Таланту Л. Н. Толстого. Барыня!

   Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки,
на которой играл, очевидно, какой-нибудь мастер этого дела.
   Это у меня мой Митька-кучер...
Я ему купил хорошую балалайку, люблю, - сказал дядюшка, - чтоб играл умело.
   У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты,
в холостой охотнической Митька играл на балалайке.
 Дядюшка любил слушать эту музыку, сыгранную виртуозно на русской балалайке .
— Как хорошо! Право, отлично, - сказал Николай
с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том,
что ему очень были приятны эти звуки притом.
— Как отлично? — с упреком сказала Наташа,
чувствуя тон, которым сказал это брат. —
Не отлично, а это прелесть что такое! Это народная музыка наша!
    Ей так же, как грибки, мёд и наливки дядюшки казались лучшими в мире,
приятнее любой вести,
так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.
    Ещё, пожалуйста, ещё, - сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка.
Митька настроил и опять задребезжал Барыню с переборами и перехватами! Лихой!
Дядюшка сидел и слушал, склонив голову набок с чуть заметной улыбкой.
   Мотив Барыни повторился раз сто.
Несколько раз балалайку настраивали и опять дребезжали те же звуки в вечернюю пору. 
И слушателям не наскучивало, а только хотелось ещё и ещё слышать эту игру…
    Вот в этом колене не то делает, — вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка,
желая всем сказать:
Тут рассыпать надо — чистое дело марш — рассыпать…
   Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать,
чистое дело марш, только заиграй!
   Уж выбран, — сказал Николай.
    О? — сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу с улыбкой,
которая  с такой же счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой…
    Дядюшка сыграл ещё вальс и песню;
потом, помолчав, решил спеть ещё песню,
прокашлялся, и запел свою самую любимую охотницкую песню:
           Как со вечера пороша
            Выпадала хороша...
   Дядюшка пел так, как поёт народ, с тем полным и наивным убеждением,
что в песне только в словах заключается всё значение,
что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает,
а что напев — так только, для складу бывает.
От этого-то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, особо когда колосится рожь,
и у дядюшки он был необыкновенно хорош.
_____
Л. Н. Толстой. Война и мир. Том второй.  ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ.
VII
Из коридора ясно стали слышны звуки балалайки, на которой играл, очевидно, какой-нибудь мастер этого дела. Наташа уже давно прислушивалась к этим звукам и теперь вышла в коридор, чтобы слышать их яснее.— Это у меня мой Митька-кучер... Я ему купил хорошую балалайку, люблю, — сказал дядюшка. У дядюшки было заведено, чтобы, когда он приезжает с охоты, в холостой охотнической Митька играл на балалайке. Дядюшка любил слушать эту музыку.— Как хорошо! Право, отлично, — сказал Николай с некоторым невольным пренебрежением, как будто ему совестно было признаться в том, что ему очень были приятны эти звуки.— Как отлично? — с упреком сказала Наташа, чувствуя тон, которым сказал это брат. — Не отлично, а это прелесть что такое! — Ей так же как грибки, мед и наливки дядюшки казались лучшими в мире, так и эта песня казалась ей в эту минуту верхом музыкальной прелести.— Еще, пожалуйста, еще, — сказала Наташа в дверь, как только замолкла балалайка. Митька настроил и опять задребезжал Барыню с переборами и перехватами. Дядюшка сидел и слушал, склонив голову набок с чуть заметной улыбкой. Мотив Барыни повторился раз сто. Несколько раз балалайку настраивали, и опять дребезжали те же звуки, и слушателям не наскучивало, а только хотелось еще и еще слышать эту игру. Анисья Федоровна вошла и прислонилась своим тучным телом к притолоке.— Изволите слушать, графинечка, — сказала она Наташе с улыбкой, чрезвычайно похожей на улыбку дядюшки. — Он у нас славно играет, — сказала она.— Вот в этом колене не то делает, — вдруг с энергическим жестом сказал дядюшка. — Тут рассыпать надо — чистое дело марш — рассыпать.
Ну, графинечка, чистое дело марш! — радостно смеясь, сказал дядюшка, окончив пляску. — Ай да племянница! Вот только бы муженька тебе молодца выбрать, чистое дело марш!— Уж выбран, — сказал, улыбаясь Николай.— О? — сказал удивленно дядюшка, глядя вопросительно на Наташу. Наташа с счастливой улыбкой утвердительно кивнула головой.— Еще какой! — сказала она. Но как только она сказала это, другой, новый строй мыслей и чувств поднялся в ней. «Что; значила улыбка Николая, когда он сказал: „уж выбран“? Рад он этому или не рад? Он как будто думает, что мой Болконский не одобрил бы, не понял бы этой нашей радости. Нет, он бы все понял. Где он теперь?» — подумала Наташа, и лицо ее вдруг стало серьезно. Но это продолжалось только одну секунду. «Не думать, не сметь думать об этом», — сказала она себе и, улыбаясь, подсела опять к дядюшке, прося его сыграть еще что-нибудь.Дядюшка сыграл еще песню и вальс; потом, помолчав, прокашлялся и запел свою любимую охотницкую песню:
             Как со вечера пороша
             Выпадала хороша...
   Дядюшка пел так, как поет народ, с тем полным и наивным убеждением, что в песне все значение заключается только в словах, что напев сам собой приходит и что отдельного напева не бывает, а что напев — так только, для складу. От этого-то этот бессознательный напев, как бывает напев птицы, и у дядюшки был необыкновенно хорош.