Лучше читать Бродского...

Время было непростое, поэтому
у Саморезова было огромное количество врагов.
Ведь враги, как тараканы, - размножаются в гнилые, они же непростые,  времена.
Всё подходило
для скачкообразного
размножения врагов:
оптимальная
температура, ведь градус ненависти друг к другу и к прочим иностранцам
зашкаливал до температуры возмущённого Везувия, социальная
влажность была такая, что публика потела, как жарким летом
в переполненной маршрутке.
В атмосфере всеобшего недоверия и равнодушия не было ни малейшего позитивного ветерка, -
самое то для тараканов
и врагов.
Население атомизировалось, каждый выживал в одиночку,
над Равниной шёл
белый шум, который образовался из отдельных выкриков:
"Похую!"..
Дежурство выпало на выходной день,
но Саморезов решил,
как говорится,
водку не пьянствовать и облико морале не нарушать, чтобы не радовать своих врагов нехорошими тенденциями своего организма.
Сегодня он решил изучить поглубже феномен Иосифа Бродского...
Когда какая-нибудь экзальтированная барышня выдыхала "О!.. Бродский!.. Не выходи из комнаты!",
то Саморезов отрезал:
"Да никакой он не поэт, а вещь в себе и чемодан без ручки, никак его в быту
не используешь!"..
Барышня обычно говорила:
"Вы, Саморезов, дурак!.. И у вас атрофирована поэтическая часть грудной клетки,
вместо сердца у вас полуфабрикат для ливерной колбасы!"..
Если честно, то Саморезов был равнодушен к творчеству классика: ну, 
Бродский и Бродский,
примерно, как три Заболоцких минус квадратный корень из Бодлера Шарля плюс мнимая единица.
Ведь у Сельвинского Ильи Львовича (настоящее имя Карл)
в его "Записках поэта"
есть такие строчки:

А в дальнем углу сосредоточенно кого-то били.
Я побледнел. Оказывается - так надо:
Поэту Есенину делают биографию.

Саморезов  принялся лопатить стихотворную целину Бродского,
это была и вправду целина для него:

Я вырос в тех краях. Я говорил "закурим"
их лучшему певцу. Был содержимым тюрем.

Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.

Если выпало в Империи родиться,
лучше жить в глухой провинции у моря.

Насчёт моря, надо крепко подумать:
если море тёплое, то оно, конечно, не в глухой провинции;
если же море холодное, то пускай там живёт морж со своим причиндалом, самый подходящий житель для глухомани.
Много ещё чего прочитал Саморезов у Бродского,
и он решил для себя: хорошие сапоги, надо брать!..
Но не в дорогу, а на полку.
Чтобы иногда снимать их, чтобы полюбоваться.
Подобротнее будут эти сапоги,
чем сапоги Брюсова Валерия Яковлевича, который почти что стал классиком, немного не дотянул.
В любом случае, лучше читать Бродского, чем водку пить.