Когда-то

Повозка медленно выкатилась на какую-то, забитую нечистотами улочку, стены которой были однообразны до безобразия. Серо-синий камень присутствовал абсолютно повсюду, в стенах, в мостовой и лишь не касался неба, которое было чисто-голубым, лишённым покрова облаков. Капли влаги, собравшейся за ночь на стенах, искрились в отблесках восходящего оранжевого солнца, которое, то появлялось, то пряталось за высокие холодные стены извилистой небольшой улицы, по которой ехала повозка.
Город постепенно просыпался, встречая свой обычный однообразный рассвет. Бездомные путники потягивались, отбросив отсыревшее за ночь трепье и одеяла, кто-то тут же справлял нужду у стен домов, приютивших их на ночь. Нарастающее количество сонных лавок, неспешно открывающихся, указывало, что дорога ведёт в центр, к главной площади. Взгляды провожающие повозку, катящуюся мимо них, были абсолютно разными. Кто-то смотрел с осуждением, кто-то прятал свой взгляд, а были и те, кто смотрел со скорбью.
Для большинства людей это было обычное начало дня, кроме меня, стоявшего привязанным к столбику в центре клетки, установленной в повозке. Каждый камешек мостовой, на которой подпрыгивала неспешно катящаяся тележка, отзывался болью в изнеможденных ступнях, и в местах, где как наждак шершавая веревка, вгрызалась в запястья, привязанные к столбу. Прелая солома, устилавшая дно повозки отзывалась дымком пыли, щекочащим безвольные лодыжки, вызывая нестерпимый зуд. Набирающее силу солнце, то слепило, то ныряло в стены домов, играя в прятки с неокрепшим зрением.
Страха не было, было лишь ощущение, что всё происходящее  — не настоящее. Словно взгляд со стороны, и некое сожаление. Ну и уже, как неделю, дышащая в затылок мысль — "Скорее бы это всё закончилось", и маленький комар, зудящий в ухо в ночи со своим — "Надезззззжда!"
Один из двух стражников, сопровождающих повозку спереди,  подал знак старику, управлявшему моей импровизированной клеткой, запряженной  такой же старой лошадью, скелетом обтянутым кожей,  остановиться.
Ещё одна, незапланированная минута жизни, воняющая нечистотами и дарящая клочок безоблачного неба в такие же голубые, но с красными прожилками глаза. Стражники позади так же остановились, продолжая травить непристойные истории. Их начищенные до блеска латы слепили глаза своей безупречностью и чистотой восходящего солнца. Молодые мужи, несущие трепет, силу и закон.
Мне нестерпимо хотелось пить, но высушенные губы могли произнести лишь еле слышный вздох. Да какое тут питьё, эта чаша испита сполна.
Мимо стражников, стоявших впереди промчалась, поднимая остатки пыли,  сверкающая своими дорогими шелками повозка, запряжённая шестеркой безупречных рыжих коней. Вероятно очень богатые люди, спешащие на мою смерть.
Моя повозка продолжила своё ковыляние по мостовой, свернув с замусолленых улочек на широкую дорогу. Здесь уже было полно народа по обеим сторонам, словно они и не спали ночью. В мою клетку на повозке полетели куриные яйца, помидоры, маленькие качаны с капустой вперемешку с руганью и проклятиями. Плевки не достигали своей цели, обильно падая у ног их воспроизводивших.
"Сдохни!", "Умри!", "Сволочь!" — летело со всех сторон, разбавленное гнилыми фруктами в мою клетку. Люд скалился своими гнилыми зубами, цедя свои проклятия, хотя, даже по сути, не зная меня совсем.
Я решил молчать. Нет смысла раскидывать бисер перед свиньями, хотя очень хотелось достучаться до их разума, но в их глазах читалось, что они хотят лишь крови и зрелищ. Внутри было очень больно от этого зрелища, боль которая не соразмерна с физической. Лишь одна мысль укрепляла, что в этой безумной толпе есть пара человек или глаз, которые по достоинству запечатлят последний мой поход.
Повозка остановилась на главной площади. Она уже была на две трети заполнена людьми.
Я про себя подумал: "Не уж-то у них нет других дел, на которые стоило отвлечься?"
Но единственное радовало, что я здесь не одинок, даже среди этой ревущей толпы. Я не сдох в глубинах мертвого чёрного каземата.
Площадь представляла собой аттракцион казней. Здесь был и эшафот, и механизм по растягиванию человека, несколько крестов, готовых к распятию, столб с хворостом и дровами для  кострища.
 Я не знал, какова моя участь и холод гулял по спине, кутаясь в лохмотья пропахшие потом и кровью.
Два человека, пахнущих луком и селёдкой отвязали меня от столба и потащили к лобному месту. Мои ноги лишь большими пальцами цепляли камни священного места.
Даже у изнеможденного, у меня не было возможности хоть как-то постоять на своих ослабевших ногах.
Трубы провозгласили о прибытии Императора, а глашатай начал перечисление всех регалий, званий и завоеваний Великого Человека, посланника бога на земле.
Я пытался увидеть этого маленького человечка, но яркое солнце слепило глаза, позволяя лишь увидеть контуры богатого шатра.
Толпа переключилась на возгласы: "Слава Императору!", "Наш отец и кормилец!", "Великий и справедливый!"
Запах дорогого парфюма меня заставил устремить свой взор по правую сторону от себя. Там стоял блистающий во всем наряде прокуратор. Его безукоризненная улыбка направленная в толпу, а отчасти ко мне, добавляла яркости этому дню.
Он подмигнул мне и сказал: " Ну что ж, вот и твой звездный час."
Прокуратор поднял свою руку, требуя тишины. Толпа начала постепенно умолкать, лишь кое-где раздавался плачь младенцев.
— Именем Великого Императора и Священной Империи провозглашаю, что данный человек, не стоящий имени человеческого, нарушил Священный Свод Правил общепринятых Империей и большинством присутствующих. Он посмел усомниться в величии нашей Великой Империи, в величии народа, живущего в ней и в Величии Нашего Императора.
Он нёс ложные слухи и сеял смуту среди добропорядочных граждан о том, что их обманывают и плохо к ним относятся, лишая всех прав и свобод. Судом утверждено, что слова подсудимого являются откровенной ложью с целью привлечения внимания и захвата власти. По сим, наш Великий и Справедливый Суд постановил...
В назидание другим, желающим в будущем нести ложь, смуту и инакомыслие, приговорить осуждённого за клеветничество и инакомыслие к смертной казни.
 Толпа заскандировала: "Смерть! Смерть! Смерть!"
Мои ноги, еле касающиеся мостовой заходили ходуном, пот в иссушёном теле нашёл каждую пору, а мозг отказывался принять приговор .
Прокуратор наклонился ко мне и весело, дружески подмигнув спросил:
— Какие ставки? Я бы поставил кошель, что тебя сожгут. Ха-ха!
Прокуратор повернулся снова к толпе и продолжил:
— Так как наша Империя, Великий Император и великий народ очень справедливы и весьма демократичны, предлагаю проголосовать и высказать своё мнение голосом, какую смерть заслуживает сей преступник.
Распять?
 Толпа заулюлюкала и затопала ногами.
— Повесить?
 Толпа радостно зашумела, уже более громче. Слышались отдельные возгласы: "Сжечь!"
— Сжечь?! На праведном и в очищающим огне! — воскликнул прокуратор, обращаясь к заведённой толпе.
Громогласное эхо прокатилось по площади, соглашаясь с прокуратором. Люди вскинули руки вверх и махая ими вперёд по направлению к лобному месту, скандировали, словно в экстазе:
— Сжечь! Сжечь! Сжечь!
 Прокуратор улыбнулся мне, закрывая своей головой солнце:
— А я был прав. Вот она, интуиция.
 Тут подбежал солдат с копьём и щитом и что-то прошептал на ухо прокуратуру. Вельможа недовольно поморщился, взглянув на большой шатёр и  кивнул незримому собеседнику.
— Ну что ж, - обратился прокуратор ко мне.
— Наш Великий Император решил предоставить тебе последнее слово. Ты уж не облажайся и скажи то, что он хочет услышать.
 В тот же миг толстая веревка врезалась в мой рот и была завязана на затылке под смешок прокуратора, не позволяя вымолвить ни слова.
Прокуратор обратился снова к толпе, взмахом руки успокоившей скандирование.
— Наш Премудрый и Великий Император очень добр и милостив. Он предоставил последнее слово раскаяния преступнику и утвердил казнь отсечением головы.
Толпа одобряющие зашумела. Слышались отдельные крики: "Слава Императору!"
— Ну что ж, говори своё последнее слово, - улыбнулся мне прокуратор.
Даже если бы я мог мычать сквозь верёвку у меня не хватало ни воздуха, ни сил.
Прокуратор, выдержав небольшую паузу, вновь обратился к народу.
— Преступник полностью осознал свою вину, но ему стыдно признаться в этом. Ему очень стыдно, что он подвёл всех вас, он не хотел, но его подставили лазутчики. Он готов понести своё наказание и поэтому казнь за раскаяние и благодаря милости нашего Великого Императора будет произведена отсечением головы.
Приговор вступает в силу!
 Меня подвели к колоде, стоявшей неподалеку и поставили на колени, ловко ударив ногами по связкам.
Уже порядочно вползшее на небо солнце затмил огромный силуэт здоровяка с черным  мешком на голове, с прорезями для глаз и сладковато пахнущим большим топором.
— Ты уж давай, не дергайся. И мне будет легче, тебе быстрее и челюсть останется цела, - сказал он негромким басом.
Где-то позади загремела барабанная дробь.
Голова повёрнутая набок, щекой и ухом цепляющая занозы от деревянной колоды смотрела в сторону солнца и не видела ничего кроме него, настолько оно было ярким. Секунды превратились в целую вечность.
Откуда-то раздался смачный хруст, мир завертелся, показывая то небо, то молчащую толпу, потом всё поглотила темнота.
А когда зрение чуть привыкло к темноте и контуры начали обретать свои очертания, я увидел человека, спящего в кровати. Он мирно спал на боку укутавшись в одеяло и подсунув свои руки под подушку. Странный он какой-то, даже чем-то на меня похож, но что-то с ним не так.

20.05.2023