Мы всё исправим

Убежит молоко черёмухи,
и душа босиком убежит
по траве, и простятся промахи
ей – за то, что не помнит обид.
И очнётся мечта-заочница,
и раскроет свою тетрадь…
и не то чтобы жить захочется,
но расхочется умирать.   
Вера Павлова
Чего ей на самом деле хочется, даже тщательно сосредоточившись, Анастасия Аскольдовна никак не могла внятно сформулировать. Желания порой переполняли настолько, что справиться с их потоком и видовым разнообразием не хватало сил.
Счастье, само собой, необходимо каждому. Кому же не хочется испытывать бесконечную сладость безмятежного наслаждения всегда и сколько хочется?
О большой и страстной любви девушка мечтала непрерывно, даже во сне: нежные нескромные прикосновения, ласковый шёпот, волнующую близость, неисчерпаемый шквал сокровенных переживаний, предвкушение заманчивого будущего и беспечного настоящего старательно притягивала буйным воображением.
Расскажи кому, какие эмоции Асенька испытывает, стоит лишь глаза зажмурить: она, он и такое, такое! Особенно, если на берегу океана, где-нибудь в диковинных тропических широтах. Чтобы ни о чём, кроме наслаждения чувственным общением, не заботиться, чтобы всё включено и всё оплачено, хотя бы посредством любовной магии или духовной материализации. Без разницы, лишь бы сбывалось.
Почему нет? В приключенческих романах ещё не то случается.
Ещё хочется прожаренной до ломкого хруста картошечки с копчёной скумбрией, мяса с белыми грибами в сметанном соусе в керамическом горшочке, холодной бодрящей шипучки с веселящими пузырьками, малинового желе с жарким поцелуем.
От одного упоминания того и другого, и третьего, слюнки текут, несказанное блаженство не просто чудится, волной неземной эйфории по всему телу разливается. Хочется всего и сразу. И не только этого. Одеться, например, как новая жена влюблённого шейха.
Но мечты и грёзы, душевного томления, увы, не гасят. Откроет глазки – кругом беспросветная серость: средств ни на что не хватает, респектабельные магнаты и влюбчивые аристократы вне зоны доступа. Счастья в обозримом пространстве вовсе не видать.
А картошечка – вот она, шкворчит на сковороде с заморским тефлоновым покрытием, сама в рот просится. Так и раздобреть недолго.
Анастасия Аскольдовна миловидная, приветливая, ухоженная, в меру румяная, стройная. Но незаметная, неяркая. Будничная что ли. Пройдешь мимо – не заметишь. Если бы не взгляд, не улыбка: лучезарная, обворожительная, заражающая непонятно откуда появляющимся оптимизмом.
К сожалению, не настоящим. Напускное впечатление, отрепетированное, чтобы не заподозрил кто, как ей одиноко и тошно.
Тридцать лет скоро, а горизонт впечатляющих романтических побед и волнительных приключений чист, как девственный лист бумаги, заготовленный несостоявшимся гением, чтобы ваять никак не приходящий на ум литературный или изобразительный шедевр.
С невинностью Асенька рассталась своевременно, будучи ещё студенткой. Сама не поняла как. Друг её сердечный и бывший одноклассник, Ромка Комочкин, в озорном настроении, по причине принятой в тёплой компании порции хмельного и рождённого алкогольной инъекцией сентиментально-лирического настроя, забрёл как-то на огонёк к Анастасии.
Заполночь ненавязчиво поскрёбся в дверь, руководствуясь неосознанными до конца романтическими побуждениями, ни на что серьёзное не рассчитывая: попытка – не пытка. А вдруг!
Так случилось, что родителей у прелестницы дома не было. Зато имели место искренняя симпатия, наивная доверчивость, игривое добродушие и робкое любопытство.
Ромка давно ей нравился, но был недосягаем: по нему добрая половина знакомых девчонок сохла. А тут сам пришёл. Как было не сомлеть.
Вот оно, счастье!
Ася не знала, как себя вести, как показать искренность чувств. Первая любовь – испытание неизвестностью. Всё впервые. Никто не подскажет, где глубина, где мель.
Душа ночного гостя томно стонала от внезапно нахлынувшего восторга при виде подружки, глаза нежно ласкали  выставленные, словно напоказ, изумительной формы и соблазнительного очарования юные округлости, которые не могла скрыть тонкая ткань лёгкого домашнего платьица.
Подготовленные к серьёзным боевым действиям насыщенные эмоции и вскипающая от взрывного темперамента кровь растеклись по охваченному сладострастием телу неудержимыми волнами, воображение будило азарт охотника, дрожащего в предвкушении волшебных перспектив.
Сердца пульсировали в каждой клетке, норовя лихорадочными ритмами разрушить устойчивую анатомическую конструкцию.
Они были совсем разными, думали и чувствовали вразнобой: девочка о любви и обожании, расцвеченные ореолом приключенческих романов, юноша, о более приземлённом общении, которое начинается с поцелуев и прикосновений, а заканчивается...
У кого как, однако. Кому-то непременно везёт.
Ромка не был опытным сердцеедом, однако, кое-что пикантное успел познать, хотя до сих пор стеснялся нескромных желаний, рождённых неодолимым влечением. Решиться на отчаянный шаг и ему было непросто, но в глазах прелестницы  сверкали столь откровенно говорящие искры неподдельного восхищения, что упускать возможность отведать сладенького, было глупо.
Девочка так обворожительно, так возбуждающе робко краснела, смущаясь комплекса целомудренной непорочности. В её годы мало кто из подруг мог предъявить любимому реальную невинность.
Утром Ася задумчиво, мечтательно, едва не мурлыча, томно закатывая глаза, поведала по секрету лучшей подруге (успевшей после школы дважды побывать замужем и трижды невеститься), что поняла, в чём смысл жизни.
Наивная, напрасно откровенничала. Ромка оказался не тем и не таким, кого она выдумала, – ты же того… сама. Давай друзьями останемся.
Спустя несколько дней историю о доверчивой подружке, якобы любительнице острых ощущений, передавали из уст в уста, добавляя удачливому соблазнителю неоднозначной популярности, а Асе косых взглядов и репутацию девочки без комплексов.
Слёзы душили её нещадно, выдавливая  из глубин потрясённого сознания так и не успевшие созреть всходы любви, надолго отбив охоту знакомиться с мужчинами. Очарование и разочарование сошлись в не обременённой до той поры испытаниями судьбе девушки в одной единственной точке, начавшись и закончившись коротким свиданием. Приступ искренней нежности оставил в памяти лишь жгучее, горькое послевкусие.
И всё же Ася не могла до конца поверить в злой умысел и изощрённое коварство любимого. Изворотливый ум придумывал тысячи причин, якобы заставивших Ромку поступить так, а не иначе. Светлячок любви где-то внутри загорался то и дело голубоватыми мерцающими всполохами, хотя и не согревал.
С тех пор не было в её жизни ни друзей, ни подруг.
Несмотря на унизительно драматический опыт, тело и душа то и дело предпринимали попытки протестовать, озадачивая Анастасию Аскольдовну приступами сладкого томления и необъяснимого трепета в присутствии широкоплечих крепышей, внешне напоминающих первого в её жизни мужчину.
С природой не поспоришь.
Однако преодолеть страх очередного фиаско было непросто, гораздо сложнее, чем тогда, когда получила неудачный опыт взросления. Избавиться от выученной беспомощности, неуверенности и стыда, никак не получалось. Страх быть использованной мощно блокировал даже самые заманчивые предложения.
И всё же Ася опять рискнула довериться, когда молчаливый, но добродушный сотрудник, Павел Игнатьевич, закоренелый холостяк, начал робко, но настойчиво осаждать крепость её целомудренности, предлагая (стыдно сказать), искреннюю дружбу, – великовозрастное дитя, право слово!
Мужчина заглядывал украдкой в глаза, взывая о помощи. Когда никого рядом не было, рдел от смущения красочным румянцем, более подходящим невинным девам, повторяя попытки нежно взять за локоток и пригласить прогуляться.
Отказывать раз за разом неловко. Павел Игнатьевич был вежливо напорист. Что, если действительно любит? Но он нисколько не похож на Ромку.
Ему тридцать пять, ей немногим меньше. Может, не поздно ещё загрузить остывающие день ото дня чувства в последний вагон благосклонно протягивающей руку судьбы, грозящейся навсегда увезти далеко-далёко возможность хотя бы однажды по-настоящему влюбиться?
Это ли не причина  и повод объединить усилия с таким же неприкаянным неудачником, хотя бы попробовать вкус счастья, если оно действительно существует?
Ухаживал поклонник более чем скромно: старался не тратиться на цветы и подарки, зато заботливо беспокоился о том, чтобы Ася не осталась без обеда.
Вёл воздыхатель себя более чем странно. На прогулках Павел брал Анастасию за руку и робко заглядывал в глаза, как бездомный котёнок, случайно обрётший хозяина. Лицо его в такие минуты выражало один единственный немой вопрос, – ты меня не бросишь?
Ну что за бред! Как с таким увальнем жизнь захочет строить?
Каждый день Паша провожал Асю до дома, долго-долго не отпускал руку, потом нежно целовал в щёку, старательно задерживая дыхание. Один разочек. Пряча в этот момент от подруги глаза. Уходил лишь тогда, когда она показывалась из окна своей квартиры. Да и то не сразу.
Время шло, отношения буксовали. Анастасия Аскольдовна едва не рыдала от отчаяния и безысходности.
Пришлось самой форсировать застывший в неудобной позиции романтический сценарий. Или-или.
– Павел, ты ничего не хочешь сказать? Если честно, я устала…
– Хочу! Но боюсь. Вдруг откажешь!
– А ты попробуй.
– Да, хорошо. Вот. Я это…
– Ну же, я теряю терпение. Может быть, стоит поставить нашу так называемую дружбу на паузу? Пора заканчивать репетиции. Так мы до премьеры не доживём. Объясни, наконец, чего ты хочешь?
– Не рассердишься?
– Попытаюсь оценить твои откровения объективно.
– Ты… веришь в любовь?
– Если речь о серьёзных отношениях, то да.
– Выходи за меня замуж.
– Вот так сразу: без поцелуев, без объятий, без любви?
– С любовью. Честное слово! Разве не видишь, я с ума схожу! Давай поженимся. Ну, пожалуйста!
– Подумаю. Как-то не по себе мне. Кофе будешь?
– Давай лучше целоваться.
– Люди смотрят. Неловко на улице. Давай ко мне поднимемся. Обсудим.
У Анастасии Аскольдовны закружилась голова. Она только подтолкнуть хотела, расшевелить. Самую малость. Посмотреть, что из этого выйдет. А он сразу – замуж. Ага!
– Чего это мне в голову инициативу проявить вздумалось! Теперь-то что делать? Сама напросилась. Отступать вроде некуда. Вдруг приставать начнёт? А потом его как Ромку, приливной волной смоет. И отталкивать не хочется.
Расписались тихо: без гостей, без свидетелей, без цветов, белого платья, криков “Горько!”
Оказалось, Пашка даже целоваться не умеет. Умора!
Открывая шампанское, новоиспечённый супруг умудрился облить и себя, и невесту. Простите, жену. У Анастасии теперь и фамилия другая. Мужу потрафила.
Новобрачные неловко глядели друг на друга, держа на весу наполненные бокалы. Молчали, не зная, с чего начать семейную жизнь.
Павел Игнатьевич несколько раз порывался проявить инициативу, красноречиво открывал рот, но смущался, краснел и опять умолкал.
– У меня все пузырьки из шипучки вышли, – робко попыталась исправить ситуацию Ася, – не понимая причину своей неуверенности, – за что пьём?
– Давай за любовь! За нас.
Павел встал, посмотрел на жену сверху, отчего она смутилась, почувствовав себя беззащитной, маленькой.
– Давай, – с трудом выдавила разволновавшаяся Ася.
– Тебе не кажется, что горчит?
– Я ещё не попробовала. Мне всегда казалось, что шампанское кисло-сладкое на вкус.
– Я про любовь. Ведь мы теперь… как бы, муж и жена. Ты ведь не против?
Павел Игнатьевич неловко поцеловал супругу.
Анастасия Аскольдовна как-то странно смотрела на мужа, слишком напряжённо, затем выпила залпом шипучку, часто-часто заморгала и неожиданно расплакалась.
В доме повисла гнетущая тишина. Казалось, это катастрофа.
Но, нет, немного погодя была открыта ещё бутылка шампанского, съеден салат. Даже разговор завязался. Ася рассказывала о первой любви. Точнее, о том, как она не состоялась. Павел внимательно слушал.
– Не расстраивайся! Теперь у тебя есть я. Мы всё исправим.
Ася закрыла глаза, представила, как будут развиваться события. Без экзотики, предельно реалистично. 
Вообразила… и поверила. Мужу поверила.
Так захотелось сделать для него что-то особенное, хорошее, чтобы и он почувствовал то же самое.
Анастасия засуетилась, начала накладывать в тарелку мужа румяные кусочки мяса, бутерброд с икрой, овощи, – кушай. Я на тебя посмотрю. Почему раньше не замечала, что ты такой…  особенный что ли?
– Знаешь, не верится, что мы решились на этот шаг. Как думаешь, не придётся включать заднюю передачу?
– Вот ты о чём. Клянусь! Пока смерть не разлучит нас.
– Зачем так пафосно?
Супруги долго не решались лечь в постель. Этот процесс представлялся им непристойным, постыдным. Как можно вот так сразу, тем более голышом!
На брачном ложе неожиданным образом оказалось два одеяла.
Отступление предполагалось заранее?
Пожелав друг другу спокойной ночи, новобрачные расползлись в разные стороны двуспальной кровати, но энергия влечения, нерастраченного интимного магнетизма была запущена в автоматическом режиме помимо их воли.
Эмоции бурлили, рвались наружу, загружая в воспалённый чувствами мозг приказ срочно активировать выработку витаминов любви. Расстояние между телами странным образом сокращалось, пока супруги не ощутили живое тепло друг друга, пока не слились в единое целое.
Чего боялись! Не дети ведь.
Это была волшебная ночь. Кто знает – тот поймёт, какое наслаждение испытать блаженство первого интимного сближения, когда оба уязвимы, трогательно беззащитны, когда путём проб и ошибок происходит тонкая настройка супружеского единства.
Пульс и дыхание, то замирают, то в бешеном ритме несутся вскачь, рождая необъяснимую радость, экстатический восторг, сладостное изумление. Павел дрожащими руками изучал такое родное, такое незнакомое и нежное тело жены. В такие минуты невозможно оторваться, отклеиться друг от друга. И можно всё.
Почти всё.
Пылали рассветы, повествует о состоянии подобной эйфории поэт, и радуга цвела: всё было, всё было, и любовь была! Но о любви супруги вспомнили позже, когда выдохнули, отдышались и расслабились. Сейчас им было не до сантиментов, поскольку зов плоти целиком и полностью подчинял тела вожделению. И это не фигура речи, не иллюзия, самая настоящая объективная реальность.
Утром был кофе в постель, слёзы благодарности, неловкие, несмотря на целую ночь медитативной практики, поцелуи и объятия. А как стыдно было при свете дня “предстать пред очи” супруга без одеяния.
– Отвернись, не смотри на меня, – то ли кокетничала, то ли на самом деле робела жёнушка, стыдливо прикрывая тугую, с восставшими вишенками возбуждённых сосцов грудь.
– Асенька, не прячь красоту, дай наглядеться. Я же тебя нагую никогда не видел. Надо же, прелесть какая! А давай повторим. Как ночью.
И повторяли. Смаковали без устали изысканные пикантные деликатесы, пьянея от трепетного обожания, от новизны и остроты ощущений.
Немного позднее проголодались. Анастасия, в чём мама родила, жарила до хрустящей корочки картофель, а Пашка, вот ведь проказник, не мог удержаться, давая волю шаловливым рукам, путешествующим по подробностям соблазнительных женских форм.
– И надо бы обидеться, прикрикнуть, – рассуждала про себя Анастасия, – не юнцы, чтобы беззаботно резвиться, как ребятня летом в мелкой заводи, но он теперь муж законный, пусть пирует, развлекается, пока аппетит есть, пока не насытится. Никто не увидит, не осудит. Казалось бы, какое бессмысленное занятие, можно сказать, откровенное безобразие, а на душе радостно. Каждая клеточка замирает от безмятежного счастья, хочется чего-то такого, стыдно подумать, не то, что вслух произнести.
Павел входит во вкус, когда удаётся отыскать очередную, сбился со счёта какую отзывчивую на ласку тайную струну. Анастасия так вкусно застывает, упруго напрягая поджарый животик, налитые соками желания ягодицы, так заразительно сладко стонет, закатывая глаза, – погоди… погоди, Павлушенька, картоха подгорит. Сладко-то как!
– Уже, любава, не то, что горит – полыхает, плавится. И в мозгах, и вообще. Терпенья нет. Может, ну её, картоху эту! Кровать, поди, простыла совсем. Давай согреем. Не знал, не ведал, что существует такое чудо. Столько лет даром прожил, сколько счастья упустил. Ничего, любимая, теперь мы за все годы разом наверстаем. Мы теперь одно целое.
Анастасия как-то вдруг изменилась. И походка, и уверенность, и взгляд. Её сразу заметили. Оказывается, и яркости в ней в достатке, и свечения, и красок. И одежда на фигуре безупречно сидит, словно наряды из бутика. Но, откуда такая роскошь с её достатком? Не только мужчины – женщины украдкой оглядываться стали.
Странно это! Шепотки вкрадчивые разного толка пошли бродить по переулочкам офисных коридоров. Ну и пусть!
Павел Игнатьевич приобрёл незаметно уверенные интонации в голосе. В осанке и поведении появились решительность, настойчивость, смелость.
Откуда чего берётся? Вчера ещё мало кто принимал его всерьёз и вдруг на тебе – убедительных аргументов в пользу мужской привлекательности вагон и маленькая тележка.
– Как же мы его проглядели, – рассуждало начальство, – вот ведь он, достойный кандидат на должность начальника отдела. Чудеса!
Размеренная, бесполезная вне офиса жизнь преобразилась, засияла. Супругам, если честно, было без разницы, чем заниматься в свободное время. Если жена хотела смотреть кино, Павел находил его великолепным. Если она чистила картошку, превращал это занятие в развлечение, в игру.
Что бы ни делал супруг, Ася испытывала искренний восторг, принимая активное участие в его интересе, даже если не до конца понимала, что делает.
Супруги старались не обсуждать тему любви. Им и без фальшивой романтики хватало вдохновения. Какой смысл рассуждать на тему, в которой не разбираешься?
Они просто жили. Одним днём. Но как!
Анастасия по-прежнему любила грезить с закрытыми глазами, теперь об увлекательном приключении, которое предстоит пережить им с Пашенькой. Этой ночью, и следующей. О дочери мечтала, о сыне, который больно толкался иногда, заставляя сердце трепетать. 
Иногда, правда, видела совсем другие живые картинки. Счастья и всего прочего, что составляло суть жизни, было в достатке, но подсознание вытаскивало из потайных недр нечто запредельно невкусное!
Как представит, что Павла вдруг не стало. Не важно, по какой причине (нет его и всё), покрывается с ног до головы холодным потом, обмирает, заставляя сердечную мышцу на мгновение забыть о прямом предназначении, пропуская несколько жизненно необходимых пульсаций, опасно останавливающих дыхание и ток крови.
Бывало не раз, что видения эти посещали Анастасию среди ночи, во сне. Тогда она начинала биться, кричать. Просыпалась в судорожном бреду, долго не могла успокоиться.
А ведь не по любви замуж выходила: время поджимало. Боялась не успеть.
Теперь у неё муж, дитя. Нежность к ним, трогательная радость сопричастности к судьбам, не умещается в щуплом теле. А покоя нет. Как же так? Неужели оттого, что слишком долго ждала своего счастья?
Испугавшись навязчиво повторяющегося кошмара, Ася старалась теснее прижаться к мужу, – тебя ничего не беспокоит?
– О чём ты, любушка, – играя рельефными мышцами, спрашивал Павел,  – я с тобой.
Супруга успокаивалась, остывала, забывая, что минуту назад едва не плакала.
– Сейчас грудь мять будет, за ухом целовать, – мысленно предупредила Ася вполне предсказуемые действия мужа.
Так и случилось. Тело мгновенно пронзила сладкая истома, откликаясь где-то внизу невыносимо приятными спазмами. Ухо обожгло горячим дыханием. Щёкотно.
Ладонь мужа достигла цели, завибрировала, лаская отзывчивый сосок, невольно освобождающийся от накопившегося давления грудного молока.
– Попалась птичка! Теперь не успокоится, пока не получил желаемое, – с трудом сдерживая стон продолжала про себя пророчествовать Анастасия, изображая форменное безразличие, – ну же, не томи, Павлуша! Пора мой друг, пора. Заигрался. Теперь ночнушку придётся менять. И халат тоже.
Муж засопел, сбился дыханием, задрожал всем телом. Ася прижалась плотнее, чувствуя спиной, как уверенно наливается мужское возбуждение, предвкушая момент, когда он украдкой начнёт искать влажную сокровищницу. Найдёт, начнёт инспектировать надёжность защиты, готовность сопротивляться.
– Играть, так играть, – решила добавить в поединок перца Анастасия, – на молниеносный захват и немедленное вторжение пусть не рассчитывает. Нагуливай аппетит, Пашенька.
В этот момент раздался пронзительный младенческий плач.
– Я быстро. Помечтай на досуге. Не вздумай без меня разрядиться: не прощу!
– Тебе помочь?
– Справлюсь. Вадик сегодня спокойный. Засекай, пятнадцать минут и я твоя.
– Не представляешь, родная, как я рад это слышать. А к чему вопрос, что меня беспокоит?
– Кормящая мать – это диагноз, папочка. Нервы, наверно. Когда тебя нет дома, меня так плющит, плакать хочется. Всякая дребедень в голову лезет. Скажи честно, ты меня никогда-никогда не разлюбишь?
– И не надейся.
– Ловлю на слове. А можешь изложить свои соображения в письменном виде? С личной подписью.
– Не доверяешь! Обидно. Не отвлекайся. У меня к тебе накопилось всякого разного. Боюсь расплескать, не донести.
– Интриган. Я ведь передумать могу, – подмигивает жена, наслаждаясь процессом кормления сына.
Как же она любит крошечную копию самого лучшего на свете папы.
На мгновение Анастасия забывает о его присутствии. Слишком серьёзное занятие – вскармливание. Но без него не обойтись.