Опоздание

 
    Когда-то в детстве я всеми силами хотела защитить свою маму от злых начальников  Мама проспала на работу, подвёл будильник. Это было первый раз в её жизни и я видела, как она металась по комнате, хватая свою одежду, натягивая платье. Глаза её были уже не здесь, не со мной. Мысленно она уже была далеко, стояла в растерянности перед заведующей, которая отчитывает её за опоздание. Я плакала, глядя на маму, но она этого не замечала. Она выбежала на улицу в кромешную темноту осени.
  Мне было страшно даже подумать, как она сейчас бежит вдоль бараков, потом спускается к мосту через речку-вонючку, поднимается в гору, идёт мимо общественной бани.
В пять утра ещё не ходят автобусы и даже встречных людей на улице нет, поэтому она одна бежит под дождём, который, как назло, начинает крапать, будто детский плач мой догоняет маму.
  Этот её путь на работу в железнодорожной деповской столовой я знаю наизусть, потому что сама хожу туда через день в мамину смену обедать с восьмилетнего возраста тоже одна и тоже пешком. Кто же позволит маленькой девочке тратить столько денег на автобус через день?
  Вот сейчас она уже, наверное, подходит к большому перекидному мосту через железнодорожные пути мимо вокзала, переходит мост, сворачивает влево и бежит вдоль двухэтажных деревянных бараков. В таком же бараке находится и её столовая.
  Женщина, которая стояла всю ночь в буфете, уже, наверное, злится, что мама опаздывает.
Она сняла нарукавники, сняла с головы  белоснежный колпак и уложила его в сумку, сняла показания с кассы, посчитала дебит и кредит. Я плохо понимаю, что это такое, но слышала, как мама произносила эти слова, потому мне самой приходилось ночевать у мамы в столовой под прилавком её буфета на полке из досок, а она рано утром подсчитывала эти дебеты и кредиты.
  Сейчас я мысленно стою возле мамы и кричу, потому что мне очень жалко маму, и очень хочется заступиться за неё, потому что лучшей мамы нет на всём белом свете. Она всё время работает, то стирает в коридоре в корыте бельё, трёт его на стиральной доске, которая, когда не нужна, висит под корытом в коридоре барака на гвозде. А ещё она варит на керосинке в коридоре суп. Я очень люблю, когда она лепит пельмени. Зимой они висят в старой наволочке между рамами замороженного окна.
 Зимой в комнатах бараков всегда тепло, потому что в середине района бараков стоит котельная и отапливает все бараки вокруг. Их больше двадцати. Это я тоже слышала от взрослых.
 Помню, как мама белила стены в нашей комнате. Всё, что можно было вынести из комнаты, мама подавала мне через окно на улицу, ставила раскладушку и на неё укладывала матрас, подушки, одеяла, рядом стояли стулья,  и под окном  образовывалась куча вещей, которую я должна сторожить, что я и делала, пока мама большой кисточкой водила по стенам, потолок белила кисточкой, привязанной к швабре. Мама всё умеет делать, а я ещё маленькая, чтобы ей помогать. Папы у нас нет. Никто ей не помогает. Никто её не пожалеет, кроме меня и я кричу, чтобы заведующая и та женщина, которую мама должна сменить в это утро, не ругали маму. Она больше не будет. Это будильник сломался. Мама и без будильника всегда вставала, но вчера она много работала. Её очередь была мыть полы в коридоре барака, а он такой длинный и узкий, и вдоль стен много табуреток с керосинками, помойные вёдра. Всё это надо передвинуть и обойти тряпкой, не свалить, не уронить. Мы с мамой финны по-национальности и поэтому мама провела одиннадцать лет в ссылке по-национальному признаку. Она была совсем ещё подростком, когда её маму, брата и сестру увезли из Ленинграда в Сибирь, где я родилась. Бедная мама она пережила блокаду Ленинграда. Она не боялась, когда бегала по крышам и тушила зажигательные бомбы.
 А после воны, после Сибири стала бояться людей, говорить стала шёпотом. Мимо старух, сидящих на крыльце, проходила, опустив голову, потому что она репрессированная. Но ведь она просто родилась у мамы финки и ни в чём не виновата, как и я. Но даже меня мальчишки дразнят во дворе: «Финка, ножик и наган, полезай ко мне в карман!»
 Защитить нас  на этой земле больше некому, поэтому я сама  хотела защитить свою маму от злых людей. Заведующая маминой столовой злая, раз мама так испугалась, что проспала.  Мама проспала, потому что мыла полы поздно ночью, когда все в бараке спали, чтобы не встречаться взглядами с недоброжелательными соседями.
  Я лежала и подбирала слова в мамину защиту. Вот я представила, как я, вцепившись в подол белого халата заведующей, кричу: «Не ругаете маму!»
  А мама в это время подходила к столовой. Дождь успокоился, потому что я, проплакав пол-часа, заснула.