Прозаическое буриме

Ночью  писал  на  плохой  бумаге,  дребеднёвой  ручкой,  корявым  почерком.  Утром,  если  сумел  правильно  восстановить  фразу,  переписываю.  Если  не  разобрал  или  выходит  околесица,  смело  сжигаю  тот  листок.
Так  и  происходит  круговорот  мыслей  в  подкорке.
От  них  веяло  какой-то  загадочной  матахаричностью.

Даже,  если  тебе  удалось  вторично  войти  в  одну  и  ту же  реку,  не  забудь  вторично  оттуда  выйти.

Подружившегося  с  науками,  не  запугать  никакими  абсолютами.

Читатель,  зыркая  по  полкам  в  библиотеке,  вдруг  заметил  корешок  книги  с  незнакомым  для  себя  именем – Мафусаил  Зыркун.

Автор  исживал  себя  в  романе…  Да,  да,  да!  Вы  не  ослышались … И З Ж И В А Л…  калибруя  чужое  творчество,  он  останавливал  свой  взгляд  на  самом  мелком – афоризмах.

Прочесть  Монтеня  и  забыть  о  поисках  смысла  бытия.
Монтеня  не  читал. 
Недознал  я  в  этой  жизни  много.

Мыслю,  значит,  сопутствую  внешним  признакам  жизни. Полагаюсь  на  себя,  иногда  даже  без  чьей  либо  отмашки.

Люди – божье  богатство.  Суицид осуждается.  После  него  нет  потомства.
Человек  и  смерть  не  всегда  идут  навстречу  друг  другу,  иногда  они  идут  рядом.
Похоронные  бюро  высказали  упрёк,  сказавшему,  что  уже  настало  время  хоронить  людей  в  жерлах  вулканов.
Последний  день  жизни – последняя  застёжка,  которой  ты  прикреплён  к  этой  жизни.
Любовь!  Любовь?..  А  как  прикажете  любить  неизбежное?

Критики  обычно  похожи,  но  этот  попался  с  жалом  до  пола.  Он  попросил  меня  не  говорить  о  Вечном: «Зачем  толочь  воду  в  ступе?» «Смеяться  нужно  легко  и  непринуждённо,  но  остановиться,  если  понял,  что  говорят  о  серьёзном».  «Ушастое  время  слышит  хорошо  и  много».