Последний день Маяковского 7
В комнате Маяковский и Вероника Полонская
После короткого молчания Маяковский повторяет просьбу:
– Так ты едешь со мной в Ленинград?
– Если тебе так хочется, езжай сам. Мне нельзя.
– Без тебя не поеду. – Маяковский опять заходил по комнате и стал на своем излюбленном месте: у камина, прислонившись спиной к нему и скрестив ноги. – Как ты не понимаешь, без тебя я уже не могу, – тихо заговорил он. – Месяц назад смог бы. А сейчас не могу. Без тебя все потеряло смысл. Зачем мне эта лампа, этот стол, эта комната? Без тебя – ничего нет. Жить без тебя я уже не могу.
– А я с тобой не могу. По крайней мере, с таким, какой ты сейчас.
– И это говоришь ты мне после того, как я перед тобой вывернул наизнанку душу? – Раздельно, останавливаясь на каждом слове, произнес он. – Я понял тебя. Я тебе стал противен! Ты хочешь отделаться от меня!! Ты не любишь меня!!! Это – конец!!!! КО-НЕ-ЕЦ!!!!!
Душераздирающие выкрики последних фраз парализовали Веронику.
Почти в невменяемом состоянии Маяковский подбегает к столу, судорожно хватает из него маузер. Крепко сжимает его в руке.
– Ты едешь со мной?
– Нет! – едва заметно шевелит губами Полонская. На большее у нее нет уже сил.
– Едешь?!
– Нет!
– Ты не оставляешь мне выбора. – Маяковский взводит курок и приставляет маузер к сердцу.
– Помогите! Помогите! – обезумев от испуга, кричит Вероника и бросается к двери.
Бедная женщина не в состоянии была понять, что этот крик стал для Маяковского роковым. Со стороны ведь могло показаться, что ее пытаются изнасиловать.
– Почему ты закричала? Почему ты закричала? – тихо, с сожалением, будто обращаясь к любимому ребенку, который только что совершил непоправимую глупость, говорит Маяковский.
На этот раз судьба от него отвернулась. Но отступать уже было нельзя. Не выстрелить, показаться смешным, обратить все свои переживания в фарс – разве он мог допустить это? Все что угодно, только не это! И он нажимает курок. Но прежде чем нажать курок в его мозгу молнией промелькнуло: «Боже мой! Что я делаю? Остановите меня кто-нибудь! Бог, если ты есть, спаси меня! Буду как все. Согласен на любую работу, только бы жить. Только не гроб. Только не черви. Да остановите же меня, наконец. Кто-нибудь!.. Люди!!» Но его никто не остановил. И чуда на этот раз не произошло никакого. Осечка, которая спасла его когда-то, на этот раз не случилась. Раздался выстрел. В помраченном мозгу его, как в калейдоскопе, замелькали картины жизни – и над всеми ими безразличное лицо Лили с взглядом стороннего наблюдателя.
Он падает. На рубашке у сердца мгновенно показывается кровавая точка.
– Что вы сделали? Что вы сделали? – в истерике забилась Вероника.
Лежа на полу, Маяковский смотрит на нее стекленеющими глазами, силится к ней приподнять голову и улыбнуться. Он хочет сказать ей что-то. Но это ему не удается, и голова его падает и со стуком ударяется о ковер. Лицо и шея сначала краснеют, а затем становятся белыми. «Заливаются смертельным мелом», как он сам написал когда-то о повесившемся Сергее Есенине.
Соседи по квартире, услышав выстрел – хлопок, как от удара в ладоши – вломились в комнату. Они еще застали струйку дыма, клубящуюся над дулом пистолета, но помочь ему они уже ничем не могли. В этот момент в комнату вбегает начальник секретного отдела ОГПУ Яков Саулович Агранов (Янечка, как называли его , уместно напомнить, что еще до революции в одном из своих стихотворений Маяковский писал: «В терновом венце революций грядет шестнадцатый год!» На один год ошибся!
Но вернемся в комнату Маяковского. Камера, как бы прощаясь с поэтом, последний раз показывает его крупным планом. Его яркую одежду: желтые ботинки с металлическими пластинками на носках, коричневые брюки, желтую рубашку, галстук-бабочку. Отдельно фиксирует его лицо с полураскрытым ртом. Затем устремляется вверх. Мы видим дом Маяковского на Лубянке в виде спичечного коробка и множество людей возле него в виде малюсенькой струйки.
П р о д о л ж е н и е з а в т р а
Свидетельство о публикации №123060105137