Сцена из Фауста. Наши дни

Ф.

Мне страшно, бес.

М.

Что делать, Фауст?
Познанья страстью заражён,
Ты сам нарвался на рожон.
А я всего лишь соблюдаю
Наш уговор – и доставляю
Тебя в неведомы края,
Куда летит душа твоя,
Куда желанье расположит.
От века этот край таков –
Никто его понять не может.
Столетиями он тревожит
И мудрецов, и дураков.
Ты пожелал – я подчинился.
И вот, быстрее птичьих стай,
Вдвоём с тобой переместился
В студёный московитский край.
Я, упредив твоё желанье,
Во тьме веков пробил окно,
Ужал не только расстоянье,
Но с ним и время заодно.
Молниеносен был наш бег –
Мы прибыли в двадцатый век.

Ф.

А где туземцы-московиты,
Что бородаты и сердиты?
Их что-то здесь не вижу я.

М.

Угомонись, душа моя.
Обычай, видно, изменился –
Народ постригся и побрился,
И стал от нас неотличим
По виду, стати, платью, вере.
Давай же, в гостевой манере,
Мы поглядим и помолчим.
Здесь любят хлеб, вино и мясо,
Здесь нос имеют между глаз,
И даже протяжённость часа
Такая точно, как у нас.

Ф.

И та же вера?

М.

Та же. Впрочем,
Внесу поправку не на глаз:
Мы ставим точки после фраз –
Они кончают многоточьем.
У них бывает мысль смела,
Но нет решимости в заводе.
В словесном тонут половодье
Все планы, мысли и дела.
У нас за всё в ответе кворум,
Собранье лиц, совет, конклав.
Они же голосуют хором,
Решенье одному отдав.
Здесь только видимость согласья
В правленье палки и кнута.
Здесь и приветствуют Христа,
И распинают в одночасье.
Царя небесного, увы,
Чтут ниже, чем царя земного…
Но это все давно не ново –
Ведь рыба тухнет с головы.

Ф.

Слуга злодейства, что-то слишком
Ты обвинить желаешь тех,
Кто в чёрте видит только грех!

М.

Приятель, пораскинь умишком.
Я милосерден. Я бы мог
Спасти их всех от бедствий разом,
Но нынче не в почёте разум,
И лишь одна надежда – Бог.

Ф.

Так помоги!

М.

Ты дуралей!
Принять спасение от чёрта?
Страна, профессор, не реторта,
Какую смесь в неё ни влей.
Давным-давно, завет храня,
Они замешкались немного:
Из государства выбив Бога,
Забыли выкинуть меня.
Свиньёй неблагодарной слыть
Я не могу, не полнюсь чванством.
Я здешним одарён гражданством,
Могу избрать и избран быть.
Мне здесь по сердцу простота.
В какой стране – о, вот задача! –
Могу я вольно жить, не пряча
Рогов, копыт или хвоста?
Пойми же: чёрт совсем не плох
Хотя бы тем, что изначально
Он богоравен, и формально
Он Бога заменить бы мог.
Но ваша проповедь от века
Шипит ехидною змеёй:
Равняет с чёртом человека,
А Бога ставит судиёй.

Ф.

Софист завравшийся, ты ловок,
Но я тебя разоблачу,
Пока мне это по плечу…

М.

Одежды требуют обновок.
Продолжим рассужденья нить,
Раскроем настежь псевдонимы.
У них глаголы «быть» и «пить»
Давно взаимозаменимы.
Лекарство от душевных ран –
Налитый до краёв стакан.
Вот приложившийся к отраве –
Поёт и пляшет невпопад.
У греков пьяный – Богу равен,
У них – сам чёрт ему не брат!
Ко всем чертям и к чёрту в глотку
Здесь посылают всех подряд.
Услышь – меня боготворят
От околотка к околотку,
И лишь тогда похвалят водку,
Коль выпив, дьявола узрят.

Ф.

Тебе бы только острословить.
Ты сам от парадоксов пьян.

М.

О, это небольшой изъян!
Умеешь есть – умей готовить.
Я часто вежлив, редко груб,
И на людей имею зуб.
От несваренья грубой пищи,
Сглотав её почти сырьём,
Народ сидит на пепелище
В роскошном рубище своём.
Народоправству нужно время –
Остыть, перекипеть в борьбе,
Чтоб всяк холоп в иной системе
Нашёл бы барина себе.
Сам посуди: где взяться ладу,
Когда, от скуки нашаля,
Дурак-пастух сломал ограду
И стадо выпустил в поля?

Ф.

Пастух и стадо! Кнут и палка!
Старо!

М.

Ничуть! Я дам ответ.
Мне этот люд чертовски жалко,
По-человечески же – нет.
Живя тупым общинным раем,
Плодя лентяев и воров,
Народец всё же несгораем,
Не болен, хоть и не здоров.
Но он, устав от тягот мира,
Забыв, что времена не те,
Всё ждёт целебного клистира
В своей соборной простоте.
Коль под кадык уже подпёрло
И кровь сосуды рвёт, стуча,
Не проще ль сунуть палец в горло,
Чем звать казённого врача?

Ф.

Кого имеешь ты в виду?
Судьбу страны – в какие руки?

М.

По строгим правилам науки
Я рассужденье проведу.
Распад империи на части –
Итог всех подъяремных лет.
У власти цели, кроме власти,
Не будет, не было и нет.
Не может жить страна большая,
Дурацких дел не совершая.
Дома и люди – всё гроба*,
А власть верховная слаба.
Им сеять смерть давно не внове.
От подземелий и до туч
Потребен рост могильных куч.
Они, на лоб вздымая брови,
Хотят войны, судьбы и крови –
Имперский клоп зело вонюч!
В клопиной давле толку мало,
И всех передавить слабо.
Едва начнут давить, бывало –
Как сразу слышится: «Тубо!»
Те, кто мечтает стать столпами,
Поначитавшись умных книг,
Иль будут съедены клопами,
Иль сами обратятся в них.
Невытравим клопиный норов.
Клопы не любят разговоров.
Ползи, кусай, глотай, пока
Не разопрёт тебе бока.
А если меткая рука
Тебя по стенке вдруг размажет –
То про тебя споют, расскажут
И пожалеют дурака.
В отличье от людского роду,
Клопам не будет переводу.
Они, одну лишь кровь любя,
Не станут жрать самих себя.
Крепись, державная Россия!
Уж за обоями мессия!
Грядёт и злато на крестах,
И зуд в общественных местах!
Клопы едят и государей,
Как настаёт клопиный срок.
В самой окраске этих тварей
Есть политический намёк.

Ф.

Ой, чешется!

М.

Ага, свершилось!
На месте, заживо едят!

Ф.

Я трепещу. Скажи на милость,
Как нам покинуть этот ад?

М.

Уймись и не дрожи от страха.
Как в кабачке Ауэрбаха:
Сначала сделаем интим,
Потом на бочке улетим.

(В сторону)

Прости-прощай, страна печали,
Седьмая часть большой земли!
Молись, дабы клопы не жрали,
И черти чтоб не унесли!
________________________
*Мефистофель увёл эту строчку у Александра Блока. Что взять с нечистой силы?