Каравелла

Я в толщу стен моего мозга
как схваченный за руку вор-казначей
вмурован
отвека
на трон и розги:
я – сын человека.
И значит – ничей.

Мир в глазах – Каравелла в шлюзе
с пророчьим названием «не дано».
Но как же так! - и толпа иллюзий
швыряет звёзды в моё окно!

*

Если встать на цыпочки босоногих сказок,
вдыхая пыль деревянных рам,
глаза в глаза – большеглазый праздник:
в проливах солнца – плавучий Храм!

Если сердце – не где-нибудь, а в душе ребячьей,
любое слово о нём – окова...
слезь на коврик – сиди и плачь,
кто не вместил такого!

Мачты взлёт – реактивней звука,
тонны радуг – аккордом в борт!
… Волшебники,
добрых корсаров слуги,
со  всех канатов влетают в порт!

Кто выдал трубы городским скульптурам?! –
горит хоралом в двести баллов пения
архитектурная партитура
тысячепалубного впечатления!

Полдень такой, как при геоцентризме:
все лучи – для одной Земли!
... И кажется чудом случайность жизни -
моей. В поту, в наготе, в пыли...

моей одной, чтоб уяснить закон,
где в Чашах дней - лишь под разным знаком
кубический парсек сплошного мрака
и  - он! Рождённый лететь фотон.

… Я не был философом; я не счёл этичным
орать с поэтических сцен для лож
о том,
что в прожитом мрак – вторичен,
первичен – свет.
Остальное – ложь.

Весь этот Мир не с иконы писан, -
глядишь, фарисейством окрестят стыд...
Добро бессмысленно. Ищут смысл
в клочках угаданной красоты... -

и тонок стих,
будто роза из проволок,
лёгок
клятвой в жаре перин.
Как побыл в Раю, кто на вкус попробовал
эрзац естество... - "возрождённый" Рим.

Тирады Горациев – исповедимы:
здесь слово – выпущенный для своры лис.
... Театр декораций Иерусалима
неповторим на бис.

Щеку ли подставить в угоду овцам!
Но в Новой пьесе глава – не та:
хлещут во Храме хлыстом торговцы
едва заикнувшегося Христа.

Те проНЕкали, те прДАкали...
а тех - заткнули свинцом и паклей.
Распятье – не самый трагичный спектакль.
Не так ли?
_______________________________