Призрак

  ПРИЗРАК В КРЕСЛЕ НОМЕР ШЕСТЬ

    
   Наш самолёт словно завис над чёрноугольной пропастью восточносибирской тайги; казалось, он просто уснул над ней на веки вечные и уже никогда не прилетит туда, куда назначено ему полётным заданием.
   Я сидел в самом конце первого салона. Бок о бок со мной уютно угнездилась пожилая супружеская пара: полная, годов семидесяти дама и её спутник -- сухонький, энергичный, примерно тех же лет старичок с глубокими залысинами над гладким беломраморным лбом и серенькими быстро бегающими глазками за толстыми стёклами роговых очков. Старички о чём-то оживлённо беседовали. Монотонное шипение, лёгкое покачивание и приглушённое воркование моих соседей вопреки пресловутому "усыпляет" отнюдь не способствовало забытью ; напротив -- подавляло всякое поползновение подрыхнуть в одиннадцати километрах от грешной земли. Осознав, наконец, что Морфею меня не одолеть, я навострил слух в идиотском желании выудить хоть что-то из разговора моих соседей. Однако те неожиданно умолкли. Я же словно затаившийся сыч, не меняя позы стал терпеливо ждать. Минут через пять-шесть, как я и предполагал, мои спутники зачирикали вновь.
-- Костик, у тебя опять разыгралось воображение; как может человек твоего возраста походить на розовощёкого юнца, как? -- вопрошала дама.
-- И тем не менее это он! -- болезненно морщась, отвечал Костик.
-- Дорогой, просто этот паренёк здорово схож с твоим пропавшим другом... Может, он его сын... или внук...
-- А шрам над левым виском?
-- Шрам... Ну, мало ли...
  Я так увлёкся "прослушкой", что голова моя уже почти лежала на плече дамы. Дабы не оконфузиться вконец, я не выдержал и открылся.
-- Простите великодушно! -- сказал я. -- Не могли бы вы поведать вашу историю мне, тем более, что я из неё уже кое-что узнал... Это вышло совсем нечаянно, поверьте; уж слишком громко вы разговаривали... Простите!
-- Но ведь и вы, как вас там, слишком уж старательно слушали нас. -- задрав подбородок, съязвила старушка. -- Я это сразу отметила.
   Костик же, напротив, бегло ощупав меня взглядом, с живостью согласился:
-- Отчего не поведать -- с удовольствием сделаю сие. О, это очень загадочная история! (старушка хмыкнула и поджав губки, отвернулась) Быть может, выслушав её, -- продолжил старичок, -- вы хоть что-то проясните в ней; нынешняя молодёжь весьма продвинута в подобных вещах... Так вот, лет эдак... Да, почти сорок лет тому назад пропал мой друг Лёша Светлый; не сгорел не утоп -- просто исчез. Лёшка учился в питерском политехе, кажется, на последнем курсе... Кстати, он и был под стать своей фамилии: синеглазый, улыбчивый, красивый... Светлый, в общем. Перед Новым Годом он написал родителям, чтоб встречали... И не приехал. Мать с отцом -- и в институт, и в милицию, и к ясновидящей... Нету Лёхи! Пропал! Да-а. Шли годы. Из моей памяти потихоньку выветривались воспоминания: картины детства, юности... Время -- его не переборешь! Однако... С некоторых пор мною овладело предчувствие, что однажды мы встретимся. Эта неотвязная мысль преследовала меня всюду, где бы я ни был; в последнее время особенно часто. Я даже в церковку сходил, чтобы свечку поставить... Во здравие, разумеется. И вот, перед самой посадкой, я встретил его -- Лёшу Светлого, друга детства, одноклассника!..
Мне показалось, что я съехал с катушек. Уткнувшись лбом в холодное стекло накопителя, я кое-как отдышался, унял сердцебиение и принялся себе тестировать. Без особого труда вспомнил девичью фамилию моей бабули, высоту Эйфелевой башни, день рождения Виктора Гюго  и даже сколько яиц слопал за позавчерашним завтраком... Тест прошёл на ура. Но видение никуда не исчезло, как страстно я того ни желал; в каком-то десятке шагов от меня оно тоже любовалось серобетонным пейзажем за витражным стеклом галереи. И я решился. Я подошёл к нему и с дрожью в голосе спросил:
-- Молодой человек, вас ведь Алексеем зовут? Вы -- Алексей Светлый?
-- Да, именно так, -- безсрастно ответил "призрак"".
Я задыхался от волнения.
-- А я... А меня зовут... -- лепетал я. -- Да вы должны меня помнить... Впрочем, столько лет минуло -- немудрено и забыть.
-- Отчего же, я помню прекрасно, правда, совсем другим, -- спокойно отвечал он.
-- И детство своё помните, и меня в нём?
-- Разумеется.
-- И то, как мы дурачились, и как я из рогатки в висок вам... Шрам, вижу, сохранился...
Он остановил меня:
-- И это я помню и ещё много чего... Слушай, давай без расшаркиваний; как-никак мы с тобой ровесники, и вообще: это я должен к тебе на "вы"", поскольку ты старше меня... Намного старше. -- с некоей заносчивостью молвил он.
   Что-то со мною не так, -- подумалось мне тогда. Ежели всё происходящее в этом дурацком накопителе -- явь, то она черезчур уж дика и нелепа, а если сон, то не слишком ли он реален? Просто чертовщина какая-то!
-- Лёша, -- сказал я, -- мне скоро семьдесят, тебе же, по виду, едва ли за двадцать... (мой голос вибрировал от волнения) Это как понимать, Лёшенька? Может я лишился рассудка и ты вовсе не белокурый сверстник мой из невозвратного далёка, а лишь моё больное воображение?
   Я ждал, что он примется утешать меня, успокаивать. Увы! парень был холоден будто прибрежный валун в дождливую осеннюю полночь.
   Наконец он заговорил:
-- Помнишь, я показывал тебе статью одного, тогда совсем ещё безвестного биолога. В ней чудак бахвалился тем, что открыл секрет чуть ли не вечной молодости. Поначалу я принял эту статейку за очередной бред очередного ненормального; словом, прочёл и забыл. Не знаю, что подвигло меня вновь взять её в руки... Тот чудак и впрямь оказался гением. Понимаешь, он изобрёл некую пилюлю, после принятия которой человек либо омолаживается до им же самим определённых лет, либо останавливается на им же избранной точке роста... Физиологического, разумеется. Побочный эффект от этого снадобья самый пустяшный -- потеря эмоций. Всех: и отрицательных и положительных. Я разыскал автора той статьи, я уговорил, уломал его... И вот, с той поры мне неведомы ни радость, ни горесть, ни восторг, ни жалость; словом то, что ежечасно, ежеминутно изнуряет и, в конце концов, умерщвляет плоть. Да, сейчас я бы мог быть подобным тебе -- таким же ветхим как ты и таким же немощным, как миллионы тебе подобных, но я не хотел этого, этого я не хочу и сейчас!
   "Этого"" Лёшке я тоже не желал. Я ничего не сказал ему в ответ, я просто не знал, что мне ему сказать. Я подал ему руку, но он отстранился; его глаза глядели сквозь меня... Кстати, этот парень летит вместе с нами. Видите белокурую шевелюру впереди салона, в кресле номер шесть? Это он. Да-да, это он -- Лёша Светлый!..
   ...Вдруг рассказчик застонал и откинулся назад. Его толстушка-жена расторопно извлекла из саквояжа коричневого колера флакон.
-- Тихо, дорогой, тихо! На-ка, прими!
-- Может я чем могу... -- заикнулся было я.
-- Спасибо! -- сказала дама, -- Через пару минут ему станет лучше; с ним это часто случается. А всё, что он тут вам наговорил... Знаете, я и сама порой верю его бредням... Ах, он у меня просто весёлый парень!
   И всё ж я взглянул туда, куда показал мне "весёлый парень"". Но ни там ни во всём салоне так и не отметил ни одной белокурой шевелюры. А в кресле под номером шесть по-барски возлежал бритоголовый здоровяк с цветной "татухой"" на багровом загривке.
   Уже в здании аэровокзала, после состоявшейся-таки посадки, я обогнал бритоголового... Над левой бровью здоровяка явственно "читался"" т-образный, некрасиво зарубцевавшийся шрам. Я едва не спросил у него: "Это в вас случаем не из рогатки подшибли... лет тридцать тому?"" Но, рассудив, что задавать подобные вопросы незнакомым людям не всегда благоразумно, а то и опасно, моё любопытство я так и оставил неудовлетворённым.

                Владимир ХОТИН, 2014 год