Владимир Шлёнский

ВЛАДИМИР ШЛЁНСКИЙ
(1945 - 1986)

Бог души моей, судьбы моей,
ты меня хоть изредка жалей.
Испытав на прочность, на излом,
надели каким-нибудь добром;
посели хоть зори на постой,
дай мне счастья дружбы непустой;
день продли, раздвинув облака,
силы дай для главного глотка
этой жизни сладостной всегда,
даже в наитрудные года.
И я буду знать, что это ты
уделил мне столько доброты.

ПОСЛЕВОЕННОЕ

У памяти свой и предел есть, и срок.
Останется то, что весомо…
Я помню толкучку.
И пару сапог,
сияющих блеском весёлым.
Толкучка – сестра обнищавшей страны,
разрушенной, послевоенной.
И хилые мы, как птенцы,
пацаны,
повсюду и всенепременно…
Здесь семечки, тряпки, платки, пиджаки,
замки и охотничьи ружья…
Вдова принесла продавать сапоги,
что стали семейству не нужны.
Зеваки стояли и щупали их,
хвалили и цокали. Млели…
Вдруг – два покупателя.
И на двоих
у них две ноги уцелели…
Вдова завернула деньжонки в платок.
Притихла вся наша орава…
Тот, с левой ногою,
взял левый сапог.
А правый сапог –
тот,
что с правой…
Ржаною мукой
жёлтый снег мельтешил
и под ноги падал несмело…
И все торопились.
И каждый спешил
и занят был собственным делом…

НА ПИСКАРЁВСКОМ КЛАДБИЩЕ

Тишина морозного предела
на исходе солнечного дня…
Понял вдруг – в душе не отболела
вся печаль, вошедшая в меня.

Реквием качался над берёзами
и кружил над миром, словно снег.
Видел я – смахнул украдкой слёзы
старый незнакомый человек…

Время здесь переплетает тропы,
и в глаза друг другу смотрим мы.
Братские могилы – как сугробы
той далёкой роковой зимы.

Очередь за хлебом спозаранок.
Как пушинка, девочка легка.
Шрамами бегут следы от санок,
полосуют белые снега.

И над разведёнными мостами
самолётов ошалевших рёв.
Окна перечёркнуты крестами.
Мёртвых хоронили без крестов…

Мы стояли под свинцовым небом,
я – и тот, кто это пережил…
И старик кусок ржаного хлеба
тихо на могилу положил.

* * *

Когда бывает очень больно,
от боли спрятаться нельзя.
И разбегаются невольно
скоропостижные друзья…

Друзья любезные, ну, где вы?
Где ваше крепкое плечо?
Но я на них смотрю без гнева.
Я так любил их горячо…

Они, наверное, устали.
Они и правы и правы.
Друзья
товарищами стали.
Но это — разница…
Увы!