II

Не снять шипов с тяжёлой головы —
твоя корона жжётся серебром.
 
В саване из сгорающей листвы не сможешь насладиться ты теплом.
Последний путь в чернеющей глуши, не скрыть уродства страшных рваных ран — не скрыть уродства проклятой души.
Гори, король.
Прощай.
Гори, тиран.

Врата открыты. Призрак короля стремится прочь, в густой лесной туман.
Ты видишь тех, что предали тебя, набив чужой казной пустой карман. Они молчат, но мёртвый слышит смех, и полнится ночная тишина слепой надеждой и коварством тех, с кем чашу славы вместе пил до дна.

Когда толпа отправится назад, останется лишь верная тебе родная дочь, чьи белые глаза обречены водить её во тьме. Стирая прах на раненых пальцах, сжигая кожу в тлеющих углях, она, прощаясь с призраком отца, возьмёт его проклятье на себя.
 
И всем жрецам и авгурам назло,
желая, чтоб пророчество сбылось,
короны раскалённой серебро
вгрызается вокруг седых волос.