Солёное Рождество

Зимние каникулы перевалили за середину. Рождество, которое с таким нетерпением ждал Сашка, прошло довольно обыденно и ничем примечательным не обозначилось. Вечер уже заклеил снаружи чёрной бумагой окна и сулил быть таким же скучным, если бы Полина Александровна – Сашкина мать, вдруг ни с того, ни с сего не пустилась в воспоминания. Она только что вынула очередную партию пирожков с черничным вареньем из духовки и обмахиваясь прихваткой сказала:
- А мы в детдоме с девчонками на Рождество ходили колядовать.
- Колядовать? Это как? – заинтересовался Сашка.
Будто не замечая вопроса она с усмешкой спросила, обращаясь к мужу:
- Может вспомнить молодость да пройтись по соседям? Пойдём?
- Ага, делать мне больше нечего! – ответил тот, не отрываясь от газеты.
- Мам, ну расскажи – что значит "колядовать"? – не отставал сын.
- Это когда наряжаешься в пугало весёлое и ходишь по домам, песни поёшь, а тебе за это конфеты дают! Хочешь попробовать?
- Хочу конечно!
- Сейчас Киру спросим… Если она пойдёт…
- Мам, я к Наташке схожу!? – тут же кричит Кира из коридора.
- Только не до поздна!
- Я быстро! – послышалось в ответ, и входная дверь хлопнула.
 Сестра была старше на семь лет, уже училась в медицинском училище и Сашка немного завидовал её взрослости. Ведь ей позволялось вот так уходить по темну к подружке, а Сашку загоняли домой лишь начинало смеркаться.
- Похоже, колядование успешно закончилось, не успев начаться! – усмехнулся отец.
Сашка считал себя достаточно взрослым, но почему-то каждый раз, когда становилось обидно, глаза предательски наполнялись слезами. Ведь идея с конфетами была хороша уже тем, что можно было ещё погулять на улице, где за каждым её поворотом сидят, притаившись, новые ощущения, тайны, приключения и ждут…
- Не реви! Одного я тебя не пущу! Что поделать? Жизнь – несправедливая штука!
В отличие от Сашкиного отца, немногословного и тяжёлого на подъём, мать, к своим сорока пяти, была по-детски подвижна и азартна. В её чёлке виднелась первая прядь седых волос, но она с неизменным восторгом тащила всю семью на таёжную турбазу, поднимала уличную пыль, играя с пацанами в лапту, прыгала с ними на подкидной доске и резалась пара на пару в настольный теннис. И Сашка знал эту особенность её характера.
- А если с Лёшкой?
Эта мысль, пришедшая только что на язык, была последней надеждой. Если и в этом откажут – слёзы покинут глаза!
- Лёшка? А его отпустят? – усомнилась мать.
С Лёшкой он дружил с давних времён…
Чернявый, вертлявый и пронырливый, с озорной хитрецой в глазах, с вечным вихром на лбу, задирающим правую часть чёлки вертикально вверх, Лёшка был младше Сашки на год и воспитывался бабкой и дедом в большой строгости...
- Отпустят! – уверенно сказал Сашка, хотя и не был уверен.
- Ну, сходи, спроси…
- Куда сходи? – оторвался от газеты отец. – Темно на улице!
- Да ладно! Пусть сходит! Шесть часов ещё только! 

…На улице морозно и тихо. В свете фонарей мельтешит снег роями крупных мотыльков. Приходится щуриться, чтоб они не залетали в глаза.
 Лёшка живёт по той же улице за перекрёстком, но на другой стороне, метрах в пятидесяти, в длинном доме на двух хозяев и собаки у него нет.
Сашка на крыльце тщательно обмёл валенки веником, стряхнул с шапки и воротника снег, памятуя крутой нрав тёти Шуры – Лёшкиной бабки, нашарил в темноте сенцев ручку двери и вошёл. Морозный пар, ворвавшийся следом, припал к полу коридора и исчез, разомлев в тёплом воздухе.
- Кого там на ночь глядя черти несут? – слышится смешливый голос из светящегося проёма слева.
Сашка, не сходя с коврика у порога, заглянул туда.
- Здрасьте, Тёть Шура! Лёха дома?
- Хотела в челнок насрать да за тобою послать!
Непостижимая для Сашкиного ума поговорка прозвучала в который раз и опять он не понял её смысла.
Тётя Шура огромная, как гора, у стола колдует над стряпнёй и из-под её мясистых пальцев, с ловкостью фокусника, из шариков теста возникают бледные зародыши будущих витых булочек. В кухне пахнет шоколадом, луком, ванилью и пряностями. На краю плиты печки томится суп в большой кастрюле.
У тёти Шуры большая семья – пятеро своих детей и внук – шестой.
Однажды Лёха показал медаль матери-героини и Сашка, взяв её в руки, подумал, что та не выглядит солидно, но озвучивать свою мысль не стал. А ещё когда-то, когда они были совсем маленькими, Лёха сказал, что получает деньги. Алименты называется. Что это – Сашка выяснять не стал, а просто не поверил…   
- Лёха, к тебе пришли! – кричит она через дом в дальние комнаты и тихо, словно мурлыкая, рассказывает невесть кому:
- Ой, не знаю, не знаю! Видимо, что-то наметёт – то крЫльца болят, то бабочки отваливаются, да и стегно с обеда крутит… Сейчас булочки поставлю, фарш накручу, наделаю тюфтелей…
Появляется, улыбаясь, Лёха, подаёт руку, хотя виделись пару часов назад.
- Пойдёшь колядовать? – шепчет Сашка.
Как ни странно, Лёха не спрашивает, что это такое, а быстро кивает и тут же идёт в кухню. Оттуда слышится его бормотание и возгласы бабки:
- Бу-бу-бу-бу…
- Куды на ночь глядя!?
- Бу-бу…
- Чо вы хернёй занимаетесь!?
- Бу-бу-бу-бу…
- Ну и что, что шесть? Темень какая!?
- Бу-бу-бу-бу-бу…
- В девять чтоб дома был!
Из кухни выскакивает радостный Лёха, на бегу показывая Сашке большой палец.
- Надо на завтра ещё киселя наварить, картошку начистить…
Тётя Шура выплывает из кухни и бредёт вслед за Лёхой.
- Одевайся тепло! На улице морозяка стоит – хозяин собаку из дому не выгонит – они колядовать удумали! – кричит она в комнаты из коридора и скрывается в проёме, где из-за шторки на мгновение видны диван и чьи-то ноги, освещённые светом экрана телевизора…
Оттуда тут же выскакивает Лёха, уже одетый в свитер и брюки. На ногах вязанные носки. Одновременно надевая пальто и наматывая на шею шарф, он суёт ноги в валенки, хватает в полки кроличью шапку и толкает Сашку к выходу.
- Лёха-а! Опять шабалЫ раскидал!? – слышится крик тёти Шуры из комнат…

                ***

- Здрасте, тётя Поля! Здрасте, дядя Вова! – заорал с порога Лёха. – С праздником!..
Любой свой приход он обозначает таким приветствием даже если праздника нет. И когда его спрашивают – Какой же сегодня праздник? – он на ходу придумывает какую-нибудь остроту вроде: "Триста лет гранёному стакану!"
- Привет, Лёша! Проходи! – вышла, улыбаясь, Сашкина мать. – Сейчас я вас наряжать буду!
Лёшку одели быстро – в старую каракулевую шубу матери. Но долговязому Сашке потешной одежды не находится.
- Дай ему мой тулупчик! – подал голос отец.
Принесли тулуп.
И по длине, и в плечах – великоват, но сойдёт!
- Надо его вывернуть мехом наружу! – предложила мать.
Рукава выворачивались тяжело, но получилось забавно. Вот только пуговицы оказались внутри. Проблему решил длинный зелёный шарф, ставший кушаком.
Вернулась Кира.
- О! А что у вас тут происходит?
- Идём колядовать! Пойдёшь?
- Нет конечно! Вот ещё!..
Впрочем, можно было и не спрашивать…
Но она тут же включается в этот бедлам советами и помощью. И пока мальчишки натягивают на головы капроновые чулки, Полина Александровна пытается вспомнить текст приветственной песни.
- "Рождество ты моё…" как же там? Памяти совсем не стало! Что-то… "Хрести боже нас…"
В ход идут ножницы и в натянутых на головы чулках, напротив глаз и ртов, прорезают дырки, тушью для ресниц рисуют брови, помадой – щёки. Все смеются над получившимися мордами, над расплющенными носами…
 Ряженым становится жарко, но отец ищет свой рыбацкий рюкзак, а мать дописывает последние строки песни, на ходу то ли сочиняя, то ли вспоминая их. И когда дядя Вова уже показал пацанам как завязывать горловину рюкзака, мать была всё ещё в творческих поисках.
- Тёть Поль, мы же сваримся! – конючит Лёха.
- Сейчас, сейчас!.. И тут – здравствуйте, хозяин с хозяюшкой!  Вот! Вот так будет нормально!
Она выходит в коридор, где её уже все ждут, с листочком бумаги и поёт, показывая, как надо, потом передаёт клочок мальчишкам и те, глядя в него, нестройным дуэтом запевают:

"Рождество ты моё! Хрести боже нас!
Воссияй мир добра – светоч разума!
Тебя видит Бог с высоты высот!
Тебе светит с небес солнце красное!..
Здравствуйте, хозяин с хозяюшкой!
Мир и счастье – вашему дому!.."

- А что – нормально! Только в конце земной поклон. Вот так.
- Может без поклонов обойдёмся? – усомнился Лёха.
- Да, чай, не переломитесь! Обязательно кланяйтесь! Ну, всё! Ступайте с Богом!..
И ряженные в клубах пара весело вываливаются на улицу.

                ***

- Ну, что? Куда? – спрасил Лёха за калиткой.
- Пойдём к тете Дусе? У неё собаки нет!

У тёти Дуси дети давно обзавелись своими семьями и теперь она живёт одна в доме напротив. Мальчишки смело заходят во двор, поднимаются на крыльцо и стучат в дверь веранды. На крыльце загорается лампа дневного света и за стеклом двери появляется седая голова.
- Здравствуйте, тёть Дусь! С праздником! – кричит ей Лёха.
Но её лицо искажается испугом и она, крестясь и отмахиваясь, басит:
- Тьфу на вас! Тьфу! Сгинь! Сгинь нечистая! Чтоб вас!.. – и убегает в дом.
На крыльце гаснет свет…
- Ну, и чо? И куда теперь? – снова спрашивает Лёха, но теперь в его голосе слышны нотки сомнения.
С крыльца поверх забора хорошо просматривается часть освещённой кухни соседнего дома, где за маленьким столом сидят дядя Саша в домашнем халате и тётя Оля в бигудях. Похоже ужинают.
- Идём к Роговым? – кивает Сашка на окно.
- У них собака!
- Чапа? Он не кусается!..
Тётя Оля – школьный учитель географии на пенсии, а дядя Саша хоть и пенсионер, но работает сварщиком где-то на стройке. Приветливые и улыбчивые, они купили этот дом пару лет назад и легко и быстро перезнакомились со всеми соседями.
Чапа гавкнул для приличия и завилял хвостом.
Двери на веранду и в дом оказались открытыми. Мальчишки, всё же стукнув пару раз в последнюю, вошли и, оказавшись в тесном коридорчике, сразу громко запели:
- Рождество ты моё! Хрести боже нас ...
Закончив пение ряженные поклонились вышедшим хозяевам.
- Кто это? – дожёвывая что-то спросил дядя Саша.
- А ты не узнаёшь? – давясь смехом спрашивает его жена – Это Санька! А это Лёнька! Ох и наряды у вас мальчики! А как вы красиво поёте!
Заметно, что Роговы под хмельком.
- Есть у нас конфеты? – спрашивает он.
- Есть конечно!..
И пока тётя Оля шуршит чем-то в соседней комнате, дядя Саша спрашивает мальчишек сдавленным голосом:
- Может винца, мужики?
Лёха смотрит на Сашку. Сашка пожимает плечами – вроде и заманчиво по-взрослому и боязно… Но дядя Саша настроен решительно. Он скрывается в кухне и появляется оттуда с двумя рюмками и початой бутылкой "Кагора".
- Держите! – протягивает он им рюмки.
Но тут входит хозяйка.
- Саша, ты совсем обалдел? Они же дети!
- Да ладно тебе! Что им будет от двадцати грамм!?
И уже наливает во вторую рюмку.
- Ну, давайте, мужики, за Рождество!
Мальчики переглядываются, растерянно улыбаясь, и выпивают.
Терпковатый напиток необычно обжигает рот и тепло прокатывается где-то за рёбрами.
- А закусить дать не догадался?
- Ой! Организуй, пожалуйста, гостям какие-то бутерброды что ли!?
Тётя Оля высыпала конфеты в рюкзак мальчишек и ушла на кухню.
Тут же дядя Саша опять протянул бутылку:
- Давайте ещё по одной на посошок!?
- Да нам хватит уже, дядя Саша! – начал было шёпотом отказываться Лёха, видимо вспомнив про бабку, но тот выдвинул железный аргумент:
- Вы не мужики что ли?  Давайте!.. По чуть-чуть!
И налил по второй.
Лёха вздохнул, с грустью посмотрел на Сашку и выпил вслед за ним. Приложился губами к горлышку и хозяин.
- Вот возьмите! – вынесла на плоской тарелочке два бутерброда с колбасой и сыром тётя Оля. Мальчишки поблагодарили, ещё раз поздравили с праздником и спешно вышли, на ходу жуя угощение…

                ***

…Потом были ещё несколько домов, где их радостно встречали и щедро сыпали рождественские сладости в рюкзак…  Пока не закончилась улица, где все, так или иначе, знали друг друга.
Но Лёшка вошёл в раж и предложил идти дальше – через проулок на параллельную…
Знакомая улица, по которой они ходят в школу. Где-то там в темноте, почти в самом конце, живёт Наташка – одноклассница Киры и тётка, к которой Сашка летом ходил с трёхлитровой банкой в авоське за молоком. Больше он никого здесь не знает. Но Лёшка уверенно шагает к ближней невысокой калитке, стучит по ней, вглядывается в темноту двора, но собаки не видно.
- Идём! Не ссы! Тут дядя Жора живёт! – улыбается Лёха.
Они проходят через двор, поднимаются на крыльцо…
Веранда открыта и чуть освещена уличным фонарём. Лёшка стучит в дерматиновую обивку двери и уверенно входит в тёмный коридорчик, спотыкаясь о смятый половик. В проёме напротив виден стол у окна, с гуляющими по нему среди хлебных крошек тараканами в свете тусклой лампочки. Рваный пододеяльник, висящий в проёме справа, закрывает остальную часть дома, откуда слышно бормотание телевизора.
- Рождество ты моё! Хрести, боже, нас! ... – начинают петь мальчишки.
Пододеяльник вздрагивает и отлетает в сторону, пропуская своего пожилого хозяина. Он изрядно пьян. На побитом оспой, крупном жёлтом лице нелепой клубникой шевелит ноздрями нос. Широкие шерстяные брюки с расстёгнутым гульфиком пузырятся на коленях и волочатся по полу, а неопределённого цвета майка держится на одной лямке. Вторая же свободно лежит на животе и колеблется при каждом его движении.
Дядя Жора молча всплёскивает руками и сложив их в замок под подбородком дослушивает песню, улыбаясь и склонив голову на бок, но после поклона певчих, начинает плакать.
- Вы ж мои голубы! Вы ж мои Хфантомасы! Пришли поздравить дядю Жору!?
Он утирает слёзы оборванной лямкой, сморкается туда же и отпускает её свободно болтаться. Потом как-то быстро протискивается между мальчишек и закинув косячный крюк в колечко двери, приобнимает ряженных за плечи и почти силой ведёт на кухню.
- А у дяди Жоры и конхфеток для деток нет – одни хфантики! Но я вас без угощения не отпущу! Садитесь-тка сюда! Составьте мне компанию!
Он открывает холодильник и выставляет оттуда на стол блюдца с нарезанными остатками подсохшей колбасы и сыра, солёные грибы на дне пол-литровой банки, половину селёдки, завёрнутую в газету "Труд" и размазанный по бортам глубокой тарелки салат "Оливье".
- Да мы только из-за стола, Дядя Жора! – врёт Лёха.
Но мужик не обращает на его слова внимания. Он садится на табурет и, занырнув головой под стол, вытягивает оттуда ящик водки.
- Вот, Хфантомасы мои, какое угощение у дяди Жоры! Уж вы не обессудьте!
- Не-не-не, дядя Жора! Мы водку не пьём! Мы спортсмены! – отшучивается Сашка.
- А чем же мне тогда вас угостить? …А! У меня же вино есть! – срывается он с места и убегает.
- Дядь Жора! Не надо ничего! Мы пойдём! – кричит Сашка ему вслед.
Но тот уже вернулся, со стуком поставил в центр стола больше полбутылки "Портвейна" и то ли в шутку, то ли всерьёз, рыкнул:
- Цыц, я сказал! Это вам, так и быть, а это мне… – потянулся он к холодильнику, доставая оттуда почти полную бутылку водки, и поставил рядом с "Портвейном".
– И пока всё вино не выпьете, я вас не отпущу!
С уверенной руки хозяина "всё вино" поместилось в два стакана, наполнив их чуть больше половины каждый. Себе он налил столько же – водки.
- Знаете, пацаны, за что я хочу выпить? Я хочу выпить за вас! Мы все уходим понемногу и оставляем вам и эту землю, и эту страну – всё, что нажито нашим поколением, и надеемся, что вы нас не посрамите!
Он снова вытер слёзы лямкой майки и залпом осушил стакан.
- А вы чего не пьёте? Пить – я сказал!
Его язык заплетается, движения замедленны и разбросаны.
Он схватил нож и уткнул его остриё в стол, угрюмо глядя на мальчишек. И только Лёшка с Сашкой потянулись за стаканами начал как ни в чём не бывало нарезать селёдку.
- Закусывайте! Закусывайте, Хфантомасики мои милые! Была бы у меня баба, глядишь, и конхфетки нашлись бы! Только мне те конхфетки без надобности! Вишь, зубов-тко нету!
Он опять наполнил водкой свой стакан почти до краёв.
- Ну, Хфантомасики, чего приуныли?
- Жарко, дядь Жора!
- Нам пора!
-Да, нам пора! Пойдём мы?
- Так допивайте скорее и шуруйте на все четыре стороны! Вы же слышали мои условия?.. Вы гости! И вот ещё один гость… – хмыкнул он, указывая на таракана, бегущего по столу, - Все должны соблюдать мои правила! Так или нет?
Он опять обвёл мальчишек стеклянным взглядом, прихлопнул таракана ладонью и вытер о майку.
- А скажите мне, Хфантомасики, вы знаете, в чём заключается основная проблема любой маленькой собачки?
Мальчишки замотали головами.
- А в том, что любая маленькая собачка считает себя большой!.. Никогда не женитесь, пацаны! Ни-за-что! Потому что бабы – это зло!.. Ну, давайте за всё хорошее!
Он подождал пока мальчишки допили вино и залпом осушил свой стакан.
- Вот молодцы! Порадовали! А то кочевряжатся – спортме-ены!..  Щас! Посидите ещё минутку!
Он поднялся с табурета и неуверенной походкой вышел из кухни.
- Идём! – дёрнул за рукав Сашка Лёшку.
Они поднялись и направились к выходу.
Из-за пододеяльника вышел дядя Жора.
- Вот, возьмите хоть это! Неудобно вас отпускать с пустыми руками!
И протянул пачку соли...

                ***

На улице висела такая тишина, что, казалось, слышно было как шуршит падающий снег.
- Фух! Хорошо-то как на свежем воздухе! Я думал сварюсь! – сказал Сашка и взглянул на друга.
Лёха согнулся.
- Возьми рюкзак!
- Ты чего?
- Меня тошнит. Сейчас вырву.
Сашка забрал рюкзак, закинул его на плечо и задрав голову, наслаждался погодой, прислушиваясь к новым ощущениям. Снегопад усилился и приятно, холодными поцелуйчиками касался лица. Мир слегка покачивался…
Лёха отошёл подальше от Сашки и стоял, упираясь руками в дощатый забор.
Вскоре послышались характерные звуки…
Сашка подошёл ближе.
- Как ты?
- Меня бабка убьёт! – плаксиво прохрипел Лёшка, отплёвываясь.
Было видно, что забор был новым и единственной краской, коснувшейся теперь девственных поверхностей досок и снега, стала красная краска винного содержания Лёшкиного желудка, причудливой параболой окрасившим доски у самого низа.
- Не знаешь, как быстро протрезветь? – страдальчески спросил Лёха, тяжело дыша.
- Попробуй умыться снегом!
Лёшка сорвал с головы чулок и зачерпнул ладонями снег, стараясь брать верхний, свежевыпавший слой.
- Знаешь, стало легче! – заключил он, отряхивая руки.
От его лица валил пар. Он утёрся внутренней частью шапки и рассмеялся.
- Ты видел себя? У тебя тушь потекла!
Сашка снял чулок и посмотрел на него. От нарисованных бровей остались лишь чёрные разводы, потёками идущие вниз по лицу.
- Умойся тоже, а то как папуас!.. – продолжал смеяться Лёшка…
- Ну, что, колядки, похоже, на сегодня закончены? – спросил, отплёвываясь от снега Сашка.
- Много хоть напели?
- Да есть кое-что!
Сашка взвесил на руке рюкзак и передал Лёхе.
- Ага! Даже если отбросить вес соли, пара килограмм будет!
- Идём домой?
Лёха кивнул и скривился. Его опять мутило…

                ***

Полина Александровна с порога учуяла спиртное и отправила мальчишек умываться, усадила за стол отпаивать густым чаем. Потом заставила Лёшку жевать лавровый лист и гвоздику. Он морщился, но добросовестно жевал…
Она никого не ругала, не читала нравоучений, лишь спросила Лёшку:
- Представляешь, как нам с тобой влетит от Шуры, если она тебя учует?
- А Вы-то тут при чём?
- Так это ж я вас подбила колядовать!
- Прорвёмся, тёть Поль!.. – усмехнулся Лёха.

Делёжку конфет провели быстро.
Сперва одинаковые конфеты разложили на две кучки, а потом разнобой разделили "по-детдомовски": Сашкиной спине показывали конфету и спрашивали: "Кому?", а Сашка отвечал: "Мне!" или "Тебе!". При этом последовательность ответов не всегда была очерёдной, но всегда должна была сохранять паритет. За этим следила Сашкина мать, выступая в качестве рефери.
Соль предложили Лёхе.
- На! Отдашь Шуре!
- Нафиг она нужна! Оставьте себе! – категорически отказался он.
И только упаковали Лёшкины конфеты, неожиданно пришла тётя Шура.
- Мой охламон у вас?
- У нас, у нас! Проходи, Шура!
- Фу! А накурили-то! Хоть топор вешай! На-ка, Поля, булочек вот настряпала. – И подала матери свёрток.
- Спасибо, Шура! Проходи!
Они прошли в спальню и несколько минут о чём-то говорили.
А в это время Сашка с интересом наблюдал, как Лёшка с помощью пальца и пасты "Поморин" чистит зубы.
Сестра на кухне набрала в кулёк пирожки, напечённые матерью.
- Что, алкоголики? Шифруетесь? – сязвила, улыбаясь, она.
- Лёха! Идём домой! – крикнула бабка из коридора.
Ей вручили кулёк с пирожками, она поблагодарила, чуть подтолкнула Лёху к двери, и они ушли…

Позже, уже засыпая, Сашка припомнил, как однажды летом Лёшка заигрался во что-то и не заметил, что уже настал поздний вечер. Ведь за окном-то светло! За ним пришёл дед. Внешне спокойный, он попрощался, уводя с собою внука. Сашка пошёл их проводить и из веранды видел, как Лёшка открыл калитку и вышел на улицу. Идущий следом, дед калитку закрыл и вдруг хлестнул Лёшку, неведомо откуда взявшимся в его руке, прутом: прут свистнул, Лёшка взвизгнул и громко заревел…
С этими переживаниями Сашка и уснул.
Но на следующий день на вопросы Сашки Лёха ответил:
- Да пришёл – сразу быстренько спать… Вроде не заметили!.. А у тебя тоже конфеты все солёные?
- Ага.
- Надо было не брать ту пачку!..

                ***

Последняя неделя каникул пролетела санками по ледяной горке.
Как обычно, утром у Лёшкиного дома, Сашка свистом обозначил свой приход. Лёшка вышел, и они вместе отправились в школу, по дороге о чём-то болтая, но вдруг умолкли, издали увидев красную параболу на заборе. Лёшка подбежал и, оглянувшись по сторонам, забросал красноту снегом.  Остаток пути шли молча...
В последующие недели они стали всё реже поворачивать головы в ту сторону, а к весне и вовсе позабыли…
Но ни весенние дожди, ни летние ливни не могли смыть пятно на заборе. Оно лишь выцвело под солнцем и почернело, и окончательно исчезло только в конце августа под слоем тёмно зелёной масляной краски для наружных работ…



















 


 








.