Истерическое

Она била чашки, тарелки, стопки
И крыла отборным и трехэтажным.
Рядом с ней я всегда слыл олухом и идиотом.
А она была рыцарем, моим персональным Доном Кихотом,
Не позволяя мне быть отважным.

Она резала в кровь все пальцы,
Превращая процесс готовки в какую-то экзекуцию,
А потом лезла ко мне жалеться и целоваться,
Перепачкав все кровью - одежду и кухню,
И смеялась так, что порой напоминала безумца,
Задумавшего совершить революцию.

Она плакала как-то всегда беззвучно,
Даже можно сказать без слез,
Но из глаз исчезали искры и лицо ее становилось медным,
Тёмным, мрачнее тучи.
Это было совсем непривычно.
На моей памяти такое случалось всего пару раз.
Когда её тело казалось мне обессточенным,
А в глазах бушевало море из гроз,
И лучше бы вовсе её не трогать,
Чем заглядывать в черноту этих глаз,
Бессилием опороченных.
Без предупреждения не влезать.

На ней как будто висела табличка:
"не влезай - убьёт",
но я не обращал внимания,
Искал нежности какой-то придуманной,
Теплоты, материнской любви и сочувствия, понимания.
Но она была холодна,
обжигала меня мерзлотой так,
как бывает жжёт руки лёд,
Перед тем, как растаять.
А потом, превратившись в воду,
Утекает сквозь пальцы.
Спустя время она становилась опять нормальной, спокойной,
Немного напоминающей статую свободы,
Вот только факела не хватало.
Во всем этом была абсурдность какая-то.
Но мне уже не хотелось ни смеяться, ни улыбаться,
Хотелось только понять, что же это с ней было такое.

1.03.2021