Лебединый стан Марины Цветаевой

Стихи Марины Цветаевой — поэтессы не приверженной в полной мере идеалам какого-либо поэтического течения (уходящего символизма, прорастающего акмеизма и т.п.) — по словам Ходасевича «… литературные классификаторы и составители антологий не знали, куда приткнуть…» — при поверхностном прочтении являют читателю только одну наиболее яркую загадочно-метафоричную грань ее поэзии. Непосвященным или невнимательным читателям даже могло показаться, что поэтесса аполитична, или ее гражданская позиция умело скрыта под вуалью безобидного и выспренного «серебряного века» и внешне не различима. Но так ли это?
Известно, что в апреле 1919 г. Цветаева «по зову сердца» работала в Центральной коллегии попечения о пленных и беженцах (Центрпленбеж), образованной в составе Народного комиссариата по военным делам РСФСР после заключения Брестского мира.  Однако после передачи Центрпленбежа в 1919 году в ведение (ни много ни мало) НКВД, перешла в театральный отдел Наркомпроса.
В период революций и гражданской войны с 1917 по 1920 год Цветаева сочиняет стихи, объединенные позднее в цикл «Лебединый стан», на первый взгляд, проникнутый сочувствием к белому движению, а по сути наполненный отрицанием и осуждением неоправданных жертв обеих противоборствующих сторон, понесенных Россией.
«Лебединый стан» — 60 стилистически связанных стихотворений, не публиковавшихся при жизни Цветаевой, а выходивших отдельными книгами уже после смерти поэтессы, в которых она предстает другой, не хрестоматийной, совершенно не знакомой как советскому, так и во многом современному читателю.      
Цветаева увезла с собой из Советской России рукопись сборника стихов «Лебединый стан», посвященных «русской Вандее», но так и не напечатала эту книгу, несмотря на многочисленные и настоятельные предложения в эмиграции:      

Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным-давно перекричать разлуку —
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихри войн.
Пусть странствует она — свечой под праздник —
Вот так: из длани в дань.

По воспоминаниям дочери Цветаевой Ариадны Эфрон «…во время гражданской войны связь между моими родителями порвалась почти полностью; писем почти не было — вопросы в них никогда не совпадали с ответами. Пока, по сю сторону неведения, Марина воспевала «белое движение», ее муж, по ту сторону, развенчивал его, за пядью пядь, шаг за шагом и день за днём. Помню разговор между родителями вскоре после нашего приезда за границу: «…И всё же это было совсем не так, Мариночка», — сказал отец, с великой мукой в огромных глазах, выслушав несколько стихотворений из «Лебединого стана». «Что же — было?» — «Была братоубийственная и самоубийственная война, которую мы вели, не поддержанные народом; было незнание, непонимание нами народа, во имя которого, как нам казалось, мы воевали. Не «мы», а — лучшие из нас. Остальные воевали только за то, чтобы отнять у народа и вернуть себе отданное ему большевиками — только и всего. Были битвы за «веру, царя и отечество» и, за них же, расстрелы, виселицы и грабежи». — «Но были — и герои?» — «Были. Только вот народ их героями не признает. Разве что когда-нибудь жертвами…».
Прислушаемся к живым и трепетным строчкам М. Цветаевой в благоговейной уверенности, что беспристрастный читатель не склонный к политическим спекуляциям, воспримет «Лебединый стан» Цветаевой как высокую пронзительную песню, призывающую к примирению и переосмыслению войны, с христианских, гуманистических и нравственных позиций. Подчеркивает трагизм ситуации колыбельная дочери Цветаевой, звучащая пронзительно и возвышенно:               

— Где лебеди? — А лебеди ушли.
— Где вороны? — А вороны — остались.
— Куда ушли?  — Куда и журавли.
— Зачем ушли? — Чтобы крылья не достались.
— А папа где? — Спи, спи за нами сон,
Сон на степном коне сейчас приедет.
 — Куда возьмет? — На лебединый Дон.
Там у меня — ты знаешь? — Белый лебедь.

Посвящение белым рыцарям — белым лебедям, написано в традиционной стилистке былинного стиха с народной эпической интонацией и верой в христианское предназначение русского воинства:   

Бури-вьюги, вихри-ветры вас взлелеяли.
А останетесь вы в песне — белы лебеди!
Знамя, шитое крестами, в саван выцвело,
А и будет ваша память — белы-рыцари!   
И никто из вас, сынки! — Не ворОтится,
А ведет ваши полки — Богородица!

«Плач Ярославны», включенный в сборник, написан Цветаевой в конце 1920 года после разгрома белой армии в Крыму и выдержан в русской обрядовой традиции (голошение), известной с глубокой древности как лирический жанр — преимущественно погребальный. В плачах Ярославны («Слово о полку Игореве» и «Лебединый стан») отчетливо прослеживается желание героини мысленно быть рядом с мужем, который в её представлении лежит на поле битвы раненый или даже мертвый. Исследователи отмечают, что автор «Слова» воспринимал плен на символическом уровне как смерть, а плач Ярославны, как заклинание, которое помогло Игорю бежать из плена и вернуться таким образом, в мир живых.
 
Вопль стародавный,
Плач Ярославны —
Слышите?
Лжет летописец, что Игорь опять в дом свой
Солнцем взошел — обманул нас Баян льстивый.
Знаешь конец? Там, где Дон и Донец — плещут,
Пал меж знамен Игорь на сон — вечный.
— Кто мне заздравную чару
Из рук — выбил?
Старой не быть мне,
Под камешком гнить,
Игорь!
Дерном-глиной заткните рот
Алый мой — нонче ж.
Кончен белый поход.
Апофеозом войны звучат стихи о смерти, с вселенским призывом к матерям, повисающим криком последней строки:   
   
Белым был — красным стал:
Кровь обагрила.
Красным был — белым стал:
Смерть побелила.   
Все рядком лежат —
не развесть межой.
Поглядеть: солдат.
Где свой, где чужой?      
И справа и слева
И сзади и прямо
И красный и белый
— Мама!

Логическим завершением книги звучит сочувственно-трагичное поздравление с Новым годом, адресованное русским воинам, рассеянным по миру, написанное в последний день уходящего 1920 года:      
 
С новым Годом, Лебединый Стан!
Славные обломки!
С Новым Годом — по чужим местам —
Воины с котомкой!

Книга Цветаевой увидела свет в Мюнхене в 1957 году, а в СССР была опубликована только в 1990 году. Владимир Солоухин в комментариях к первой журнальной публикации в фрагментов сборника, и Владимир Орлов в предисловии к книге «Цветаева М.И. Избранное», пытались предварить само упоминание о «Лебедином стане» неизменными комментариями об ошибочности позиции Цветаевой, об отсутствии в стихах «… исторической и человеческой правды…», не без удовлетворения отмечая, что «… политические темы, которым Цветаева отдала щедрую дань в стихах 1917-1921 годов, постепенно выветриваются в её творчестве эмигрантского периода».
Однако вспомним, что 30 апреля 1938 года в местечке Dives-sur-Mer Цветаева напишет: «Я тогда этого не сделала, кончила свой Лебединый стан, вместе с ТЕМ. — Прилагаемый отрывок прошу — если когда-нибудь, кто-нибудь В НУЖНЫЙ СРОК этим займется — включить хронологически в мои стихи (— все, что «После России» —) если уцелеют»:

Баррикады, а нынче — троны.
Но все тот же мозольный лоск.
И сейчас уже Шаратоны
Не вмещают российских тоск.
Мрем от них. Под шинелью драной,
Мрем, наган наставляя в бред…
Перестраиваем Бедламы:
Все малы для российских бед!
Всеми пытками не исторгли!
И да будет известно там:
Доктора узнают нас в морге
По не в меру большим сердцам.
      
© А. Костерев