки?
Избу на отдалённом берегу
Иль прелести тибетской Айболитки?

Всё для тебя – немой язык страстей
И перстень золотой цареубийцы.
Ты прикажи – и вот мешок костей
врагов твоих и тело кровопийцы.

                О_с_о_б_е_н_н_о   хотелось бы   в_ы_д_е_л_и_т_ь   дружбу Шпаликова с упомянутым недавно Виктором Некрасовым.  Замечательный писатель, автор знаменитой повести «В окопах Сталинграда», он был на 26 лет старше Шпаликова. Но это не мешало дружбе.  Временами Шпаликов считал (и называл) Некрасова  с_а_м_ы_м   б_л_и_з_к_и_м  своим другом.  Когда Виктор Платонович Некрасов в начале 1970-х вынужден был уехать из страны,   в_ы_н_у_ж_д_е_н_н_о  стал эмигрантом (как и многие другие деятели нашей культуры  в_ т_о в_р_е_м_я), Шпаликов написал волнующее стихотворение, посвящённое ему, его дорогому другу.

Чего ты снишься каждый день,
Зачем ты душу мне тревожишь?
Мой самый близкий из людей,
Обнять которого не можешь.

Зачем приходишь по ночам
Распахнутый, с весёлой чёлкой,
Чтоб просыпался и кричал,
Как будто виноват я в чём-то?

И без тебя повалит снег,
А мне всё Киев будет сниться.
Ты приходи, хотя б во сне
Через границы, заграницы.

                (Виктор Некрасов – киевлянин, до эмиграции жил в Киеве. Отсюда – «А мне всё Киев будет сниться»).

                И ещё одно стихотворение о дружбе (даже не столько о дружбе, сколько о добром отношении к человеку).

Людей теряют только раз
И, след теряя, не находят,
А человек гостит у вас,
Прощается и в ночь уходит.

А если он уходит днём,
Он всё равно от вас уходит.
Давай сейчас его вернём,
Пока он площадь переходит.

Немедленно его вернём,
Поговорим и стол накроем,
Весь дом вверх дном перевернём
И праздник для него устроим.

                Для Шпаликова «понятие товарищ значило очень много,  -- вспоминает Маргарита Кваснецкая. – Конечно не в смысле официального обращения, которое было принято в те годы. Он возвращал слову изначальное значение. Это, скорее, детское мушкетёрство, когда один за всех и все за одного. Он был наивен до чрезвычайности. Свято верил в дружбу, не предполагал предательства.»
                «Он был наивен до чрезвычайности», -- говорит Кваснецкая о Шпаликове. Взрослый человек, он был мальчишкой в душе. В середине 1960-х Марлен Хуциев по сценарию Шпаликова поставил фильм «Застава Ильича». Фильм запретили – был скандал.  Но даже скандал с фильмом по его сценарию, по утверждению Кваснецкой,»не особо сказался на его обычном мирощущении. Судя по дневникам, несостоявшееся свидание могло его огорчить значительно больше, чем хрущёвский разгром фильма». Но… через несколько лет Шпаликов напишет в дневнике: 
                «Я мог сделать больше, чем успел. Знаю это точно. Но я не в назидание и не в оправдание это пишу лишь, отмечая истину. У меня не было настоящего честолюбия <…>. У меня не было, что составляет гения или просто личность, которая как-то устраивает (в конце концов) современников или потомков. Пишу это совершенно всерьёз, потому что твёрдо знаю, что при определённых  обстоятельствах мог бы сделать немало… Обстоятельство я  эти не знаю, конечно, смутно догадываюсь о них, никого не виню…
                В общем, мне, конечно, не повезло. Хотя что такое повезло? Этого я тоже не знаю, не могу предполагать. Я не строил свою жизнь по подобию тех, кто мне нравился, и не потому, что этого не хотел, не мог… Но то, как у меня всё в конце концов сложилось, глубоко меня не устраивает и очень давно уже».
                Такие вот невесёлые мысли. Но он ещё молод, и замыслов очень много. Он продолжает писать стихи --- 

Бывают крылья у художников,
Портных и железнодорожников,
Но лишь художники открыли
Как прорастают эти крылья.

А прорастают они так:
Из ничего, из ниоткуда,
Нет объяснения у чуда,
И я на это не мастак.

                Удивительное стихотворение – не правда ли?

                Продолжает писать стихи, пишет и сценарии: В 1966-м и 1968-м г. г. создаёт два сценария мультфильмов (первый из них – в соавторстве с Лазарем Лагиным, автором повести – сказки «Старик Хоттабыч») – оба мультфильма были поставлены на киностудии »Союзмультфильм» Андреем Хржановским (знаковая фигура в современной анимации): «Жил – был Козявин» и «Стеклянная гармоника».
                Работает он и над сценарием для замечательного кинорежиссёра Ларисы Шепитько. В результате  этого сотрудничества – Шпаликов – Шепитько, -- состоялся художественный фильм «Ты и я» («Мосфильм», 1970 г.). Ещё одна веха в судьбе выдающегося кинодраматурга…

                Стихи. Фильмы, жена, дочь, друзья, -- слагаемые жизни Геннадия Шпаликова. Но обычная жизнь – не складывалась. По мнению Маргариты Кваснецкой, Шпаликов вообще «не был создан для  нормального быта. Просто у него [нормального быта] никогда и не было. Строгий распорядок Суворовского училища заковал его сызмальства». И всё же… Новые испытания, которые начались после двух военных училищ – Киевского и Московского, как считает Евг. Андрющенко, «оказались чудовищно тяжелы.  Даже в сравнении с недавним казарменным прошлым. Ведь там, наряду со многими трудностями, в молодой товарищеской среде всё-таки был кислород. Бурлила жизнь, нерастраченные силы, надежды распирали грудь. Там не было места безнадёжности…» Безнадёжности, которая часто звучит в дневнике и письмах Шпаликова в середине – во второй половине 1960-х.
                Вернёмся к воспоминаниям – размышлениям  Маргариты Кваснецкой. «После военной муштры – вгиковская вольница, -- продолжает она свой рассказ о Шпаликове. – Бесшабашная жизнь  то в общежитии, то у товарищей. Любимое занятие – бродить по Москве. Стекляшки, забегаловки. Случайные знакомства, он чувствовал себя своим среди любого сброда. Шпаликов любил этих пьянчуг, их исповедь, их хмельной бред. Это был отчасти его мир, как и просмотры в Доме кино, как любовь к однокурснице. Это всё сосуществовало в одном человеке. Он порой совершал поступки невероятные.  Спрыгнуть с Бородинского моста после размолвки с любимой. Согласиться лечиться от алкоголизма, а потом самому вырезать зашитое снадобье. Сорваться, уехать куда-то и объявиться с  талантливым  сценарием, прекрасными стихами.

О, когда-нибудь – когда? –
Сяду и себя забуду
Не надолго – навсегда,
Повсеместно и повсюду.

Всё забуду. Разучусь.
(И разуюсь и разденусь.)
Сам с собою разлучусь,
От себя куда-то денусь.

                По свидетельству Евг. Андрющенко, писал Шпаликов стихи и сценарии «где попадётся, чаще всего на почте, там в избытке были и чернила, и перья, и бумага – телеграфные бланки.».
                << Шпаликов был человеком непредсказуемым, -- вспоминает Маргарита Кваснецкая. – В этой непредсказуемости был свой шарм, детская доброта. И мечтания о будущей жизни были у него тоже детскими.
                «Я хочу, чтобы у меня была красивая жена, бунгало на берегу моря и дети, крепкие ребята, обязательно мальчишки. У них должны быть светлые волосы, я буду учить их плавать и стрелять из лука, они будут расти настоящими мужчинами, как Том Сойер. Потом у них появится Бекки Тэчер. Они не станут волочиться за ней и гулять по улицам, они уведут мою машину и в машине на заднем сиденье будет сидеть Бекки Тэчер. У них будет всё, чего был лишён я». (Бунгало -- так в Америке называют лёгкий щитовой домик, его строят чаще всего на берегу моря – В. К.)
                Красивая  американская мечта, которой не суждено было сбыться.  Не только бунгало на берегу моря, но и своей квартиры у Шпаликова долго не было. Скитался по наёмным. годами жил в домах творчествах. Не было своего угла, когда его жена, Инна Гулая, должна была рожать. Они жили тогда в «Болшево». Директор грозил их выставить каждый день. И прямо из дома творчества Гена увёз жену в родильный дом (родилась дочь – Даша. -- единственный  их ребёнок – В. К.).  А потом мотался по всей Москве  в поисках жилья. Но квартирантам с ребёнком
не сдавали.
                Наконец Союз кинематогрофистов выделил квартиру. В новом тогда районе в Черёмушках.  Экспериментальный квартал, хрущёвская застройка. Казалось бы, надо и радоваться.
                Но его поселили на выселках. Где у улиц не было названий. Человека, влюблённого в Москву. Для него каждый закоулок  имел  свои приметы, свой облик, свои воспоминания. И вдруг волею начальников он попадает в мир безликих пятиэтажек. Поэтому и радости особой не было. <…>
                А потом и этой квартиры не стало. Семейная жизнь развалилась.  >>.

                Последний период жизни Геннадия Шпаликова подарил ему дружбу и сотрудничество  с великим кинооператором и прекрасным человеком – Сергеем Павловичем Урусевским. Он был оператором – постановщиком знаменитого фильма Михаила Калатозова «Летят журавли», любимого фильма Шпаликова (поставлен в 1957 г., и вскоре получил мировое признание). Много раз (с юности) смотрел Шпаликов фильм «Летят журавли», и каждый раз замечательный фильм производил на него сильнейшее впечатление. И вот сейчас, в начале 1970-х, судьба послала ему встречу и совместную работу с одним из главных создателей фильма «Летят журавли». «Шпаликов вообще всегда [легко]  сходился с людьми, невзирая на разницу в возрасте, -- вспоминают Евгений Габрилович и Павел Финн. – А с Урусевским их ещё объединяла и какая-то особенная, до наивности доходящая чистота».
                Они вместе сделали фильм о Сергее Есенине – «Пой песню, поэт» («Мосфильм», 1972 год); сценарий – совместный, режиссёр и оператор – постановщик фильма Сергей Урусевский.
                Потом они стали работать над экранизацией романа А, С. Пушкина «Дубровский». Но эта работа, увы, так и не была завершена…
                << У них (У Шпаликова и Урусевского – В. К.) было обыкновение ходить взад – вперёд по коридору Дома творчества в Болшеве. Вот они как-то раз так шли и о чём-то очень азартно беседовали. «О чём? – спросил у них шедший им навстречу. «О человечестве» -- ответил Шпаликов.
                В своём кинематографе Шпаликов говорил о человечестве в пути, о человеческих странствиях, находках и потерях.  >> (Евг. Габрилович и П. Финн). Говорил и в своих реализованных замыслах – фильмах, и в сценариях, не ставших фильмами. Шпаликов, конечно. же, знал, что многие идеи, замыслы так и останутся в письменном столе. Стихи могли подождать  до лучших времён, сценарии без кинематографа пропадали. Именно такая судьба была уготована (забегая вперёд, скажем это) последней работе Геннадия Шпаликова – сценарию, который он назвал «Девочка Надя, чего тебе надо?» Сценарию, рождённому его душевной болью… 
                Мир, в котором он жил в последние годы, всё  больше и больше  ставил перед ним вопросы, но на них он не мог  ответить себе, -- размышляет Маргарита Кваснецкая. – Мальчик из шестидесятых стал взрослым. Жизнь казалась печальной, жёсткой. Осталась внешняя бесшабашность, но проклятые вопросы не оставляли в покое.
                Если герои первых фильмов Шпаликова переживали душевное неустройство, личные неурядицы, любовные размолвки, то для повзрослевших  мальчиков реальные конфликты казались резче, непригляднее».
                И родился этот сценарий – «Девочка Надя, чего тебе надо?», -- самый трагический, безысходный из сценариев Шпаликова. О чём он? В посёлке выбирают кандидатов в депутаты местного Совета. В этот список попала и девушка Надя, токарь одного из волжских заводов, передовик производства. Надя – честная, праведная девушка, она тихая, послушная, покладистая, привыкшая верить старшим. Но, став депутатом, она решила, что в ответе за все безобразия, что творятся вокруг. И стала бороться за справедливость. И эта борьба – бескомпромиссная (она ведь свято верила, что служит народу) её и сгубила. Надя погибает, так ничего и не добившись. Как погибла – мне неизвестно. Один мемуарист (М. Кваснецкая) утверждает, что Надю убили, другой (Евг. Андрющенко), что, отчаявшись что-либо изменить, сожгла себя сама на костре из мусора.
                << Я прочла сценарий, когда работала на студии, -- пишет Маргарита Кваснецкая. – Мы надеялись «протолкнуть» его через Госкино. Ибо в те времена, чтобы дать дорогу будущему произведению обязательно должно было быть добро чиновника от кинематографии.
                Добро так и не было получено. >>. Фильм, к сожалению, поставлен не был…

                Как бы Шпаликов ни работал (а работал он всегда много) безденежье было вечным его спутником. «… не умею я зарабатывать, -- писал он в одном из писем. – Работать умею. Всё-таки, в 35 лет столько наработать может очень выносливый человек. И, всё-таки, ощущение, что жизнь не вышла, меня не покидает…» 
                Безденежье, бездомье, настроение – часто подавленное: «Я не знаю, зачем жить дальше», -- записывает в дневнике. И при том – ворох планов: слишком многое его волнует, как много он хочет сделать! – Работает над сценарием о декабристах, -- собирает материалы, осмысливает время, героев… Мечтает снять фильм по Бунину – по своему любимому произведению «Жизнь Арсеньева»… И ещё один замысел – давний: с Марленом Хуциевым сделать фильм о Пушкине; и ещё один – с Михаилом Швейцером снять фильм о Маяковском… И все эти замыслы остались нереализованными. – 1 ноября 1974  года Геннадий Шпаликов по собственной воле ушёл из жизни: повесился на своём шарфе в писательском домике в Переделкино… В Переделкино, которое он очень любил и где на 14 лет раньше завершилась жизнь его любимого Бориса Пастернака… Когда-то, в далёком 1955 году он написал в одном стихотворении – «А что, если взять и… повеситься,// Так, под настроение.» Теперь, в 1974-м, эти слова воспринимались как страшное предсказание…

Не прикидываясь, а прикидывая,
Не прикидывая ничего,
Покидаю вас и покидываю,
Дорогие мои, всего!

Всё прощание – в одиночку,
Напоследок – не верещать.
Завещаю вам только дочку –
Больше нечего завещать.
 
                В одном из сценариев Шпаликова есть такие слова:
                «… чужая душа не потёмки, это всё неправда, что всё тут впотьмах, есть чистый свет беды, есть просто протянутая рука, есть улыбка, -- спасибо жизни за это.»
                Такой протянутой руки, такой улыбки, видимо, не оказалось рядом с поэтом в тот чёрный день, 1 ноября 1974 года. И даже любовь к дочке, самому дорогому для него существу, не остановила поэта:  с_а_м    р_е_ш_и_л   с_в_о_ю   с_у_д_ь_б_у.

Прощай, моё сокровище, --
Нелепые слова,
Но как от них укроешься –
Кружится голова.

И мартовская талость
Бросается и рвёт.
Мне докружить  осталось
Последний поворот., --
                написал поэт, по-видимому, в последний период своей жизни, обращаясь к любимой дочке.

Отпоют нас деревья, кусты,
Люди, те, что во сне не заметим,
Отпоют окружные мосты,
Или Киевский, или ветер.

Да и степь отпоёт, отпоёт,
И товарищи, кто поумнее,
А ещё на реке пароход,
Если голос, конечно, имеет.

Басом, тенором – всё мне одно,
Хорошо пароходом отпетым
Опускаться на светлое дно
В мешковину по форме одетым.

Я затем мешковину одел,
Чтобы после, на расстоянье,
Тихо всплыть по вечерней воде
И услышать своё отпеванье.

                Написал Геннадий Шпаликов в декабре 1973 г., меньше чем за год  до своей гибели.

                «Страна не пожалеет обо мне,
                Но обо мне товарищи заплачут», -- вздохнул он стихотворно, когда ему долго ещё оставалось жить.
                Так и случилось – по слову Поэта: тяжёлым ударом для всех друзей Шпаликова стал его уход: «было очень горько, больно. Потеря была невосполнимой», -- вспоминает Юлий Файт.
                Почему ушёл так рано,  т_а_к   ушёл?
                Слово Евгению Андрющенко:
                << На вопрос «почему» каждый из знавших Шпаликова  отвечает по-разному.  Одни говорят о том, что сгубил диктат чиновников от кино, борьба которых со свободомыслием в начале 70-х  приняла просто маниакальные формы. Другие упирают на разгульные нравы богемной тусовки, на то, что ему не хватило характера, чтобы сопротивляться её порокам.  Наверное, в каждом из этих утверждений есть своя доля правды. Как-то общие знакомые передали мне его слова: «У нас нет выбора вне выбора. Или ты пьёшь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвёртого не дано» >>.
                А вот что писал о судьбе Геннадия Шпаликова выдающийся кинорежиссёр Пётр Тодоровский, автор многих популярных фильмов («Военно – полевой роман», «Интердевочка», «Анкор, ещё Анкор!» и др.):
                <<  У него (у Шпаликова – В. К.) была удивительная судьба. Автор сценария тех фильмов, которые стали визитной карточкой поколения – «Я шагаю по Москве», «Я родом из детства», «Мне двадцать лет», -- но так и не ставший «крутым» профессионалом от кино или от литературы.
                Прекрасный, удивительно чистый поэт – но это стало понятно всем лишь тогда, когда друзья после его смерти составили и выпустили книгу стихов.
                Очень рано ставший знаменитым, обласканный и признанный в узком кругу профессионалов, -- и совершенно не востребованный, не понятый суровой индустрией советского искусства.
                За трагедией Шпаликова – трагедия тысяч и тысяч мальчиков и девочек, поверивших в идеалы оттепели, в светлую атмосферу советской «культурной революции»… и очутившихся через какой-нибудь десяток лет в принципиально другой стране. Они не уходили из жизни так резко, и судьба их не была столь яркой – но тихо сломанных судеб и в те  «романтические» годы было немало. Геннадий Шпаликов выразил и музыку своего поколения, и его трагедию. Трагедию художников, которые не смогли вписаться в систему госзаказа на культуру. Трагедию интеллигентов, которые оказались между советской жизнью и антисоветской субкультурой.  >>.
                << Мне же кажется, -- пишет Евг. Андрющенко, -- Гена задохнулся без пространства, где можно праведно мыслить и чувствовать. Такого пространства не было в настоящем – лживом и жестоком. Но его уже не  было и в прошлом. В стихах мечтал помчаться по снегу и уехать наваленках в 41-й год… «Там, где, Боже мой, будет мама молодая и отец живой!» Но, взрослый человек, он уже знал, что и там не было места для свободы и правды. Оказался  и без будущего, и без прошлого в чёрном настоящем… >>.

Хоронят писателей мёртвых,
живые идут в коридор.
Служителей бойкие мётлы
сметают иголки и сор.

Мне дух панихид неприятен,
я в окна спокойно гляжу
и думаю – вот мой приятель,
вот я в этом зале лежу.

Не сделавший и половины
того, что мне сделать должно,
ногами направлен к камину,
оплакан детьми и женой.

Хоронят писателей мёртвых,
живые  идут в коридор.
Живые людей распростёртых
выносят на каменный двор.

Ровесники друга выносят,
суровость на лицах храня.
А это – выносят, выносят –
Ребята выносят меня.

Гусиным или не гусиным
бумагу до смерти марать,
но только бы не грустили
и не научились хворать.

Но только бы мы не теряли
живыми людей дорогих,
обидами в них не стреляли,
живыми любили бы их.

Ровесники, не умирайте… 

                После ухода Геннадия Шпаликова прошло уже много времени. Сделанное им в искусстве  давно уже стало классикой. Стихи его, существовавшие при жизни поэта только в записных книжках, время от времени появляются в журналах, читаются с экрана телевизора и по радио, выходят сборники стихов; композиторы пишут на них музыку – так, в 1980-е г. г., получил популярность цикл песен Сергея Никитина на стихи Шпаликова…
                С 1979-го по 2000-й год издано несколько сборников его избранного, куда вошло лучшее из написанного им: стихи, сценарии, проза, избранные письма и страницы дневников…
И фильмы его идут, и с неослабевающим интересом их смотрят истинные любители кино…
                Тридцать семь лет, прожитых им на этой земле… Какая короткая и какая долгая счастливая жизнь!
                «И он смотрит с фотографии, улыбается своей славной, немного конфузливой улыбкой и точно говорит словами своего любимого Пастернака – говорит о том, что прошло и что будет всегда:

…Но пораженья от победы
Ты сам не должен отличать.

И должен ни единой долькой
Не отступаться от лица,
Но быть живым, живым и только,
Живым и только до конца» (Евг. Габрилович и П. Финн. Цитата – из стихотворения Б. Пастернака «Быть знаменитым некрасиво…»).