В институте у нас, помню, был виварий

В институте у нас,  помню,  был виварий.
Мы ловили для опытов божьих тварей,
проще - псов бездомных. Курс хирургии,
хошь не хошь, а режешь: цели благие,
да и как-то принято. Чай не люди,
сдачи не дадут, да и не засудят,
это ж шавки - ни будки и ни хоругви.
Слава богу, я не пошёл в хирурги,
как и предрекал мой прекрасный папа.
Но я помню, как мы им вязали лапы.

Нет, чему не случиться, то и не случится.
Как её не стриги, а овцой волчица
не заблеет даже, не то что дичи
перестанет искать; как повадки птичьи
не утратит сокол,  попавши в сети,
как петух не может быть незаметен:
то стучат в ночи, то снаряды рвутся,
а поди заставь ты его заткнуться.
Да, иных ломают. Голодом, болью
или страхом. Умело лишают воли

даже львов порою и прочих мишек.
Оттого я в цирк не вожу детишек:
что за радость смотреть, как стал лев скотиной?
Я, однако, камня в него не кину.
Я ж едва ли вынес бы муки эти.
Да, своим стихам я не конгруэнтен,
я беззуб,  уныл, я и духом слабый;
я охоч до баб и до тленной славы;
я заткнусь, коль выпадет неудача.

Но петух кричит. Рассветает,  значит.