Война и мир. гл. 3-1-4б

3-1-4а

Уже на день после; вторженья,
И, несмотря на поздний час,
В порядке злого возмущенья,
И всей России оскорбленья,
И срочно, прямо вот сейчас;

Письмо доставить непременно,
И лично передать ЕМУ,
Но на словах, хотя и скверно,
Но в этот раз и по уму;

Напомнить мысль свою на случай:
«Что битва будет до тех пор,
Пока в стране моей могучей,
Не прекращу я сей позор:

И не останется последний,
Вооружённый в ней француз,
Страну свою оставишь бе;дной,
А сам, уже не будешь «туз»!
 
В письме он, следуя приличью,
Не стал писать подобных слов,
Не оскорблять ЕГО Величье,
В попытке мирных всех основ.

И той же ночью наш посланник,
А с ним — трубач, два казака,
Во вражий стан как будто странник,
Явились с миссией посла.

«Отряд» задержан часовыми,
И их гусарский офицер
Словами грубыми, чужими
Взял всё посольство на прицел.

Посол наш в чине генерала,
Всё тот же царский адъютант,
Ему представил для начала,
Письмо везёт он, как гарант.

И в ожидание начальства,
Вступал рассвет в свои права,
А Балашов, в плодах нахальства,
Терпел французские слова.

Начальством был гусар-полковник,
В красе довольства, щегольства,
Он не был грубости сторонник,
И понимал посла права.

Он объяснил, что всё посольство,
И под охраной их гусар,
С известной долей «хлебосольства»,
Как неприкосновенный дар;

Их проведут по назначению,
Квартира-штаб — недалеко,
Нужно немножечко терпения,
В дальнейшем, чтобы всё пошло.

Они проехали деревню,
В другую сторону села,
Где по его, гусара мнению,
Цель быть достигнута б могла.

Где в двух верстах уже, примерно,
Дивизьи расположен штаб,
И генерал их непременно,
Доставит вас, и будет рад.

Едва поднялись все на гору,
Навстречу им, из-под горы,
Совсем уж в утреннюю пору,
Примерно за версту, вдали;

Скакала всадников когорта,
И впереди — их «атаман»,
Он словно слыл другого сорта,
Лишь для побед он был созда;н.

Высокий ростом, в перьях шляпа,
По плечи вьются волоса,
Во всём видна его отвага,
Он слыл врагов своих гроза.

Он словно с театральным видом,
С каким-то явным торжеством,
Привыкший он к своим победам,
С каким-то явным волшебством;

В браслетах, злате, мантьи красной,
Назвал полковник королём,
Он звался — неаполитанским,
Во всём величие своём.

Хотя и было непонятно,
И почему он был король,
Ему однажды очень внятно,
Там приписали эту роль.

В Неаполе всё было дело,
С женой по улицам гулял,
Прохожих группа слишком смело,
Поскольку видом удивлял;

«Да здравствует король», — кричали,
И как бы в шутку, приняв роль,
Он с долей некоей печали,
Как выражая в чувствах боль;

Сказал жене с улыбкой грустной:
— Не знают бедные они,
В душе становится так пусто,
И, если б знать они могли:

Что я их завтра покидаю,
Он как бы тоже в том страдал,
Я вновь на службу поступаю,
Так мне мой шурин приказал.

Добавив пару слов при этом:
— Что в понимание моём,
Должны светиться ярким светом,
Я сделал вас здесь королём.

Должны вы царствовать, как надо,
Угодно не, как вам, а — мне,
Ему слова те, как награда,
Сказались на его судьбе.