Марии

Посвящается Марии Гуровой.

     "На хороших людей и плохих
      Всех делила ребячья порода.
      Мы играли в пиратов лихих
      И в отважных бродяг - мореходов.
      Забывалась любая беда   
      И терялась в далёком просторе,
      И не верили мы не когда,

      Что кончается, что кончается,
      Что кончается синее море.

                Илья Резник


Гераней знаки молчаливые,
на тополя разлуки клонятся
в воспоминаниях чаинками.
Слова запутаны цикорием -

без промедления молчанием
в усталой лиственнице сетчаты.
Слова обычною скучали не -
а не привычною на плечиках

под южным солнцем сарафанною
накидкой осени извилистой.
За жизнь устали перестраивать
любовной смерти досок вырезки.

Две тени капающих листиков
во взгляде розы ши(п)ко хищники,
распоясались в стрелы мысленной
кольчуги колкостью коричневой.

Разделись вены засыпанием,
перевернулись стены зорями.
Полеты ласточкиной мантией
изрежут люстренного города

мотивы редкого биения
звучаньем сжалившейся нервности.
Колокола берут военную
высь проводимостью сердечною.

Стен коридорных лето - ландышей,
мелькает словом, убаюкивав
морщин маршрутностью товарищной.
Я не предстану твоим лютиком

в малине, нежностью пробившимся
(заговоренным от бессмертия).
обида ягодника высится
и килограммами каретится

усталых звезд на небогрязности
без поцелуев парафиновых.
Слова, завяниваньем вязните...
слова - бессчастие Мариино

на детство сиротское гоните
туманом взрослости лавандовой.
Река малиною зеленою
глаза зеленые порадует.

Облокотятся сини лунные
четвертованием дорожности.
При жизни выдались нетрудные
без гениальности хорошие

переговоры за влюбленностью.
Крапивных чисел двоецарствие
перерасходуется кровными... ,
но без кровавых лилий разные

минуты ветренною глиною
заморосили на веснушчатом... ,
приговоренным к гильотинному
мечтанью падающих листиков.

Но и породистою кошкою
на утро лето сзимовалося,
мостами царскими заброшена
калина с бусинами алыми.

Вериги лунные молитвенной
разлукой сердце подытожили,
остановили, нити вытянув,
засеребрившейся подкожною

листвою капелек инжировых.
Все звезды заново весенние
полеты слезности не выровнять
не пожелали, но засеяли

вопросы терпким многоточием,
где на ответы ждет молчание.
У нас погода лепесточная
закрыла осени скучающей

снега замотанными створами.
Моря по кактусам разбитою
походкой шили разговорною,
да не изжили скверы плитами.

Сирени запонки березные
жгут листонежностью багряною,
светая ночью за морозами.
Тень безмарийная помянет оч

грубоохотившимся пламенем
пустые листики сердечные.
Я, заблудившимся неправильно,
лакая сонность быстротечности,

глядел на эхо привокзальное,
вонзался точками в бесточие.
Я начинал с себя и с малого,
пока от брака не закончился,

и маясь тенью на просроченном
здоровье, светлое запутывал.
Устами в души не захочется -
духи усталые халупами

искать в летящей листопадности.
На тротуарах снежной россыпи
твоей улыбкою желанною
листы скрипачные попросятся

в конвертах неба океанского
смотреть людские настроения.
Какое лето, эхом странствовав,
твоей походкою размеренной

смеется цвета наказанием.
У светотени утро темное.
Стране дыхание останется
и очищение иконами.

За облаками струны венные,
декабрь сонного причастия
за расставанием - замененный.
Нам повстречаться... повстречаться бы...

И реки тают - ветки в зареве
спускают лютики приманками,
когда губами, но не карими
летит восходами обратными

Земли возвышенная инеем
дорога ландышевой песенной
мечты увидеться с Ириною
(им в детстве помнишь было весело?).

Теряясь в слезы, точно сумраком,
антенной болью спотыкается
на звезды ангельские утренней
стеной российскою-китайскою

у подворотни ветер, скапливав
вершины уличного света,
жаль, разрисованные ватные
тетради-комнаты приметил.

На закаленный воздух странные
минуты синею запутанность
пускали вогнутыми странами.
Мы одинокие минуты вновь!...

Не слезы ласточек венчанием
в закатность озера помалкивав
мостили руки обнищавшие.
А храмы-улицы остатками

лебяжьей свежести в уныние
(не разговаривать сердечностью)
заметят горы (сини синие
бело-коричневостью кречета).

Войдут на строчки приземленные
два поцелуя падших  ангелов -
они малиновыми кленами
на приусадебные Англии

сползают тенями аллейными.
Сведу рассказами романными
родные локоны с репейником.
Декабрь плачется гуманностью

на разговоры привокзальные
вен горемычностью зеленою
(нас в расстояния оставил), и
храбрюсь Марииной влюбленностью.

Теряя голову укропную
в любовь гадательной ромашки, я
листаю бусинами-нотами
росистой жимолости вашими

глазами (цвета? вспомнив радугу
за точки раннею капельностью,
припоминаю "вишни карие").
На городские холод смелется

следы, речною опоясывав
тоскою, злив синеволосую
малинной копотью с завязками.
По красоте красивой полосы

узнаю лето заколдованным
закатом нежности в малиннике.
На поцелуйные голодные
перчатки выбросились иноки.

Ступай, Мария, в стены колкие
обойной розостью, малинные
глаза влюбленною находкою.
Пора инфарктами, кремировав,

лежать как звезды в отражении
ивовых прутиков забытостью.
Мы с одиночеством поженимся,
мы с молодеющею вырастим

пощадой внутреннею робостью.
По зеркалам вода божественна,
затоном капающим поросли
на мать-и-мачехи повесятся.

Сирени запонки обманчивы -
зажелезнились разговорностью.
Запоминая душей качества
(мою печальную с растроганной

не отличаешь - пусть березонька
смыкает плечи-подоконники).
Любовь мечтами огорожена
(пить облепиховые кроткие

веснушки черствого желания
((в тебя влюбляться  от смущения)).
Рожь кареглазостью туманная
и черноглазая, наверное.

Мне песни ландыши писали бы,
и зеленеющая искорка
не успокаивала Марьины,
бумажной слезностью не выстрадав,

ромашки (кто в нее не влюбится?).
Расправив крылья восхищением,
я переслушиваю спутницу
рябинной радости весеннюю.

И мне не грустно и не  радостно,
я таю в скомканную всклоченность.
Кольчуга ягодника ядостью
у  каменистого ждет волчьего

привала (знаками подмигивав)
герани, нежностью объятыми.
И листья, скомканные инеем,
снега высушивают с мятою.

                Двадцать шестое мая 2023 год.